оглавление канала
Я стала высказывать свои аргументы Андрею, стараясь затолкать подальше в сознании мысль, что, если мы поменяем место базы, то до избы Прона оттуда будет больше тридцати километров, и я уже не смогу так часто навещать их как бы мне этого ни хотелось. И, понимая это, сама сердилась на себя за невольное лицемерие. Василич, схватил тряпку и усиленно тер другой край стола, растопырив на возможную длину и ширину свои уши, напоминая мне встревоженного тушканчика. Бурчать он перестал, стараясь уловить суть нашей с мастером беседы. По выражению его недовольной физиономии можно было смело сказать, что это получалось у него плохо.
Наконец, мы сошлись на том, что поставим в предгорьях временную базу, состоящую из большого гаража для техники и маленькой сторожки, в которой будет жить два добровольца для того, чтобы топить зимой печи в гараже, держа там плюсовую температуру. Окончательное решение отложили до вечера, чтобы обсудить его с бригадами. Василич выдохнул с некоторым облегчением, и унесся в свою кухню, готовить обед. А мы с Андреем собрались поехать на новые деляны, чтобы выбрать место для временного стойбища, которое предстояло строить уже теперь, пока не зарядили осенние дожди, и все дороги не раскисли от грязи, превратившись в непролазные болота.
Собрав бумаги и планы с картами со стола, и спрятав их в свой планшет, я отправила Андрея к Василичу, чтобы взять немного еды в дорогу. Судя по всему, обратно к обеду мы не успевали. И тут я услышала приближающееся тарахтение железа, и улыбнулась, невольно вспомнив сказку про царевну-лягушку. «Как услышишь стук да гром, не пугайся. Скажи гостям, это моя лягушонка в коробчонке едет». В этот момент из-за поворота выкатилась эта самая «коробчонка» лесничего, которую он, из чистого упрямства, называл «машиной». Я остановилась у стола, поджидая Саныча. Василич тоже заслышав звук подъезжающей техники, высунул голову из дверей столовой, и тут же шмыгнул обратно. Ну, сейчас угощения потащит. Свое дело он знал туго, как добрый сержант в армии, за что был мною любим и обласкан.
Саныч вышел из своего ГАЗика, и неторопливо направился к беседке, где у нас была расположена летняя кухня. Поздоровался за руку, вид при этом имел какой-то хмурый. Уселся за стол и принялся задумчиво смотреть на реку. Я села рядом, стараясь заглянуть ему в лицо, и, конечно, полезла с вопросом.
- Саныч, ты чего такой? Новости плохие или не выспался, потому что соседская собака всю ночь брехала, и тебе спать мешала?
Моего шутливого тона он не принял, и только рукой махнул.
- И то, и другое. Только не из-за собаки, хотя и она тоже брехала. – Потом, оторвавшись от прекрасного речного пейзажа, посмотрел виновато на меня, и продолжил. – Понимаешь, как только ты мне сообщила про этих беглых, я сразу ментам звонить кинулся. А они мне: «Что вы панику сеете…!?». Я им все точно, как ты сказала пояснил, и про автомат, и про татуировки, и даже клички их назвал! А мне говорят, что одного из их компании поймали на какой-то станции, и скоро других тоже там выловят. А эти, которых ты видела, вовсе не беглые. И еще ехидно так говорят, что, мол, у вас там зэков и без беглых полно, стоит только к Рысевой в бригады заехать, там, мол, и насмотришься, и наслушаешься, и татуировок, и фени.
Я даже растерялась:
- Погоди, погоди, Саныч… А как же автомат, и клички, опять же!
Лесничий только рукой махнул.
- Кать, лучше не спрашивай. Сказали, мол, обозналась ваша Рысева, у страха, мол, глаза велики. – Виновато глянул на меня, и добавил. – Ты только не расстраивайся. Я тебе верю. Слишком я тебя хорошо знаю, чтобы понять, что все что ты рассказывало так и было. А этим… - Он употребил очень нехорошее слово по отношению к работникам правопорядка, - доказывать что-то замучаешься. – Он помолчал, глядя, как я слегка оторопело хлопаю глазами, и добавил совсем другим тоном. – Я что решил, Катерина Юрьевна, поеду и сам посмотрю. Уж против свидетельства двоих-то, им возразить будет нечего.
Во мне еще все бурлило от возмущения. И вовсе, не от того, что они засомневались в моих способностях отличить автоматный выстрел от выстрела из карабина. Обидно стало за моих мужиков, о которых так отозвались. А еще стало тревожно. Я-то точно знала, КОГО я видела. И чего от этих отморозков ждать не понятно. Точнее, как раз-таки, понятно. А у меня люди, за чью безопасность я отвечаю. Я решительно встала.
- Вот что, Саныч, я с тобой поеду. Одного я тебя в этот гадюшник не пущу, даже и не мечтай!
В это время появился Василич с сияющей улыбкой на лице, словно он выиграл в лотерее не меньше, чем автомобиль. Саныча он любил и уважал безмерно, потому что тот всегда нахваливал его, Василича, стряпню. Вот и сейчас он тащил на подносе сковородку с еще шипящей, жареной на сале, картошкой, соленые грибочки с огурцами, нарезанный крупными ломтями хлеб и, конечно, сало. Саныч стал вяло отнекиваться, что, мол, он уже позавтракал, и все такое, но глаза его заблестели при виде угощения. Подозреваю, он завтракал в лучшем случае стаканом молока с сухим куском хлеба, потому как, супруга его все еще не вернулась из города, и Саныч на данный момент был холостяком. Я, поддержав Василича, стала его уговаривать, так сказать, отведать, чем Бог послал. Впрочем, долго уговаривать его нам не пришлось. Василич крутился рядом и зудел мне над ухом, что тот надоедливый комар:
- И ты бы, мать, поела ладом. А то, что это за завтрак такой, кофий твой, пусть и с молоком, а все ж не еда человечья.
Я, чтобы избавиться от его жужжания, взяла вилку, демонстративно отправила в рот ломтик поджаристой, с золотистой корочкой, картошки, и грозно глянула при этом на Василича, мол, изыди. Тот сразу мой взгляд понял правильно, и тут же исчез в столовой, громко гремя кастрюлями и что-то втолковывая Андрею, сидящему на крыльце с кружкой крепко заваренного чая.