Про то, как мамки, няньки и девки под белы рученьки вели Мустафу к печальному финалу, сказано достаточно. Но на днях я получила комментарий от вдумчивой читательницы, моей тезки, которая написала о том, что восходящая звезда Османской политики чересчур усердно слушал маму и других родственниц женского пола, но постоянно пер против пожеланий отца и советов Ибрагима, а лучше бы наоборот.
Согласна полностью. Впрочем, в тот период биографии шехзаде, когда Главный дрессировщик Османии начал давать ему ценные советы по работе с царственным животным, маман Махидевран уже давно очухалась и умоляла сына не дергать правящего льва за усы. Увы, Мустафа уже вошёл в крутое пике, ничуть не смущаясь, что не успел научиться выходить из него.
Соратники по счастливым дням в Манисе судорожно подбирали стоп-слово для Мустафы, забыв, что такового в принципе не существует. Девиз у Мустафы по жизни, с раннего детства был только один: "Полный вперед"! И вообще, с младых ногтей наследник Сулеймана как бы заранее разделял мнение русского царя Петра I, что
«Подчиненный перед лицом начальствующим должен иметь вид лихой и придурковатый, дабы разумением своим не смущать начальство».
Поэтому специфичная манера Ибрагима обсуждать серьезные вещи с дорогими ему людьми, Мустафу не могла не раздражать хотя бы на подсознательном уровне. Конечно, Паргали не макал шехзаде головой в поилку для животных, как когда-то Матракчи, но его тон тебе-не-надо-думать-думать-здесь-умею-только-я мог бы вывести из равновесия и куда более спокойного человека, чем Мустафу.
Но не только поэтому шехзаде не слушал Великого визиря своего папы. У шехзаде была детская психологическая травма, и нанесли ее ему как раз Ибрагим с венценосным отцом. И она в том числе делала шехзаде самоуверенным и упрямым болваном в ситуациях, которые можно было обернуть себе на пользу.
Кстати, надо сказать, что в общем и целом, побрыкавшись и постояв в позе униженного и оскорбленного, Мустафа в итоге делал так, как хотел отец. Во всяком случае, так он поступал, пока Ибрагим был жив. Во всяком случае Елену из гарема турнул. Потом гайки слетели и появилась законная жена Михриниса, верфи, подмасливание янычар, тайная переписка с послами и прочая. Но Ибрагима уже не было в живых и образумить строптивого принца было некому.
Собственно, Мустафа после казни Ибрагима и слетел с катушек. Потому что тот значил для него много. Как и отец. Но Сулейман был в первую очередь повелителем своего сына, и только потом отцом. А Мустафа всю жизнь хотел, чтобы было наоборот. Также, как он хотел, чтобы Ибрагим был не великим визирем, а просто... Ибрагимом. Как в старые добрые времена в Манисе.
Если мы перенесемся в те самые старые и добрые, когда Сулейман был только шехзаде, а Ибрагим — его сокольничим, то в этой тесной компании обнаружим третьего товарища: малыша Мустафу. Безусловно, до восшествия на престол, Сулейман уделял сыну куда больше времени. А Ибрагим был рядом потому что они с будущим султаном были практически неразлучны.
Естественно, Мустафа ощущал причастность к этому братству, тем более, что ему, как маленькому мальчику, оказывали всевозможные знаки внимания, всячески баловали и банально захваливали. Ребенок не понимал, что большая часть из того, что ему говорили было понарошку. Мальчик наивно полагал, что большие и сильные папа и Ибрагим действительно относятся к нему, как к равному. Поэтому он и рубил своей деревянной сабелькой воинов из охраны, и на диван к султану пытался прорваться с криками: "Я приказываю, пустите меня к папе"!
Честно говоря, как педагог, я не могу сказать, что чересчур тесное общение мальчиков с их отцами — всегда безусловное благо. Особенно, когда отец очень молод. (А как известно, мужчины обычно взрослеют ближе к 50). Потому что мужчины порой слишком легкомысленно относятся к детству своих детей и совершенно не фильтруют границы дозволенного, не понимая, что у детей все и всегда серьезно.
А еще мужики любят темы типа "друзья навеки", "пацанское слово", короче, всячески транслируют свою крутость и надежность, хотя по факту, далеко не всегда демонстрируют эти качества в отношение своих детей, травмируя их неокрепшую психику. И если отец уходит из семья, мальчики воспринимают это как предательство и остро переживают его.
Примерно так было у Сулеймана. В Манисе он уделял Мустафе много времени. В Стамбуле, став султаном, такой возможности у него уже не было и он просто забил на ребенка. Это тоже очень по-мужски: они ведь умеют качественно делать только какое-то одно дело. Вот и у Сулеймана не вышло совмещать отцовство с государственными делами.
Но если дети Хюррем выросли с мыслью, что папа — это дядя, который иногда приходит в покое к маме и мы целуем ему руку, то Мустафа привык получать от отца гораздо больше внимания и помнил счастливые времена, когда в любой момент мог ворваться с радостными воплями к папе в покои и его оттуда не выгоняли...
Увы, то хорошее, что ребенку сначала дали, а потом отняли, обычно становится самой навязчивой его идеей. Для Мустафы это была близость с отцом и Ибрагимом, которого он воспринимал как естественное продолжение первого. Когда они ехали с Махидевран из Манисы в Топкапы, он простодушно говорит, что соскучился по папе и по Ибрагиму.
Мальчик долго не мог въехать, почему два любимых человека, два его самых лучших товарища так жестко его игнорят: не ходят с ним гулять, не играют, не берут на заседания диванов и на войну. Пока он был совсем маленьким, объяснения из серии "папа занят, у него важное совещание", работали. Мальчика отвлекали игрушками, плюс учеба тоже занимала часть времени. (Кстати, именно поэтому Мустафа не имел особого прилежания к школе: он хотел к отцу, а его отправляли на уроки)...
А потом мальчик вырос и начал понимать, что ему не кажется: Ибрагим с отцом действительно его игнорят. Имея от природы вспыльчивый и заносчивый характер, он начал пытаться привлекать к себе внимание султана своеобразным способом: проявляя непочтение, психуя, сбегая (как во время похода).
Показателен случай, когда Мустафа распсиховался из-за ложки. Он уже понимал важность своего статуса, знал, что Ибрагим — это только раб, а он, сын и наследник. И когда султан первому дал ложку Паргали, ребенок взорвался: он думал, хоть сейчас получит подтверждение отцовской любви, но и тут обломался. Он не понимал (а кто ему вообще пытался это объяснить), почему Ибрагим по-прежнему с отцом, в то время как ему, сыну, эта радость больше не доступна. Он ведь тоже умеет биться на саблях и даже может "завалить" любого из янычар... Короче, ревновал.
И дальше Мустафа пришел к простому выводу: старшие друзья в лице отца и Паргали его "слили". Он оказался недостаточно хорош для них! И, не имея ни жизненного опыта, ни понимания, что значит быть султаном, т.е. ничего, чтобы сделать правильные выводы относительно причин кажущегося охлаждения отношений с отцом (и Ибрагимом), стал в различных случайных обстоятельствах находить подтверждение своей точки зрения: я больше не нужен отцу.
Плюс, соль на эту детскую рану сыпала Махидевран своими обидами и истериками — вместо того, чтобы терпеливо разъяснять ребенку, что отец любит его, но в силу объективных обстоятельств не может проводить с ним время, как раньше... А потом и вовсе уехала с ним в санджак.
Мустафа был достаточно одиноким ребенком, хотя и рос, окруженный заботами и вниманием многочисленных родственниц и нянек. Плюс, ему сильно не хватало мужского общения, к которому он был с детства опрометчиво приучен отцом. Это тоже наложило отпечаток на характер шехзаде.
И вот, когда он вошел в трудный подростковый возраст — со своим сложным буйным характером, со своей убежденностью в том, что именно ему суждено стать султаном, со своей давней тайной обидой на "сливших" его отца и Ибрагима — эти вдруг двое вспоминают о нем! И начинают учить жизни! Парню кажется, что он вообще ничего не делает из того, чтобы могло бы понравится отцу и его визирю.
Естественно, обиды с реактивной скоростью поднимаются в бушующей гормонами душе! Мама ведь не потрудилась объяснить сыну, что все мужики такие: дети им чаще всего становятся интересны только на склоне лет... (И что он тоже станет таким же!) И сюсюкать со взрослым парнем, наследником Империи, никто не будет... Ну ладно, ок, такое ребенку и не объяснишь, но углы-то сгладить надо было хоть как-то вместо того, чтобы орать: "Наш папа нас больше не любит"!
Поэтому и начинается жесть. Мустафа мстит отцу и Ибрагиму за годы игнора, он хочет убедится, что действительно нужен им и понимает, что интересует их в большей степени, как шехзаде, а не как Мустафа. Его разрывает изнутри, но в силу упертого характера и абсолютной убежденности, что ему все равно ничего не будет, продолжает борьбу. Он пытается добиться от них гарантий, что если он начнет делать то, что они требуют, отказываясь от своих желаний, что не пожалеет об этом, не испытает новой боли предательства... Не забываем, что Мустафа — подросток с присущим этому возрасту юношеским максимализмом. А еще, он не отличается умом и сообразительностью и объективно оценить всю сложность трудов султана и великого визиря не в состоянии.
Он совершает ошибку за ошибкой, отказываясь понимать, что поскольку отец для него в первую очередь — повелитель, то и он должен быть в первую очередь подданным своего отца... Причины тому — его ограниченный интеллект (зря не полюбил учебу!) и самоуверенность.
Еще одна важная причина: Мустафа помнил, как в боях на сабельках, пытался победить отца, а тот хвалил его за это. В итоге он снова и снова повторял ролевую модель, которая когда-то одобрялась и Сулейманом, и Ибрагимом... Да, мозгов Мустафе сильно не хватало. Он так и не смог понять, что золотое детство давно прошло, и все его геройство работает против него!
Да, под внешней непокорностью Мустафы скрывалась огромнейшая палитра разнообразных чувств к отцу: и желание отомстить, и получить одобрение, и обрести подтверждение любви и принятия, и попытки обрести свое прежнее место в этом тройственном союзе.
Советы Ибрагима также вызывали в нем смешанные чувства: с одной стороны, после покушения на Мехмета, Мустафа понял, что и он может потерять доверие отца. С другой, он отказывался верить, что отец способен разлюбить его, перестать видеть в нем своего сына. Плюс хотелось пощекотать нервы султану и паше, но в итоге старая детская привязанность перевешивала, и Мустафа хотя бы для вида соглашался с Паргали... и уступал султану, думая, что делает им этим одолжение. Он ведь любил их в глубине души, но детские обиды, помноженные на самомнение делали его отношение к "старшим товарищам" неадекватным.
Казнь Ибрагима окончательно выбила почву из-под ног шехзаде. Враз забыв о ревности и старых обидах, он начинает оплакивать Паргали, потеряв доверие к отцу. Он мигом спроецировал на себя судьбу Ибрагима, наивно полагая, что тот столько лет верой и правдой служил отцу, но все равно был насильно лишен жизни. Поэтому ему, Мустафе, не стоит чересчур усердствовать, ведь батя все равно не оценит. Да и лучше вообще подстраховаться каким-нибудь бунтиком — а ну как получится свергнуть султана и спокойно усесться на трон. Ведь он так мечтал об этом с самого детства!
Да и папа, поди, удивится-то как! Ай да сына вырастил: власть — и ту захватить сумел! Орел! Но папа не оценил, но отправил беспокойного шехзаде к Ибрагиму, о чем, конечно, жалел потом до конца жизни, но так и не понял, где допустил ошибку в отношениях с этими двоими...
