Гляди-ка, вон время так и летит! Кочка наш года на два старше да умнее стал! А, погляди, человек не годами, а делами умнее становится! Для бороды на подбородке, да по щекам места не достаёт, а в башке уж совсем ум не помещается.
Коль помнит читатель, башкой Кочка наш и славился.Поначалу шевелюрой рыжей необъятной, что голову Любке снесла, Альбертиком её же и наградила.
Вон, глядите в пристрое новом сидит, в прикиде новом – надо чего? Не много и надо…. Да, вообще, ничего не надо! Воешь чего?
- Вою чего?- Любка объяснить не могла. Вернее не хотела, вернее не смела. Вернее не верила, что этому объяснение есть: Кочка ёе не любит. Кочка вообще не знал – не ведал, что любить! Нет, не так! Отец, мать – не любовь? Любка –не любовь? Про Альбертика, вообще, не разговор. Чего хотят-то?
Какая-то липкая рука провела по шее – противно! Это про то, взгляни-те , какой Кочка неразговорчив! Так за пристройками два года и прошло. Любка, теперь жилой проблемой не обременённая, другой , нет, не проблемой, темой обремениться решила. Дочку захотела.. А чего и не захотеть? Сынишке – почти уж 7, мужа - лучшего не сыскать, свекровей – таких не бывает!, метры квадратные – и те есть! Любка решила – пора! Пора! Эта самая пора наступила в августе. Любка крепло-круглым животиком толкала в кухню:
-Смотри, как вкусно! – Он, непривыкший, вкушал, да, вкусно! Толкай- не толкай, Любка призналась Кочке: -Доченька теперь у нас будет!
Зиму прожили в необжитом ещё пристрое, в который майским днём Любка принесла младенца. Младеницу Зинаиду. Эта самая младеница Зинка никак к пристрою не подходила. Волосом чёрным. Криком необычным, тревожным, совёнком голодным да встревоженным, мать-отца будила.
Альбертик златокудрый такого вмешательства чёрнокрылого не то, чтобы не принял иль боялся, попросту не понимал. Звуков, не по-детски требовательных, не по-девчачьи звучных боялся.
Они с Кочкой ушли спать на кухню. Эту самую новую в свежевыстроенном пристрое. Среди ночи их будила Любка, грея бутылочку для Зинки. С этих самых пор Кочку с сыном скрепила верная мужичкая дружба-вера: девчонки, конечно, хороши! , но… там в другой комнате, в другом мире… Лето прошло-пролетело ТАК быстро, что городским жителям и не понять . За Кочкими заботами-работами я не успею и рассказать.
Август холодными утренними росами уж подчернил огуречные плети и освежил пятки мужиков. Любка с Зинкой так рано из дому не высовывались. В этот год Любка вареньев никаких не варила, соленьев не солила – Зинка чёрноокая мать ни на минуту от себя не пускала. Кочкина мать сама по саду-огороду справлялась, не больно старая женщина была, можно сказать даже … и молодая для домашних дел. Кочка дочку ладошками не мял, не ласкал – черна больно! Прям, как не наша! Зинка тоже отцовых рук не ждала – жестки да грубы! Так и жили: бабы – в горнице, мужики – на кухне. За всё лето Кочка как-то мордой за занавеску сунулся ( соскучился что ли):
- Любаш…. Любка умаялась с беспокойной дочерью да спала. Кочка тревожит не посмел…
Август… За окнами осень…. Кочка вспомнил вдруг, певица какая-то пела так про август Осени никакой не было. Завтра – 1 сентября. Альберта в школу надо вести. Пеналы всякие там куплены, конечно.
Замученная непокорной Зинкой, Любка в такой важный путь сына проводить никак не могла:
- Как хочешь, а Альбертика сам в школу веди! Кочка оторопел:
-Сам? – Однако, достал из отцовой половины из шифоньера свадебный костюм, с той даты ни раз и не примеренный, и повёл сына. Ранним утром наломал георгинов в материном палисаднике, побрился и повёл сына.. Она стояла с табличкой 1 А. Такая хрупкая, такая тоненькая….Ветер трепал пряди её волос, баловался с подолом недлинной юбочки. Она , девочка, то робко прижимала юбку к коленке, то прятала прядку за ушко.
Кочка с Альбертиком смирно стали под этой табличкой – 1-ый А. И Кочка, и Альбертик намертво влюбились и в эту табличку, и в эту юбочку, и в прядку волос. Смертно.
Учительница эта, девочка в недлинной юбочке прозывалась Лилией Николаевной. Кочке в правое, в левое ли ухо влилось… Название, нет… не имя. Цветок! Не наш, не деревенский.
Под окнами каждого дома деревни в весеннюю пору брызгами брызгало облако белой сирени. Не больно благородного происхождения эти кусты были, не слепили белизной некрупных бутонов, нещадно ободранных прошлым годом, а в этом, новом, весеннем скрывали не крашенные ставни и поблекшие палисадники.
Как-то так само собой получилось, что только белая сирень в этом углу России и росла, и цвела. Синей какой али красной чего-то не водилось. А ещё. Мальвы все зады огородные в деревне облепили. Стройными высокими солдатиками посевы хозяйские охраняли да украшали. Цветки розовыми да белыми были в основном, однако, девчонки местные и в этом блеклом цвете украс себе находили: матовые шершавые пластинки на полоски множили да на губки слюной прикладывали, белыми – щёки белили. Красота!
А тут – ЛИЛИЯ! Кочка наш, не в тайге же рождённый, про лилии понятия какие имел, может, и видал где. Хотя, вряд ли его рубашку крепко крапили рыжие тычиночки цветка этого, носимого любимой. Да, он вообще никаких цветов никакой любимой не носил.
Лилия-цветок запахом своим необычным, сладко-горьким, поди раздели!, горько-сладким, приторным… кого отворотит, кого приворожит. Другой день Кочка на своём тракторе на работу уехал. Землю пашет. По ополинам травы высокие ветром прядками складываются да под колёса тракторные прячутся. Чудно! Только Кочка чего-то не мнёт их да не мнёт. Годов сколько мял, а сейчас жалко – чего?
Травяные прядки эти, летним жарким солнцем до сена высушенные да зелени лишённые, те, учительницы молоденькой, прядки волос напоминали. Как же по ним колесом тракторным? Перестал Кочка ополья задевать, пустую отродившую уже землю железом ворочал. Понять, однако, не мог нутра своего. Не голодный вроде, с утра раннего Любкими харчами сдобренный. А сосёт нутро, да сосёт. Пищи какой другой просит… Чего такое?
Дальше Кочка по земле ползёт. Вдруг… Василёк запоздалый на ножке тоненькой прям в окно тракторное, в глаз Кочкин синей брызгой стрельнул. Успел мужик на тормоз нажать, раздавить это чудо-чудное синеокое не посмел. Не обидеть. Вылез…Жёсткий сухой стебелёк оборвал – всё равно колесом разомну – да в кабину унёс. Вечером, отужинав, дождавшись, когда дети сморятся, на Любкину половину смело ступнул да в перины повалил. Выпростался… Ни сам, ни Любка ничего и не поняли.
Ни в эту ночь, ни черезнедельнишнюю Кочка сытости не знал. Сосущее изнутри чувство за голодное принимал. В один день даже самогону домашнего принял. Не насытился, башка только утром завтрешним затрещала и горло сухостью свело. Молоком только парным, матерью к дивану в бидончике приставленном, и поправился чуть…
Опять в поле уехал. Отвороты земные, чёрные заморозок первый в белые кружева обрядил. Кочка и кружева эти хвостом тракторным рушил… И покоя не находил. Понять-принять непокоя этого никак не умел. Не понимал…
Ладно. Время летит… Кочку то мать, то Любка-жена щами-борщами наваристыми накармливали, мужик сытости не знал.
На Новый Год учительница новенькая ёлку детишкам наметила. Дедом Морозом Кочку нашего позвала. В ступор он впал…. Однако, согласился. И удивился. Буйны рыжины свои под шапку спрятал, живот голодный непонятно от чего под костюмом флисовым кушаком перевязал. Праздник отыграли. Лилия Николаевна подошла спасибо сказать. Усы ватные повисли, борода скукожилась, как только влажным лилейным дыхом до Кочки долетело:
-Спасибо! Какой вы молодец!
Молодцом Кочка до конца этого дня только и оставался.
Дальше что? Дальше этот самый голодный сосущий момент в животе жил и жил. Кочка названия и определения ему придумать не мог. Душевных страданий не знал, названия им не придумал.
Кака-така любовь-зазноба в наших сёлах-деревнях была? Была-была!!! Однако, редко кака девица её пыл в хладных водах местной речки тушила. В кино казали… Все замуж шли. Первая по любви у батьки жениха выпрашивала, тот ус утирал, губы привил, да дочку к желанному и вёл – хорош жених!. Другой, недовольный выбором дочерним, своего под руку ей подводил. А вдовица какая? Ей-то делать чего? Сама вместо отца дочку и сведёт…
Времена, конечно, други настали, как Кочка рос. А изменилось-то чего? Отчаянная какая голова отчаянную такую же юбку на сеновал затащит…Бывало, и обженют их. Бывало и нет. Разговоров об любви Кочка не слыхал. А тут..
Кочка страдал, но сам не понимал отчего.
Продолжение следует...