Пока я прибывал в размышлениях и воспоминаниях мы подъехали к боярской вотчине, а ныне дворянской усадьбе Медведевых. Огромные железные ворота с фигурной ковкой на растительные мотивы отворились со скрипом, впуская нас за высокие каменные стены. Карета выехала на мощёную камнем дорогу, лежащую через алею могучих дубов. По бокам аккуратные лужайки с подстриженными кустами. Мы остановились перед четырёхэтажным жёлтым каменным домом, фасадом напоминающий жилые дома помещиков в усадьбах XVIII-XIX в. благодаря восьми каменным колоннам с фасада. Тут уже стояли три синие кареты правоохранителей, сыскарей.
Когда я покинул карету, ко мне подбежал бледный сыскарь, золотая цепочка на шее говорит, что это капитан сыскной команды. Следует отметить, что новый правоохранительный орган не до конца сформирован потому есть путаница со званиями и обязанностями, потому очень много «отсебятины».
- Здравы будьте! Ваше высока благородие! – Сказал он, щёлкнув каблуками.
- Здравие. – Ответил я, зевнув. – Нус, что вам уже известно?
- Вотс, всё здесь. – Ответил он, протягивая кожаную папку.
- Благодарю. Фамилия.
- Колобков! Ваше высоко благородие! – Бодро ответил он, вытянувшись по стойке смирно, в которой чувствуется военная закалка.
Я посмотрел на него и вспомнил: «Колобков Фёдор Степанович, шестьдесят пять лет, рост средний, тело эндоморфное, но заметна мускулатура на руках и ногах; женат, имеет двух дочерей погодки; характеристика при поступлении на службу скудная, но заслужил уважение и доверие почему и остался на должности; лицо простое усатое деревенское».
*Колобков*
- С вами всё хорошо? – Спросил меня его высокоблагородие Александр Петрович. – Вы очень бледны, нездоровы?
- Ни как нетс! Ваше высоко благородие! – Бодро ответствовал я.
Боже, придай мне сил и не дай сгинуть. Бледный…, да я от страха едва кондратия не схватил, когда понял, кто приехал. Чёрный с бардовой окантовкой мундир. Вышитый ярко красным на хруди знак: собачья голова и скрещённые метла с мечом. Золотые с гербом пуговицы и бардовые накладки на руках до шеи, как будто они по плечи в засохшей крови. Все. Все, даже распоследние нищие, знали и боялись этого мундира тайной полиции. Не знаю кто придумал его таким, но это точно был не человек. (Ап ЧХИ!)
- Будьте здоровы ваше…
- Да, да, да… - Небрежно ответило мне его высокоблагородие Александр Петрович.
Когда Импероград был ещё совсем молодым городом, его наполняли преступники всех мастей, а тогда шла ещё тяжёлая война с Равийской империей. Просто не когда было ими заниматься. Тогда же не было такого освещения как сейчас… В общем правоохранителю после захода солнца выжить на улице было просто невозможно, резали как скотину… В дома в наглую вламывались и уносили всё что хотели. Мы пытались противодействовать, но безуспешно, только зря людей гробили.
В один день в газетах крупными, красными буквами было напечатано, что таково-то числа этого года будет проведена уборка во всей столице в течение семи дней, жителям и правоохранителям приказано всячески содействовать. Буквально на следующее утро на фонарях мы стали находить повешенных людей, все они были сильно изуродованы. Рваные ноздри. Отрезанные уши. Выколотые глаза. Перебитые пальцы и ноги. У многих были одинаковые таблички: «Обжалованию не подлежит; Разбойник». Правоохранители вместе с жителями стали собирать и хоронить их. Не смотря на увечья во многих узнали преступников и даже имена вспомнили с кличками. Ночью было очень много криков, да таких, что у нас волосы седели, но мы не выходили, жить все хотели, а на следующее утро кроме повешенных стали находить обезглавленных и даже четвертованных, причём опять были таблички, что обжалованию не подлежит. Вот эти зверства продолжались ещё пять дней. Не редко люди под утро видели людей в чёрно-багровых мундирах, которые и разносили таблички, а не редко и совершавшие казнь. Лично у меня на глазах так повесили сильно изуродованного карманника и сильника по кличке Петруша, которую он получил из-за своего елейного голоса. Кровь из порванной челюсти обильно заливала землю. Мы попытались их арестовать, но эта пятёрка показала нам императорский знак тайной канцелярии, и нам пришлось с извинениями чуть ли не в страхе убегать от них. Тогда мне будто раскалённым ножом врезался в память их знак: собачья голова со скрещённой метлой и мечом.
Как я узнал из газеты, такие вот чистки они провели во многих местах нашей необъятной родины. В народе их прозвали Мясниками. Вот только в столице действительно стало жить спокойно. Можно стало выйти вечером на улицу и, не опасаясь, что зарежут, пройтись. Просто так, не по делу. Да, преступления всё же случаются, но простой люд они мало затрагивают, нет кошель могут стырить, но теперь с этим может помочь не сорок правоохранителей с дубьём, а один единственный, причём и без дубинки. Тем не менее, вечером и ночью всё вымирает, окна продолжают закрывать крепкими ставнями. Старые лакеи и слуги по старой привычке держат топоры и тесаки рядом с кроватями, а их хозяева держат заряжённые пистоли. Ночью можно встретить молодых, которые просто не помнят или не знали того страха. Пьяниц, мирно дремлющих под кустами. Ночных бабочек, к которым можно подойди без боязни быть огретым поленом или топором по голове, хотя и они ныне редкость…
- Понятно. – Зевнул Александр Петрович. – Мало, конечно, но хоть что-то.
- Что прикажете, ваше высоко благородие?
- Оставайтесь на своих местах и ожидайте дальнейших указаний.
- Есть! Ваше высокоблагородие!