Весна ранняя да смелая рьяно за работы свои принялась: сугробы ручьями звонкими вниз по улицам погнала, проталины на землях огородных расширяла-чернила, окна в домах, с зимы ещё не чищенных, светом-солнцем заливала, пела-звенела первыми птичьими голосами в ветвях высоких чуть оттаявших вётел.
Люд деревенский весь на улицы высыпал. Даже бабка Евгения сухолядую фигуру свою на завалинку вынесла, глазами влажными слепыми почти солнышку жмурится, ртом младенческим беззубым лыбится:
-Слава Богу, зиму пЕрежили!
На машинном дворе шумно да весело. Ворота гаражные настежь распахнуты. Мужики у ворот кружком стоят-перекуривают, зубоскалят да хабальничают. Кочка чего-то мимо как раз шёл, чуть прям не споткнулся, когда слово заветное из мужицкой компании долетело и ухо резануло: -Лилечка…
Подошёл. Витька-механик, парень разбитной, вертлявый, чуть не во все девичьи дворы заглядывающий, руки, уж навечно солярой обласканные, потирал да скалился:
- Надо, надо будет к учителке подкатить-узнать, чем это она, недотрога такая, от наших девок отличается. Сегодня же вечером и пойду, - хотел ещё чего-то добавить. Не успел.
Это Кочка росту невеликого был, а кулак хороший имел. Им, кулаком этим самым, недосказанные Витькины слова да ухмылочку по зубам размазал. Витьку стена гаражная только и остановила, а то далеко бы улетел. Мужики оторопели. Кочка кулак об штанину обтёр, ушёл.
Вечером этим в каждой поди кухне деревенской инцидент этот обсуждали да догадки строили: Кочка, он, конечно, Кочка – не свернёшь! Да не дрался сроду!
-Чего-то тут не чисто! – и понёсся нечистый слух этот от одного рта шепчущего до другого уха внимательного.
Чего-то мрачный Кочка домой с работы воротился. Любка с дитём малым всё за забором – про случай ни сном, ни духом. Накормить мужа ужином и успела только, расспросить после хотела. Кочка из-за стола прям в двери, обернулся, в глаза не взглянул:
-Пойду пройдусь, - диво! Кто это и когда в деревне в весеннюю, да хоть в какую, пору прогуливался?! Пасхальная неделя, конечно, не в счёт. Тогда вся деревня прогуливалась… А тут – Любке как-то не по себе стало.
К школе Кочка и пришёл – дом учительский рядом находился. Раза два взад-вперед улочку перемерил, как будто фигурку даже в неярком окне разглядел. Калитку тронул – заперто!
Уже с неделю Кочка прогуливался. Чего вот? Сам понять не мог. Так ведь Витька тогда языком поганым слова-то на ветер выплюнул. А Кочка теперь ходит-стережёт.
В один вечер калитка открылась , и Лилия Николаевна вышла из темноты:
- Добрый вечер! Я в окно уже несколько дней вас вижу. Может, у вас дело какое ко мне?- Кочка задохнулся… И от взгляда светлого, и от голоса Лилечкиного, и от чуть уловимого незнакомо-притягательного запаха.
-Нет, нет! Никакого дела! Пойду я…- Кочка продышался и понял, всё понял. Всё нутро его наполнилось жгучим сладким пьянящим чувством. Свежий слух и до Кочкиного дома докатился, конечно. Первая мать прослышала, отцу подивилась. Тот с Кочкой в воскресенье хлев от зимних залежей расчищали, отец сыну в захребетину черенком и сунул:
-Чего это ты, мил друг, в школу по вечерам наладился? Больше Кочка в улицу ту не заглядывал. Зато точно теперь понял…. Про любовь.
Время быстро летит… Быстро…
Любка уж давно на почту бегает, Зинку свекрови на руки оставив. Кочка живёт-работает . Года стрелы Амуровы позатупили, конечно. Какой лишь раз в ночи заворочаются да напомнят: -Лилечка! – Кочка вскакивал да на улицу бежал в любую погоду. Дня два потом Любке в глаза посмотреть стеснялся, хоть и виноват-то был даже не в помыслах, в снах отчаянных.
Альбертик уж в 4-ом классе учился, как вдруг у мальца талант рисовальный открылся. Накупили ему принадлежностей, каких положено. Поглядят, а тот всё портреты женские пишет:
-Наша Лилия Николаевна такая красивая! – Кочка хмыкал, отходил, ничего не говоря. А Альбертик-то еще в первом классе полюбил , как все первоклассники любят учительниц первых. Тем более, таких молоденьких и хорошеньких. Конечно, без мужицкого бесстыдного голода телесного. Но…полюбил.По-детски, наивно…. Сердечко его замирало, когда Лидия Николаевна в похвалу по макушке мягкой ладошкой проводила.
Как-то Кочка Лилию Николаевну в городе встретил. Сам по нуждам каким в район отправился, а она, оказывается, на сессию приехала – на инфаке в пединституте заочно учится. Повзрослела, спелой девичьей прелестью налилась. И прядки нет непослушной. Стрижка новая, модная, наверное, Кочка не понимал.
Задохнулся опять , с новой силой, с болью в сердце, под ним ли, поди разберись:
-Уеду от греха подальше,- решил Кочка и в точности исполнил через неделю: с местными мужиками на вахту на Север и уехал.
Альбертик в старших классах Аликом стал. Буйными рыжими кудрями – в отца. Статью – в мать. Высокий, крепкий! Надо сказать, многие деревенские мальцы рано взрослеют да крепнут. Работы взрослой мужицкой в каждом дворе полно, вот и наращивают мышцы юнцы, работая наравне кто с отцом, кто с дедом, как наш Алька.
Первое время Кочка регулярно после каждой вахты домой приезжал, рубли хорошие привозил. После и на две-три недели задерживался. А что? Зайдёшь в дом, а там чуть не с каждой стены, Она на тебя глядит. Лилия Николаевна вместе с Аликом из класса в класс переходила – учила старших редкому и по сию пору в школах французскому.
В 10-ый класс Алик парнем знатным явился. За первую парту уселся , глаз с учительницу не сводил:
-Краси-и-ивая!, - и рисовал что-то в тетрадочке. Как-то раз Лилия заглянула через его спину в ту тетрадочку и обомлела , узнав-увидев себя. И…. строгая блузка её чего-то соскользнула с плеча, обнажив тонкую ключицу, мягкий бугорок девичьей груди. Это там – на рисунке.
Ни на другой день, ни через год, ни через два уроков французского в школе не было. Англичанку в селе-деревне поди сыщи, а тут учительница французского… Уехала Лилия Николаевна, как будто её сроду и не было. Народ дивился, не понимал, но скоро и забыл, ну уехала и уехала. Не до французского нам!
Кочка на Северах подженился, как в деревне их прозывали долгие связи на стороне. В семье догадывались, но разговору не заводили: как мужику столько лет без догляду бабьего! Никак…
Связи этой своей Кочка не стыдился, глаз от Любки не прятал – не любовь ведь, так дело житейское. Но не говорил никогда, а Любка и не расспрашивала.
Альберт теперь уже художественную мастерскую в области заканчивал. Домой являлся франтом, рыжую молодую больно бородку по щекам пустил, шею платочком вязал. В мае явился да матери с порога:
- Когда отец приедет? Я жениться хочу! Кочка приехал в июне, и зачем только спрашивается. С полгода уж не был, по отцу-матери соскучился, Зинку долговязую расцеловать хотел. Да с Любкой поговорить-побеседовать, наверное, к этому моменту и было об чём.
На другой день к вечеру вся семья расселась за накрытым столом в Кочкином пристрое. Альберт скоро с молодой женой явится. Не по-людски, конечно. Да чего уж теперь? Как и где теперь по-людски жить?
- Это жена моя, Лили! – Альберт подвёл молодую женщину к столу.
Кочка больше с Северов в деревню не приезжал. Никогда. Где-то слышала я или читала… Рыжеволосая ненецкая девочка растет…