С тех пор Кирилл Егорович жил один на отведенных ему метрах, заботясь о себе, как умел. Когда становилось совсем тоскливо и одиноко, набирал знакомый номер. Услышав родной голос: «Алло… говорите, я слушаю…» — тихонько вешал трубку. Потом надевал чистую рубашку, любимые брюки, серый берет с «хвостиком», который так шел к его седине и голубым глазам, брал в руки щегольскую тросточку и шел в соседний супермаркет. Женщины, работающие там, хорошо знали полковника в отставке, охотно отвечали на его шутки, находили минутку поболтать с улыбчивым старичком. Выйдя из магазина, он садился на лавочку в соседнем сквере, наблюдал за прохожими, играющими детьми, заговаривал с теми, кто оказывался рядом, и сидел, пока заползшая в душу тоска не таяла, как снег на солнце.
Предыдущая глава здесь: https://dzen.ru/a/Yzcvv6GYD3xZYQyZ?&
Лариса Леопольдовна звонила часто, изредка навещала его. С ее появлением квартира оживала, словно становилась просторнее и светлее, наполнялась женским смехом, запахом домашних пирожков, свежих огурчиков с дачной грядки. Но попив с ним чаю, поболтав о том о сем, Лариса торопливо убегала. Ее ждали дети, внуки, нескончаемые домашние дела, а он вновь оставался один.
Кирилл Егорович достал потрепанный альбом с фотографиями, сел в любимое, продавленное по своим габаритам кресло. В который раз он вглядывался в бумажные прямоугольнички, запечатлевшие всю его жизнь. Вот молодая красавица Наталья смотрит на него горделивым взглядом. Вот дочка в белом фартучке с пионерским галстуком улыбается ему. Вот сын в курсантской форме сидит рядом с ним, а взгляд взрослый, серьезный, как у отца. Вот внучка Юлечка с бантом на макушке, в нарядном платьице… А фотографий детей Вадима нет. Младшего внука сын назвал в его честь Кирюшей, но Кирилл Егорович так ни разу и не видел тезку, ничего о нем не знает… Наталья не простила бывшей невестке развода, не писала ни ей, ни внукам, просто вычеркнула их из своей жизни. Ну и они писать перестали.
Вот семейная фотография Вадима с Валентиной, третьей женой. А под фотографией хранится сложенный вчетверо, исписанный малознакомым почерком тетрадный листок - письмо Валентины о том, что Вадим скончался в больнице от острой почечной недостаточности, так и не дождавшись дорогостоящей операции.
Как же так вышло, что теперь он один? Где ошибся, что сделал не так? Почему у него остались только воспоминания? В памяти всплыло, как возвращался уставший домой со службы, как в прихожей его встречала жена и, поцеловав в щеку, спешила на кухню, накрывать стол к ужину, как навстречу к нему бежали дети, торопясь выложить свои новости и первыми пожаловаться друг на друга. Поужинав, он устраивался в этом самом кресле, перед тем же телевизором, с газетой и бокалом домашнего яблочного вина и, забыв о служебных проблемах, погружался в уютную атмосферу семьи. Тогда это были обычные будничные вечера, и только теперь он понимал, что это было счастье. Жаль, что только теперь.
Соседка сверху уронила у себя на кухне кастрюлю. В панельном доме слышимость была такой, что Кириллу Егоровичу показалось — это Наталья хозяйничает на кухне, готовит ужин. За стеной заиграло пианино, чья-то дочка разучивала гаммы, а ему показалось — это Иринка в своей комнате села за инструмент, готовится к уроку по музыке. На лестничной клетке хлопнула дверь, послышались голоса, а ему показалось — это прибежал с улицы запыхавшийся Вадька, и мать выговаривает ему за брошенные второпях вещи.
Кирилл Егорович, сидя в кресле, тихонько улыбался, вслушивался в эти неясные звуки, угадывая в них знакомые голоса. И вдруг почудился такой родной, незабываемый, голос из далекого детства: «Сынок…»
Острая боль ударила в сердце. Фотоальбом медленно соскользнул с колен на пол, фотографии веером рассыпались вокруг…
