Эдвард Станиславович Радзинский – известный еще с советских времен писатель, драматург, сценарист и телеведущий. Книги о Александре II, Распутине, Николае II, Сталине разошлись огромными тиражами, в том числе в крупнейших мировых издательствах. Они были переведены на многие языки и стали настоящими бестселлерами. Передачи об истории были награждены четырьмя национальными телевизионными премиями ТЭФИ.
- Два года назад 84-летний (на тот момент) начинающий блогер запустил собственный YouTube-канал, на котором рассказывает об истории и театре. Уже через полгода, набрав 100 тысяч подписчиков, он получил «Серебряную кнопку».
- А недавно, 23 сентября, Эдвард Радзинский отметил свой день рождения. Московский книжный магазин "Библио-глобус", поздравляя именинника, разместил в этой связи видео встречи с читателями, которая состоялась еще в марте 2014 года.
- С учётом нынешних реалий слова звучат весьма любопытно. Интересно, что бы сказал сегодня Эдвард Станиславович. Однако он весьма красноречиво молчит.
0т Александра II до Сталина
- Эдвард Станиславович, в последнее время о вас ничего не слышно...
- Вы знаете, я 10 лет вел счастливую жизнь. Писал одновременно две книги. Так было забавно из эпохи Александра II, вежливого и интеллигентного периода Российской империи, перелетать в XX век, когда властвовал уже Иосиф Виссарионович, руководитель СССР.
Признаюсь, мне даже не хотелось отдавать книги в печать. Потому что целое десятилетие у меня действительно была веселая творческая жизнь. А то, что происходило за окном, не очень-то интересовало.
- Странно такое слышать. Вот прямо сейчас «за окном» столько всего происходит!
- Да ничего нового. В жизни России ничего не изменилось. А все, что происходит за окном, я как раз описал в своих книгах. Помните, в 90-х годах говорили о новых русских?
А раньше говорили о новейших господах. Тогда писали, что «грош для новейших господ выше стыда и закона», а нынче пишут, что «тоскует тот, кто не украл миллиона».
Сегодня можно читать Некрасова с тем же успехом, что и в его времена. Так что за окном точно ничего нового не происходит. Лежат те же грабли, на которые мы наступили и будем всегда наступать.
- Какой-то отстраненный взгляд...
- Я вовсе не отстранился. У меня никогда не было ощущения, что я где-то далеко от всего того, что у нас происходит за окном.
Но у меня стойкое ощущение, что там, за окном, все те же люди, но только под другими именами. Да и все остальное то же самое. Поэтому, закончив две книги, я сразу взялся за третью. Чтобы снова смотреть через окно...
В истории России всё повторяется
- А вам не хочется написать о современных реалиях?
- Мне часто задают этот вопрос. Знаете, я пишу о прошлом, потому что оно действительно очень похоже на настоящее. И, к сожалению, еще больше на будущее.
Так интересно находить сходства. Не перестаешь удивляться, как же их много. Поэтому, по большому счету, российскому историку все равно, о каком веке писать: все равно все повторяется.
Грабли-то не меняются... Помню, я выступал с лекциями «Окаянный век». Была чистая импровизация. Я запросто перескакивал то в XVI век, то в XVII век.
И всякий раз век был окаянным. Так можно прыгать и до наших дней. Меняется только степень окаянности. Россия — замечательная страна для любого творческого человека.
И если кто-то хочет стать писателем, советую начинать с России. У нас все время какая-то трагедия. А все действующие лица такие знакомые. Только, как я уже говорил, имена другие.
- О чём мечтаете?
- Если честно, то хотел бы вернуться в театр. Хотя я и ушел из него. А в начале 90-х одновременно шло 9 моих пьес: четыре - в Театре Маяковского, одна - во МХАТе Татьяны Дорониной, две — в Театре на Малой Бронной, две - в Театре Ермоловой. Но тут наступила перестройка, и театр как-то сам закончился.
Театр начал изобретать велосипед
- Как это?
- Театр стал никому не нужным. Раньше он выполнял политическую функцию. Это была своего рода гласность в темноте. Со сцены иносказательным языком говорили то, о чем нельзя было прочитать в газетах.
А потом гласность охватила уже СМИ. Обо всем можно было прочитать в новостях. Вот театры и затосковали. Ставить было не о чем. Газеты уже написали, что дважды два — четыре.
Не было никакого смысла повторять за ними банальные истины. Парадокс в том, что за минувшие годы в нашем театре ничего не произошло. Кроме безумно смешного.
- Что вы имеете в виду?
- Театр начал изобретать велосипед. Он стал возвращаться в авангард XX века. Режиссеры превратились в авторов спектаклей. Они все чаще показывают то, чего в пьесах нет и в помине.
Постоянно что-то придумывают от себя, домысливают. А где же авторы пьесы? Их нет! Мне с такими театрами сотрудничать неинтересно. Но я все же вышел из положения.
Решил сам предлагать свои пьесы. Так, для пробы прочел «Беседу с Сократом» на канале «Культура». Опыт показался успешным. Так что я его продолжу.
Это для меня намного интереснее, чем видеть свою пьесу в постановке режиссера, который для меня не существует. А просто отметиться в каком-нибудь театре «для галочки» я не хочу.
Впрочем, откровенно говоря, я так и не стал настоящим театралом. Потому что, как драматург, позволял делать с собой все: пьесы сокращали, сцены выбрасывали. Я очень страдал.
Но все равно позволял, потому что у меня всегда было ощущение, что в театр я лишь случайно зашел, чтобы выйти. Но, повторяю, я очень страдал! С другой стороны, театральное искусство само по себе мне не очень близко.
Импровизирует со сцены
- Почему?
- Неприятно видеть, как люди на сцене что-то там изображают и общаются друг с другом какими-то дурными голосами. Мне всегда было немножко смешно.
Я часто хотел выйти из зала. Но все равно остался драматургом. Искушение театром трудно побороть. Тем не менее, когда я читаю с экрана или выступаю со сцены, то испытываю настоящее счастье.
У меня были авторские вечера и в Зале Чайковского, и в других местах. В ДК имени Горького в Санкт-Петербурге собралось свыше двух тысяч человек. Вот это славно!
С удовольствием продолжу это делать и впредь. Причем буду выступать в своем любимом формате импровизации. Это когда каждый раз все по-новому. Не знаешь, о чем будешь говорить.
Но я стараюсь почувствовать зал и начинаю импровизировать. Такие беседы с народом меня очень радуют. Иногда говорят, что все ушли в Интернет. Ничего страшного.
Когда изобрели телефон, было почти такое же упоение им. Люди не отходили от трубок. Они все время звонили друг другу и наслаждались, что не нужно писать, а можно все время болтать. Но потом появились другие радости. А в будущем появятся еще какие-нибудь.
История требует разговора, а не приговора
- Как вам удается в своих книгах соединить историю и авторский вымысел?
- Вы, наверное, хотели спросить: «Как вы позволяете себе врать?» Знаете, все зависит от жанра. Есть чистая биография - когда автор излагает голые факты.
Я занимался этим во время перестройки. Тогда открылись архивы, можно было брать все новые факты и делиться ими. Тем самым я удовлетворял и собственную любознательность, и другим делал приятное.
Потом я решил поразмышлять. Задал самый простой вопрос: «Как в стране произошла революция?» Действительно ли ее сделали «в три дня»? А может, вовсе не «в три дня»?
Сейчас это назвали бы проектом. Да еще финансирование бы выбили. Только для меня это был вовсе не проект. Мне было просто интересно поразмышлять.
Действительно ли Николай II - последний русский царь? Оказывается, нет, ведь потом появился Иосиф Виссарионович...
Я считаю, что история России по-прежнему требует разговора, исследований, а вовсе не приговора, к чему часто все сводится. Историки не хотят говорить, они выступают в роли бескомпромиссных судей.
История сложна, но у нас такая беда: или любить, или ненавидеть. Исторический персонал либо черный, причем максимально черный, либо белый, причем опять-таки максимально белый.
Никакой середины. Хотя обычно исторические персонажи разные. Как любой человек. Как все мы.
Вы спрашивали, куда я пропал. Я ответил, что писал две книги. Это книги о больших людях своего времени. Да, Иосиф Виссарионович страшный, но он все равно огромный. Действительно великий. О нем было чрезвычайно интересно писать.
Да, диктатор. Но при этом великолепный актер. И очень разный. Невероятно умный. Он постоянно читал книжки. Как писателям было приятно узнать, что их произведениями интересуется не кто-нибудь, а сам Сталин!
Когда цензура приятна
- Обычно говорят, что в советское время свирепствовала жесточайшая цензура.
- Да, цензура была, но писателям действительно нравилось, что на самом верху интересуются их творчеством. Потом, когда советская власть ушла, у пишущих людей возникла какая-то тоска.
Потому что нынешней власти их произведения уже попросту не интересны. По себе могу судить. Пишу, что хочу, говорю, что хочу, но никто наверху тебя не замечает. С одной стороны, это славно, а с другой, как-то грустно...
- Почему? - Нет драйва!
- Именно. Вспоминается одна характерная история. Знакомому автору самиздата разрешили уехать. Но у него был любимый кот, с которым начались проблемы.
Мол, сами вы можете отправляться за границу, а животное остается в Советском Союзе. Тогда автор отправился в соответствующее ведомство, чтобы попросить за кота. После чего с восторгом рассказал мне, какого благодарного читателя он там встретил.
По словам моего знакомого, в свои 56 лет он впервые увидел своего реального читателя, а не просто мифического поклонника, который что-то там слышал о творчестве писателя-диссидента.
И он был ему безумно благодарен. Позвонил мне с восторгом: мол, какие люди работают в этом ведомстве. Какие люди! Да, писателям зачастую как раз не хватает элементарного интереса к их творчеству.
- Вас тоже, наверное, цензурировали...
- Естественно. Скажем, рукопись пьесы «Беседа с Сократом» была не просто банально проверена, а прочитана от и до. Некоторые слова были вычеркнуты, а некоторые подчеркнуты.
Мне сразу сказали: то, что красным, трогать нельзя. «Почему?» - я спросил. «Это правка Суслова!» А Суслов был вторым человеком в СССР, отвечающим за идеологию.
Представляете, что я тогда почувствовал? Гордость! Сам Суслов всю ночь напролет читал твою пьесу. Причем вкус у него был отменный. Да, он вычеркивал, но главное, что читал. Мне было безумно приятно.
А что сейчас? Вспоминается анекдот о двух птичках времен Брежнева. Одна прилетела оттуда. Вторая у нее спрашивает: «Ну, и как там?» Первая птичка отвечает: «Ты знаешь, чирикать можно о чем угодно!
Да только, кто тебя слушает...» Точно в такую же ситуацию мы попали во времена перестройки после развала СССР. Чирикай себе, чирикай, а что толку?
Сейчас литература явно отделилась от власти. Парадокс в том, что авторов это как раз сильно задевает. Ну как же так: мы тут стараемся, а нас не замечают... - улыбнулся Эдвард Станиславович.
- Благодарим за интересную беседу, желаем творческих успехов!
Читайте другие материалы автора:
Андрею Соколову приятно, когда его называют секс-символом
35 лет с магией: Елена Пальчевская
Рига в роли Москвы: как в Латвии снимали российское кино
Агата Муциниеце, Павел Прилучный в Риге: как латышская школа превратилась в московский загс
Русские вороны клевали французов в английском фильме
Как Михаил Ефремов снимался в Риге со своими сыновьями
"Ригу я так и не увидел", - посетовал актёр Театра на Таганке
Вселенная Кира Булычева: его книги скрывают немало тайн
Гуру полезных десертов: так называют Кристину Озерову
Счастливое 3-е сентября Михаила Шуфутинского