В избе
— Колени болят. И то, стирать-то в речке — у кого не заболят? Лукерью нынче сом чуть под воду не утащил. Девка молодая, справная, кровь с молоком, он и позарился. Она рубахой в воде елозит и чует, рубаху из рук так и дёргает кто. Она крепче, и тот крепче. Она к себе — дёрг, а с воды — дёрг, так она в речку и свалилась. Голосила-то как! Бабы подбежали, вытащили. Сидит, глаза как плошки, зубы щёлкают, в руках — от рубахи половина. Бабы-то говорили, мол, водяной шутит. А то парни какие. Да откуда им взяться, парням? Не видали мы никого. А водяному рубаха зачем? Сом это был, точно. Да что ж ты сидишь, ирод? Иди на речку, поймай сома. Мужиков, там, поди, полдеревни набежало, а ты сидишь. Да что я тебе ироду, стираю, кормлю, а ты сидишь?
— Цыц, баба! Это кто кого кормит? Дура твоя Лушка, и ты дура. Гляди у меня!
— Ой, да за что же мне судьба-судьбинушка горькая? Да у всех мужики-то как мужики, а у меня вона какой!
— Тьфу, баба! Что ты воешь, словно по покойнику? Хоть куда пойду, да от тебя подальше.
На реке
На берегу действительно стояли мужики, рассуждали степенно. Сентябрь за середину давно перевалил. Солнце проглядывает, а в воду охотников лезть не нашлось.
— На сома наживку хорошую надо. К примеру, птицу. Куру или утку, — сказал фельдшер, Илья Игнатьевич, человек уважаемый.
— Эт верно. Да откуда взять-то? — спросил старик Иван Дормидонтович.
Мужики покивали, соглашаясь с обоими.
— А если не птицу, а рыбу насадить? — спросил однорукий Степан. Ранило его в четырнадцатом году, говорил он хрипло.
— Можно и рыбу. Только птицу было бы верней, — сказал фельдшер.
Река текла себе потихоньку, солнечный свет дробился и переливался на мелкой ряби. На помосте, устроенном для стирки, валялась какая-то тряпка. Может, половина рубахи, что Лукерья не забрала. Детишки, в отдалении от взрослых, шушукались и пересмеивались тихонько.
— Степан, а правда, что у тебя с войны снаряд есть? — спросил Васька, парень шебутной и задиристый.
— Хм-м, — сказал Степан.
— Эх, сказанул! Снаряд большой, и кто ж его привезти позволит! — сказал Илья Игнатьевич. Достал портсигар, выбил, не торопясь, папиросу, размял и посмотрел рассеянно в чистое осеннее небо.
Мужики глядели с интересом. Вот сейчас фельдшер вытащит спички. Получится у него с одной зажечь или нет?
Илья Игнатьевич достал спичку, сосредоточился и чиркнул по коробку. Вхолостую. Сделав равнодушное лицо, еще раз чиркнул. Спичка сломалась. В ход пошла вторая. Мужики смотрели, затаив дыхание. Вторая вспыхнула, заискрила и тут же погасла.
— Эк тебя! — сказал фельдшер, интеллигентно давая волю чувствам.
Третьей спичкой примеривался он аккуратно, не торопясь. Чирк! Слишком медленно. Чирк! Есть пламя! Он закурил, с наслаждением выпуская дым изо рта. Все выдохнули.
— Граната у меня есть, — сказал Степан.
— Что ж, если кинуть её в реку и оглушить сома, то он определённо всплывет. Тут его можно будет багром вытащить, — веско промолвил фельдшер.
Мужики закивали. Несогласных не нашлось, каждому хотелось поглядеть сома. Степан принес гранату и оглядывал собрание, в чем-то, видимо, сомневаясь.
— Ну что ж, Степан Иваныч? — спросил фельдшер.
— Отойти надо подальше. Заденет, не ровён час, — сказал Степан.
Мужики отошли, кто-то прикрикнул на детишек.
— Дальше, дальше, — прохрипел Степан. Они с Васькой стояли около берега, — да на землю валитесь, не стойте!
Некоторые легли, иные отошли еще. Илья Игнатьич остался на месте, дымя папиросой.
— Давай! — сказал Васька Степану.
Тот что-то дёрнул, и в следующий миг по большой красивой дуге граната падала в воду, а Степан с Василием со всех ног бежали от берега.
Взрыв. Дрогнула земля. Здоровенная волна выплеснула на берег, языком облизнула землю, промочила Степана с Васькой, задела мужиков, и фельдшеру досталось.
Потихоньку вставали, отряхивались, кто ругался вполголоса, кто посмеивался. Подтянулись к речке, ждали, что всплывёт кверху брюхом сом, но не было его. На середине реки кружила белая тряпка.
Тут опять вздрогнуло. Невольно попятились люди. Загудело что-то, задрожало, и дрожь стала отдаваться в кости и зубы. То ли бежать, то ли смотреть? Иван Дормидонтыч перекрестился.
Из воды медленно поднималось нечто продолговатое, облепленное тиной и водорослями, будто и впрямь громадная рыба, но без головы и без хвоста. Гул превратился в звон, а потом и вовсе стал неразличим. Неизвестный предмет постоял-постоял над рекой, внезапно поднялся ввысь, к небесам, набирая стремительно ход, капая с брюха водой, и пропал.
Тут уж все закрестились, даже фельдшер.
— Это что же? — выразил общие мысли Иван Дормидонтович.
— Диаволовы проделки, не иначе, — сказал Фрол Андреевич, годами чуть помладше Ивана Дормидонтовича.
— Явление, вероятно, вполне научное. Жаль, что я в Академии наук не состою. Хорошо бы, конечно, пригласить кого-нибудь из Санкт-Петербурга, однако, поздно. Следов нет, - не остался в долгу фельдшер, человек прогрессивных взглядов.
— А сообщить-то надо кому? – спросил Яков, мужик хороший, да робкий. По причине своей робости часто помогал другим, пока не женился. Жена его хорошо взяла в оборот.
Мужики переглядывались, чесали в затылке. Степан стоял, хмурился.
— Что же ты сообщишь, Яков? Что покажешь? — спросил фельдшер.
— Ну это, которое…
— Да где оно, это, которое?
Яков руками развел. Все вроде как согласились, что нечего сообщать. Что было, то ушло. Поговорив ещё, стали расходиться.
— А Лушка-то врала! У той штуковины пасти не было, сам видел! — сказал Васька.
Опять в избе
— Ну что, что было-то? Расскажи! Говорят, кит в небо улетел? Да унес кого-то?
— Дура ты баба, как есть, дура. Научное явление было, вот что. Поесть дай, а то брюхо подвело.
Сказки на Литресе Возможно, куриные. Возможно, яйца (пересказки)