ГЛАВА 20
…Все потрясенно молчали. Лапина, закончила свой доклад, закрыла папку, оглянулась на потупившихся оперативников.
– ...Но это, повторюсь, только предварительные выводы. С озвучиванием же окончательного «диагноза» этого дела будет правильнее повременить. Только более тщательное изучение и анализ всех имеющихся материалов, а так же обнаруженных и изъятых в ходе следствия дневников Северцевой, позволит, я думаю, правильно расставить акценты, оценить характер мотиваций ее поступков.
– Всё-таки придерживаешься версии ее психического нездоровья?
Лапина кивнула.
Скворцов заходил желваками.
– Да сволочь она, эта твоя Северцева. Гнида. Мразь человеческая!
– Скворцов! - Катеринчук нахмурился. - Ты, давай, не забывай, где находишься...
– Простите, товарищ полковник... - Капитан сузил глаза, привалился грудью к столу. - Разрешите вопрос к нашему аналитику?
– ?
– Госпожа Лапина, если я вас правильно понял, останься Северцева сейчас живой, ее, в силу «диагноза», не привлекли бы к уголовной ответственности? Пару лет в психушке закрытого типа, а потом, типа, как «излечившуюся», - опять на волю, в любимую профессию?..
– Но только если бы ее диагноз действительно подтвердился.
– И вы лично склоняетесь именно к такой версии?
– Да.
– Хорошоооо... - Скворцов откинулся на стул, заиграл злой некрасивой ухмылкой. - Конечно, я всего лишь опер, а не «специалист», как некоторые, в области человеческих душ... Но вот ответьте мне, психолог, но только так, чтобы я, «тупой» и не искушенный в этих ваших психологических заморочках мент, понял, что же это за «сумасшествие» такое, когда с одной стороны - человек живет, работает, лечит людей, причем, заметьте, лечит их очень хорошо, правильно, грамотно, даже операции всякие разные сложные проводит, нагишом по улицам не бегает, собственное дерьмо не жрет, стены какашками в отделении, которым заведует, не мажет, себя или мать свою заразными шприцами в вены не ширяет, ну то есть здесь он - не больной, а здоровый, а как ответ держать, под суд идти, - так невменяемый?.. Это как?! Как это может быть, чтобы вот здесь - Скворцов покрутил пальцем у виска - у человека все было нормальным, а вот здесь - он ткнул себя в голову с другой стороны - уже психически больным?..
– Что ты на меня нападаешь, Дима?.. Я не настаиваю и не утверждаю, что докторша была непременно больной. Возможно, экспертиза даже докажет, что напротив, абсолютно здоровой...
– Ты мне одолжение этим делаешь?
Скворцов напрягся, подался вперед. Он почти ненавидел стоящую сейчас напротив него смущенную Лапину.
– Ты что из нас дураков здесь делаешь?.. Почему ты так себя ведешь?.. Почему ты и такие как ты, «психологи», двуличные такие, а, Катя?! Почему вы не защищаете нормальных людей, а только тварей?! Почему, когда мы этих сук, наконец, находим и щучим, вы немедленно берете их под свое крыло, высасываете из пальца какие-то специальные, только под них, под их злодеяния, подогнанные «диагнозы», объявляете несчастными и больными?!
– Я никого не объявляю... - Психолог потупилась, носик ее покраснел. - Просто... просто... наша главная фигурантка, скорее всего, действительно была больной, Дима. И сказать в этой ситуации что-то другое, зная, что это было именно так, я не могу... Пойми...
– Отстань от девушки! - Панафидин, сам переживая по поводу возможного оправдания Северцевой, дернул за рукав товарища. - Что ты на нее напал?.. Она разве виновата, что у этой нашей «альтруистки» крыша однажды поехала. А то, что не вздернулась сама, так, может, просто не успела...
– И она писала об этом! - Лапина, благодарная за эту помощь, потянулась виноватыми глазами в сторону больше не смотревшего на нее Скворцова. - Она действительно не раз была уже на грани! Приступы бывали, судя по всему, очень жестокими, страшными, человек ужасно мучился...
– Псс... - Молчавший все это время Черкашин презрительно фыркнул. - Вот, вот... Однако же в петлю все равно не лезла... Так о каком «сумасшествии» речь, Катерина Юрьевна?! Себя-то эта гнида жалела...
– Не так. Она не жалела. Она болела. Тяжело. Она... - Лапина выпрямилась, заблестела влажными глазами. - Она страдала. Там, в последнее время, уже не было ничего живого...
Скворцов покосился на расстроенное лицо, опять отвернулся.
– Это ты по поводу вскрытия? - Катеринчук оторвал взгляд от бумаг.
– Да. Мне звонил эксперт. Сегодня, наконец, пришли результаты гистологии...
– И?..
– Северцева была больна. Рак. С многочисленными метастазами. В том числе и в головном мозге. Бедная женщина... Она умирала. Там все, буквально все было уже поражено...
– Думаешь, она...
– Я не знаю. Но этот рак наверняка был спровоцирован той давнишней, еще из ее молодости, психологической травмой. Только очень недалекие люди могут думать, что стрессы в виде отвергнутой когда-то еще в далекой юности «детской любви» проходят бесследно. Дескать, тоже мне «любовь», подумаешь... Тогда как в действительности, чаще всего, именно они, эти детские потрясения, и откладывают отпечаток на всей будущности человека, состоянии его здоровья, характере личности. Я думаю, Северцева, когда ее отверг Лукин, не просто «переживала»: она буквально сошла с ума и заболела от горя. Человек «уходил». Но не стремительно. А очень медленно и мучительно тяжело. Это была настоящая человеческая драма.
– Но зачем она мучила других? Особенно тех, кто не был виновен в ее несчастье? Вспомните тех же Калимулиных... А Зайцевы? К слову, Катя, она что-нибудь писала о них?
– Писала. Дело в том, что Зайцева сама спровоцировала такую развязку.
– Как это?!!
– …Всякий раз, когда они с супругом приезжали сюда, в гости к родне, Лариса немедленно бежала к подружкам и начинала хвастаться своим благополучием. Она во всех подробностях рассказывала им, как хорошо и счастливо они живут с мужем, как он буквально «не чает в ней души», «носит на руках»... И все бы ничего, если бы эта дурочка хвасталась в компании таких же благополучных и успешных домохозяек. Но благополучных среди ее подруг и одноклассниц как раз и не было. Все они в той или иной степени были, мягко говоря, неудачницами.
– Но это еще не повод для мести.
– А Северцева и не мстила. Она просто продемонстрировала безалаберной хвастунишке, сколь непрочным бывает в жизни любое благополучие.
Лапина помолчала.
- ...Вот приезжает Зайцева в город, где родилась, выросла, училась, встречается с бывшими одноклассницами, подругами детства и вдруг узнает, что почти все они несчастливы в личной жизни. И что начинает делать в этой ситуации наша холеная дурында? Правильно, она начинает «сыпать им соль на раны», делая этих несчастных и обделенных жизнью еще более несчастными. Видя, как мучительно тяжело бедные женщины переживают свое одиночество, свою неустроенность, она стала теперь уже специально приезжать к ним каждый год, с еще большим азартом демонстрировать собственную женскую состоятельность. Она не просто дразнила их рассказами об успехах мужа-«без пяти минут генерала», она не просто расписывала свои заграничные с ним командировки в страны, где он служил военным атташе, и где она жила в шикарных условиях, которых ни одна из ее подруг не имела, но делала это с каким-то изощренным удовольствием, подпитываясь их болью, их мучительной завистью. Она, как бы между прочим, показывала им очередные дорогостоящие колечки, сережки, новые, купленные для нее мужем - непременно «за доллары»!, - модные наряды, туфли, сапожки... А еще вслух строила планы на будущее, когда ее супругу, уже закончившему академию Генерального штаба, наконец, присвоят звание генерала... И вот на одном из таких «дружеских» чаепитий она и столкнулась с Северцевой. Выслушав как заливает о своем безоблачном существовании подруга, та не поленилась прийти и на другую, и на третью с ней встречу… А потом напросилась в гости домой. Ну что сказать?.. Все оказалось правдой. Лариса Зайцева действительно купалась в роскоши, и у нее действительно был неплохой муж - ее «каменная стена». Хм... Глупая женщина... Опьяненная собственными успехами, она отчего-то и в мыслях не – держала, сколь неверным и хрупким может оказаться такое счастье....
Лапина опять помолчала.
– К слову сказать, именно с этим моментом связано и «недоразумение» относительно того, почему Северцева заразила ВИЧ не саму заносчивую «подругу», а именно ее мужа.
– И почему же?!
– А ей не нужна была гибель Ларисы. По-хорошему, страшна ведь вовсе не смерть... Ну, умерла бы Зайцева скоропостижно, ну, превратилась бы в бесчувственные прах и пыль... И что?.. В чем удовольствие? Нет, не это было главным в плане Северцевой. Ей важно было другое. Здесь важна была не казнь, не мучительная смерть и связанные с ней страдания. Ей хотелось, чтобы хвастливая «подруга» на собственной шкуре прочувствовала всю боль унижений от жизненной неустроенности, которую каждый раз, в том числе и по ее вине, чувствовали другие женщины, над которыми она позволяла себе так изощренно глумиться. И Северцева начала именно с супруга нашей «почти уже генеральши». Она инфицировала его, а потом стала забрасывать подметными письмами. И он, будучи уже больным, поверил ее лжи безоговорочно, развелся со своей «шлюхой». Но это было только началом конца. Правильно рассчитав, что первая же медицинская комиссия докопается до его проблемы, после чего ему дадут ни чин и ни соответствующую ему генеральскую должность, а пинка под зад, Северцева, наверное, даже и не мечтала, что получится «еще лучше». Зайцев после развода уехал от жены, и, имея новые очень большие проблемы со здоровьем, обратился к врачу. Первое же исследование на ВИЧ подтвердило догадку медиков: он был уже не просто носителем этой страшной инфекцией, он был по-настоящему ею болен. Только представив, какой шум поднимется на службе, когда об этом узнают сослуживцы и в генералитете, несчастный мужик не выдержал, немедленно подал рапорт, уволился, не отслужив необходимый для выслуги срок. И что же дальше?.. Куда теперь идти работать, где служить, чем зарабатывать на жизнь и лекарства, когда ничего другого кроме, как «командовать», делать в жизни не умеешь?.. Кому с таким диагнозом, больной и разбитый, он теперь был нужен?.. Точнее... Наверное, все-таки не это было главным в его трагедии. Так же как и супруга, очень много о себе воображая, несостоявшийся генерал просто не сумел смириться с мыслью, что теперь он будет таким же, как все... И именно эта, как ее обозначили бы церковники, «гордыня», и заставила человека застрелиться. А бедная Зайцева осталась. Да вот только не генеральской вдовой, а брошенной разведенкой. К тому же уже совершенно без средств к существованию. Ни пособия, ни алиментов за покойного супруга получать она не могла. Так как это был уже ее бывший супруг! Правда, ей еще год будут платить социальное пособие на двоих несовершеннолетних детей. Вот только деньги эти все равно есть именно социальное пособие, а не генеральское жалование. Почувствуйте разницу... Имеющиеся в семье сбережения - это «неприкосновенный запас» на самый черный день, который очень скоро наступит одновременно с необходимостью давать дочкам образование, выводить их «в люди». Но учитывая запросы, а так же неумение работать и жить за собственный счет, этих денег, надо полагать, хватит семье ненадолго. И что же дальше?.. А дальше нашей несостоявшейся «примадонне» придется выселяться из шикарной квартиры, которую она с детьми уже не сможет содержать и оплачивать, ей придется продавать вещи, мебель, драгоценности, искать работу... А где и какую, кроме как уборщицы, её можно найти в таком возрасте, не имея к тому же ни образования, ни специальности, ни навыков, а только амбиции?.. В общем, трагедия Ларисы Зайцевой - это не только трагедия потерявшей мужа женщины, это еще и необходимость спуститься с заоблачных «генеральских» своих небес и сделаться такой как все. Впрочем, даже этот вариант развития событий для нашей разведенки еще под большим вопросом... Так как подозрения на ВИЧ-инфекцию ни с нее, ни с ее девочек еще не сняты. А слухи распространяются молниеносно, и как вирус, не имеют преград. В поликлинике по месту регистрации их уже поставили на учет, и очень скоро об этом будут знать не только профессионально заинтересованные лица... Так что нашей избалованной бабе едва ли будут рады даже прежние подруги-неудачницы, не говоря уже о высокопоставленных «порядочных людях» и мужчинах, которые станут теперь шарахаться от ее семьи, как от прокаженных...
– В общем, хочешь сказать, Северцева так наказала бывшую подругу не из злобы, не из мстительности...
– …а из чисто «женского хулиганства», желая продемонстрировать зарвавшейся бабе, что она ни чем не лучше остальных. А еще что никаких «настоящих отношений», «чистой любви» и «дружбы», а еще «братской взаимопомощи» и «взаимовыручки», о которых так много говорят и пишут литераторы, в жизни не существует вовсе. Все это вздор, мираж, который не выдерживает даже малейших проверок на прочность. Все эти якобы «возвышенные чувства» исчезают мгновенно под натиском всего лишь простых и нелепых обстоятельств. По-другому, люди не любят друг друга, они просто сожительствуют до времени под одной крышей, не имея ничего святого и истинного в душе. И доказательств такого рода было собрано Северцевой предостаточно. Вспомните хотя бы историю несчастных Калимулиных. Спецназовец оторвал голову любимой женщине, не позволив ей даже объясниться. Зато отчего-то моментально поверил грязному на нее доносу…
– Интересно, почему наша Яся тогда выбрала именно их?
- Ее раздражало, что они всегда ходили, взявшись за руки. И чтобы продемонстрировать окружающим истинную цену такой «любви», вывести супругов на чистую воду, обнаружить их притворные, на публику, рекламно-фальшивые, будто бы нежные и трогательные, а на самом деле пустые отношения, она и провернула, как пишет, «несложный трюк», разоблачающий подноготную таких, в кавычках, «счастливых» браков. Но самое «смешное» - это то, что Северцева практически никогда не обманывалась. Люди, получая ее анонимки, тут же бросались выяснять отношения со своими домашними: начинали зверски избивать их, выгоняли из дома, немедленно разводились; или, «простив», потом буквально истязали, но не – физически, а давили морально, психологически, превращая их жизнь в настоящую пытку. Но знаете, как ни странно, Северцева никогда не радовалась своей победе. Она... искренне переживала за обиженных женщин, сочувствовала им, старалась поддержать. Она и в последнем письме к Калимулину в качестве подруги жены, которая, помните, будто бы «содержала в городе бордель», назвала не первую попавшуюся, не случайную фамилию. Доктор Сухорукова была местной «знаменитостью». Она приехала в эти края вместе с очередным мужем, с которым потом развелась, и вышла замуж за другого. Но перед этим «попила» таки крови у местной женской общественности. Свои отношения она не считала нужным даже скрывать: цеплялась, вешалась на шею любому, кто понравится. Бывшую жену нового своего супруга она, насмешки ради, выжила еще и с работы, и из собственного дома. Так что «штучка» действительно была в высшей степени мерзопакостной...
– А Тычинские?
– Здесь своя трагедия. Муж Ирины по-настоящему хороший. Добрый, порядочный, интеллигентный человек. А вот сама Ирина... Впрочем... Имеем ли мы право лезть в чужую личную жизнь, копаться в ней, раскладывать «по полочкам», давать какие-то рекомендации, как следует ее «правильно» устраивать? И уж тем более имеем ли мы право осуждать человека, если он поступает вопреки нашим советам и представлениям об общепринятых правилах приличия и хорошего тона? Тычинский был старше супруги на полтора десятка лет. Он женился по любви, а еще потому, что хотел иметь семью, детей, в общем, быть «как все». Он помогал жене делать карьеру, осваиваться «в приличном обществе», за что она была ему, безусловно, благодарна. Но вот любить… Она не любила. И он это знал. И чтобы она не ушла, сквозь пальцы смотрел на ее бесчисленные измены. У них в семье существовало нечто вроде «общественного договора», когда живя одной семьей, под одной крышей, они, вместе с тем, обещали уважать право друг друга на личную жизнь. Ирина создавала супругу имидж довольного жизнью прекрасного семьянина - и, между прочим, так оно и было, - он же со своей стороны - не мешал ей "искать смысл жизни" в постелях других мужчин. Рассуждал он здраво: святых нет - у каждого человека есть и свои достоинства, и свои недостатки. Гиперсексуальность жены не мешала ему любить ее до обожания, дорожить ею, быть с нею счастливым. И когда ее не стало, это явилось самой настоящей для него трагедией. Он до сих пор не может оправиться от такой утраты, забыть ее и утешиться. Он был единственным из списка Северцевой, кто не стал унижать жену «подозрениями»...
– Тогда зачем она ее убила?!
– А она ее и не убивала. В том разделе дневника, который был посвящен «операции» по дискредитации Тычинской, я нашла много очень нелестных о ней отзывов. Но вот ни одного упоминания о подготовке и заражении ее ВИЧ не было ни слова.
– Может, она собиралась «убрать» ее по-другому?!
– Нет. Проверка семьи Тычинских на прочность ограничивалась у нашей фигурантки только подметными письмами. И когда она поняла, что муж принимает свою половинку такой, как есть, то есть гулящей, что он даже не комплексует по этому поводу, не стала навязывать рогоносцу своего мнения, немедленно отошла в сторону.
– Но как же так?!! Как же СПИД?!! Тычинская однозначно умерла от инфекции! Мы этот момент отрабатывали специально, - в ее медицинской карточке имеются соответствующие записи! Она даже проходила необходимый курс специальной терапии! - Малышев недоуменно развел руками.
– Правильно. Ирина Тычинская действительно была больна СПИДом. Вот только Северцева к этому заражению не имеет никакого отношения.
– Хочешь сказать, что это не она ее им наградила?!
– Именно так. Больше того, когда она узнала об этой ее проблеме, - а сделать это было не трудно, учитывая, что докторша работала еще и со СПИДовскими больными и ВИЧ-инфицированными, - она стала очень сострадать несчастной и была с ней, облегчала мучения до последнего ее смертного часа. Тычинская не любила мужа и жила с ним только потому, что «так сложилось...», потому что он очень этого хотел, он любил... И, сокрушаясь такому обстоятельству, жалея обделенную личным счастьем женщину, которая живя с престарелым импотентом, вынуждена была шастать по чужим спальням, Северцева не стала доводить ситуацию до крайности. С этой семьей все было предельно ясно и ей не требовались никакие специальные «испытания»...
– А ВИЧ?!!
– При том образе жизни, который вела Ирина, подцепить его - вещь, в общем-то, немудреная...
– А Лукин?
– Там своя беда. Которая в немалой степени была так же спровоцирована самим потерпевшим.
Лапина ненадолго задумалась, потом обвела смотревших на нее во все глаза оперативников долгим печальным взглядом.
– Ребята, мы в ответе за тех, кого приручили...
– Я не согласен! - Черкашин решительно рубанул рукой воздух. - Это что же получается, если я в детском саду кому-то однажды пообещал жениться, а потом, повзрослев, передумал, я - подлец?!
Все засмеялись. Лапина улыбнулась краешком губ.
– Не нужно передергивать, Гена. Лукин, когда бросил Северцеву, был уже далеко не ребенком.
– И что? Я считаю, каждый человек имеет право на свободный выбор, на то, чтобы самому решать: с кем ему создавать семью и жить. Ну да, «дружил» Лукин с этой «Ясей», блин... Потом встретил настоящую любовь. Или он должен был, по-твоему, переступить через свои чувства, жениться на нелюбимой девке и мучиться с нею всю жизнь?..
– Даже вопроса так не стоит. Лукин вовсе не обязан был жениться на своей школьной подружке...
– Ну, вот! И я о том же!
– Ты не понял. Он виноват в другом. В том, что мучил ее потом всю жизнь. …Говорить девушке о любви, строить с нею планы на жизнь и даже обсуждать имена будущих совместных детей, а потом завести их с другой, назвать этими же самыми именами, привозить каждый год в город, где она, отвергнутая, оставалась жить, мелькать у нее перед глазами, таскаться со своей женой по всем памятным, принадлежащим только первой любви заветным уголкам, «комментировать» при ней особо значимые для несчастной брошенной женщины моменты ее былых с любимым человеком отношений - их первые признания, клятвы, - высмеивать их, потешаться, отпускать шуточки, подтрунивать по поводу того, как он когда-то здесь ее целовал и «зажимал»... Он сидел в гостях за одним с нею столом, «сватал», «чтобы она не осталась старой девой», за помятых холостяков, не первой молодости вдовцов, каждой мелочью демонстрируя этому униженному, раздавленному такой «заботой» и неделикатностью больному одиночеству собственное благополучие, счастье, любовь к другой женщине... Да кто же после такой пытки не свихнется, останется в рассудке?! Проблема ни в том, чтобы расстаться, Гена, а в том, чтобы суметь сделать это по-человечески. А Лукин сделать этого ни только не сумел, он этого... специально не хотел!
-?!!
- Да, да, не удивляйтесь! Ему важны были только собственные благополучие и душевный комфорт, и совершенно по-барабану было то, что мог чувствовать и ощущать другой, обиженный им, человек. Да, рана, которую он, полюбив другую, причинил Северцевой, была не его виной. Ну что уж сделаешь, если жизнь - такая штука, в которой всякое случается... Судьба, наверное. Но вот то, как он повел себя дальше, это уже если и не низость, не подлость в полном смысле этого слова, то жестокость запредельная. Или ты думаешь, он не понимал, что его продолжают любить, болеть им, страдать?.. Нет, он всё понимал. И его это... забавляло. Представляешь?! Он стал приезжать, звонить ей теперь, повторюсь, уже намеренно, интересоваться здоровьем, успехами в личной жизни... Он продолжал с нею, с отвергнутой и тяжело болеющей женщиной, «дружить»... Ага... Так как это было "прикольно". Он даже заключил с приятелями пари относительно того, насколько её хватит... И чтобы не проиграть, то и дело очень тонко подавал надежду, поддерживал тем самым нужный любовный в ней градус...
– Гм... А если он этого действительно не понимал насколько всё серьёзно?!
– Брось, Гена. «Не понимал»... - Лапина невесело усмехнулась. - Не понимал, потому что эгоист. Он не давал зажить в душе Северцевой кровоточащей ране, специально(!), куража ради(!), бередил её все больше и больше. Развлекаясь в такой способ, он довел человека до исступления, до сумасшествия, до того, что никакой «души» у Северцевой однажды уже не осталось. Вместо нее - один большой гнойник. А что делает человек, которому долго и сильно досаждает болью огромный фурункул?.. Правильно. Он от него избавляется. Причем, радикально.
- Северцева заразила ВИЧ не только жену Лукина, но и детей. И этому нет оправдания, Катя...
– Но только в том случае, если бы речь шла о психически здоровом человеке. А Северцева после стольких лет психологических издевательств таковым уже не являлась. И в этот все дело. К тому же ее раздирали уже первые неясные боли от пожиравшего изнутри рака. Но еще не зная о своем диагнозе, однако мучимая жестокими страданиями, она как и любой человек пыталась защищаться. Она решила, наконец, убрать из своей жизни источник невыносимой боли. А что это был за источник?.. Вот, вот... А дальше, как в дурном триллере...
– А как же ее мечты создать с ним, наконец, собственную семью, родить ему новых детей?!
– Знаешь, Гена, мне однажды довелось иметь дело с человеком, у которого была уже четвертая неоперабельная стадия рака. Эта женщина уже почти ослепла и не могла ходить. И тем не менее, она продолжала работать над своей кандидатской диссертацией, успешно защитила ее. Хотя... Ты же нормальный человек и понимаешь, что это была за защита... Ей присвоили звание кандидата наук из простого человеколюбия, великой к ней сострадательности, гуманности, просто не смея отказать умирающей... Однако как она была горда! Она сражалась за это звание до последнего вздоха, будто единственно в нем заключался смыл и бытия, и смерти... И что?.. Она умерла буквально через несколько дней после этой защиты, так и не сумев объяснив окружающим зачем он ей, этот никчемный "титул", был нужен на пороге вечности... Так и в нашем случае. Человек умирал, он был по сути уже мертв, но продолжал... любить, ждать и надеяться. Потому что умирала плоть, а - не дух, тело, а - не душа. Она даже у мертвых живая. Другое дело, что Северцева в силу своего состояния здоровья была уже неадекватной. Болезнь(!) подстёгивала последние всплески рефлексов её затаенных желаний! Болезнь(!), а не злонамеренность была в этой трагедии настоящим движителем. Как человеку мне ничего не хотелось бы комментировать в поступках погибшей. Но мне придется это сделать однажды в силу профессии. И я буду объективной. Вне зависимости от того понравятся мои выводу кому-либо или нет. Но уже сейчас я хотела бы сказать одну вещь: наказания без вины не бывает. Ваш Лукин разрушал человека, не оставляя в нем ничего живого. Так чего он теперь удивляется, что этот самый настоящий живой мертвец так жестоко с ним однажды за это поквитался?.. Можно относиться к Северцевой, как угодно, но вот не согласиться с ее мнением, что каждый человек строит собственную судьбу сам, нельзя. Что сеешь, - то и жнешь. И еще: не суди, да не судим будешь; и каким судом судишь другого, таким будешь однажды судим и сам... Лукин всего лишь хотел поприкалываться над бывшей подружкой... Хм... Но видимо позабыл, чепушина, одну старую прописную истину: всегда хорошо смеется тот, кто смеется последним…
(продолжение следует...)
Р. S. кто хочет читать все части произведения подряд, заходите ко мне в ленту - один клик мышкой в аватарку (женщину в белом в кружке)