У меня сохранилось о дяде Володе только два воспоминания, одно смутное, летнее, доброе, другое страшное, зимнее, грустное.
Зеленая лавочка из гладко оструганых, ровных брусков, собраных и покрашенных с гнутыми, литыми, чугунными завитками по бокам. На ней можно сидеть сколько угодно. Это не современный "урбанизм" где бетонный кусок, по недоразумению стал парковой лавочкой.
Рядом с лавками ряды желтой акации. Она пахнет приятно, ее много и чуть тошнотворный назойливый ее аромат витает вокруг. Акацию с удовольствием посещают гулкие шмели и трудолюбивые, припудренные пыльцой пчелки из совхоза "Тепличный". Пчелок развели чтобы лучше опыляли огурцы и помидоры. Уже в разрушенной пчельне, спустя десятилетия были свалены во множестве восковые рамки. Они многократно использовались и медвяный дух витал на развалинах теплиц рядом. У меня в носу сразу защекотало, а в глазах появились слезы. Было ощущение, что нас всех лишили в 2000-х чего-то очень важного, хорошего, личного. Обокрали будто бы "сентиментальный капитал", лишив город собственных овощей и фруктов, а взамен настроив сомнительного вида и качества бетонных коробок со стекловатой под цветными панелями.
Работники пчельни, по поручению Ворошиловского района Москвы, засеяли весь сквер клевером и люцерной. Поэтому разноцветный клевер и сортовой ярко малиновый, и розовый и белый и разноцветная люцерна цвели на радость москвичам. Лето жаркое, цветное, пришло на сквер, окрасило желтым кусты акации вдоль лавочек, липы свешивали под тяжестью будущих семян свои ветви. Все цветет и благоухает. Даже мусорки, из асбестовых колец, крашеных зеленым в цвет листвы, убраны и чисты сегодня.
На лавочке сижу я с папой, мне может быть года три, или четыре, вряд ли больше. Папа мой, Володя, по прозвищу "Ёжик", названный мною так за колючий подбородок, уже считается солидным мужчиной, ему 33, или около того, а его собеседник, наш сосед, высокий, некрасивый, с мышиного цвета волосами и пухлыми, будто надутыми мягкими губами пришел из армии, женился и сидит теперь с красной, модной, ГДРовской коляской. Дядя Володя. Ему 20 лет с хвостиком.
Во дворе у нас все дяди и тети. К каждому можно подойти и что-то спросить. Никто никогда не сделал детям ничего плохого. Мы так и выросли не зная, что мир не так добр, как наша дворовая планета. Наш двор - сообщество тесное, дружное и молодое. С отрядами бабушек в платках и цветастых платьях на одинаково боченочных фигурах. Но в этот раз сквер пуст, возможно, по телевизору показывают что-то интересное, вроде программы "Здоровье" с Элеонорой Белянчиковой - кошмаром моего детства. Лавочки пусты от старушек днем.
Зато гуляем я и папа, что редкость. Папа о чем-то пытается, кажется поучать "губошлепа". Тот с авторитетным во дворе мужчиной не спорит, пожимает плечами. У него длинные руки, ноги, но все какое-то бестолковое, будто недозревшее, дурацкое, нескладное. Но губы запоминаются. Они придают выражение добродушно-телячье, занимают на лице центральное место, даже глаза голубые не запоминаются, а вот губы - таких нет ни у кого.
Зимой, я беру любой новогодний елочный шарик, смотрюсь в него. Если поднести шарик к губам, то отражение покажет губы точно, как у дяди Володи. "Дяяяядя Волооооодя!" - говорю я и смеюсь. Потому что губы в отражении шарика становятся точно как у него. Большие, крупные и смешные. Куда там Анжелине Джоли. Впрочем, будущей губастой звезде сейчас тоже где-то только четыре года. Ее время еще впереди, а Володино уже сейчас.
Приглянулся Володя одной девушке, кажется Лена. "Не ходи за него. Не надо, ду.рной он", - вздохнув, посоветовала будущей невесте будущая свекровь, - "Как выпьет - так караул". Отс. луж.ил Володька, вернулся домой. Не послушала свекрушкины советы Лена. Пошла за Володьку. Больно у него мягкие, теплые губы. Ни у кого таких нет.
Разве может этот губошлеп быть ду.рным? Он же такой добрый. О чем говорила его мать? Да кто ж о сыне такое скажет? Теперь катает он яркую ГДРовскую коляску по скверу. Но вскоре все становится как раньше. Володька получив получку, или аванс, или праздник какой большой - 7 ноября, новый год, 8 марта - непременно напивается и начинается "концерт без заявок зрителей". В первом ряду пополнение - жена с грудным ребенком и галерка - мать.
А концерт живущего на десятом этаже Володи всегда почти один и тот же. Дойдя до нужной кондиции, он начинает ссориться с женой и матерью. Они голосят на него, он начинает свою линию гнуть: "Не любите вы меня". При этом он мог плакать горючими слезами. "Вооот до чего вы меня довели, бабы!". На этих словах Володя любил рваться на балкон. Иногда "бабы" повисали на нем, иногда уговаривали не лезть туда. В тот зимний, морозный, снежный, солнечный, ясный день, привыкнув уже к подобным концертам, не кидались ему на перерез ни мать, ни жена. Кто из них был дома - неизвестно.
Вот Володька со словами типа "Уйду от вас, еще поплачете" начал свою любимую забаву - перелезать через балкон. Перекинул ногу, держась за перила, не расчитал...
Когда я проснулась, только и разговоров было о том, что дядя Володя все-таки свалился. История эта была такой нестерпимо яркой, что я помню до сих пор те ощущения. С испугом я залезаю на стул и смотрю в окно, ведь именно под наши окна, как сказала бабушка, прилетел он. Я смотрю в окно, хочу и не хочу увидеть лежащего дядю Володю. А его и нет там. Снег примят и несколько красных точек на белом, будто с кисточки кто-то брызнул каплями на снег.
На прогулке во дворе только и слышно разговоров, что о Володе и о том, что жив он, а вот выживет ли? На следующий день все становится ясно. Мы с бабулей идем гулять и ей рассказывают те, кто в курсе последних новостей.
"День он жил... Боролся, держался. Потому что мужчина. Сегодня утром у.мер". Вот и все. Эх, если бы чуть меньше было выпито. Чуть расторопнее привыкшие к подобным закидонам мать с женой были. Схватили бы его, оттащили обратно... Какая короткая, и по сути, странная вышла у него жизнь. Как быстро пройден был им цикл: мальчик- подросток-повзрослевший молодой мужчина. Остался маленький совсем ребенок... С тех пор старалась я не смотреть в елочный шарик как раньше. Не подносить к губам, чтобы не вспоминать эту историю, как "День он жил, потому что мужчина". Теперь совсем не смешно изображать губами трубочку в елочном шаре...
Наверное, не самая новогодняя история вышла. Но пусть 20-ти летний дядя Володя - губошлеп, со смешным и добрым лицом, флегматичный и "дур.ной" из нашего дома останется вот таким воспоминанием. Вряд ли кто-то еще помнит про него сейчас...