1222-1223 гг. Крепость Аль-Тулак знакомит монголов с невозможностью. Не помогает ни изгонный налет, ни осада, ни последовательные волны хашара.
НО! Даже смелому нужно пить и даже умному важно надеяться.
Продолжение. Предыдущая часть и сжитые со свету, спасаются ЗДЕСЬ
Музыка на дорожку
Если за мужчину решают другие мужчины, какой он мужчина?
Аль-Тулак попытались взять нагло. Хапком. Нахрапом. Как похоть обнимает плечи потерявшей себя женщины. А прихоть окриком подчиняет не нашедшего себя мужчину. Склонных променять сейчас на потом...
Три колонны всадников шли широкими линиями, чингизовы бунчуки чернели рядом с тамгой его зятя-нойона. Узкими тропками пробиралась пехота, из добровольно присягнувших на верность мусульман.
Ум еще не сообразил что кусать не стоит, а зубы атакующим уже выбили.
Две трети пути были пройдены, а на крепостных бастионах различались кирпичи, когда их начали резать. С вершин посыпались камни, из засад появились копейщики. С кинжалами и короткими древками. Длинным в такой давке места не оставалось.
Возникнув повсюду из кустов и каменных укрытий. Они отсекли большую часть конницы, сбив кучу израненных, перепуганных лошадей и обезумевших от страха наездников. Массу сбросили в ущелье, пред тем знатно истыкав железом.
Пеших оттеснили к подошве горы, где их поджидала еще одна засада. Возникла давка, где выжил только успевший осознать необходимость бегства. То есть уцелели немногие.
Погибла тысяча монгол, а мусульман никто не считал. Тем более они сами не считали себя достойными (счета). Не ценя собственной жизни и пренебрегая жизнью товарища.
Этого оказалось достаточно, чтобы издали забелело полотно и у ворот появился посланник. Сгоряча соратники предложили Хусейна, угостить его собственной кровью. Отдав тело псам, а голову псам двуногим.
На что Князь ответил
Зачем травить не вырытые колодцы и жечь не построенные мосты...
Кочевника в лисьей шапке впустили в крепость.
Он говорил (на дари) внятно и разговаривал уважительно. Предложив без (лишних) ушей побеседовать с Главным. Хусейн согласился, взяв с собой кривой меч, двух соратников и пленного Хабаши.
Свита Монгола также оказалась немногочисленной.
Разговор на равных
Не видят страха, не предложат позора
От падения Хабаши не оправился, а последующее заточение принимал как подарок небес. Его не били, не унижали (заведенные Хусейном порядки то и другое исключали равно), хорошо кормили и вволю давали спать. Вдобавок заключение избавляло от насмешек врагов и дружеского сочувствия, а еще не известно, что Хабаши ненавидел больше.
Друзей у него больше не было. Да и когда они были...
Забитый собой, он забивался в угол. Мечтая навсегда остаться в серой клети. Подальше от бушующего мира и злой силы царящей в нем. Здесь царило однообразие и правила тишина, прерываемые звоном замка. Когда стражник приносил еду, а невольник (индус) выносил нечистоты.
Часы между приемами пищи, бывший наместник заполнял ходьбой. Мерно вышагивая в середине и по стенам. Вдоль, поперек и наискось. Не давая сойти с ума, ходьба подстегивала мысли. Большей частью посвященные обидам на жизнь и проклятиям в её сторону.
Хабаши жалел себя, а злился на всех, перебирая обиды как скучающая невольница жемчуг. Вспомнились мальчишки, отнявшие у него (маленького!) лепешку. Другие столкнувшие его (слабого!) в зловонный арык. Девица презрительно фыркнувшая на его юность, осознав что и ничтожествам тоже... желать свойственно.
Пришел на память даже сердитый, непонятный старик. Зачем-то упрекнувший его шестилетку:
Что забыл? А я тебя помню.
И таков он был всегда.
Этот сильный, безумный мир. В который родители его привели, его об этом не спрашивая. Не стоит говорить, что на вопросы Хусейна, Хабаши отвечал неохотно, обрывисто, удерживаясь от грубости исключительно страхом.
Тщеславие сделало его выскочкой, печаль скрытным, то и другое лукавым.
Проникнув как утешительница, печаль заполнила нутро.
Предложи Хусейн противоядие из милосердия, великодушия и беседы с проницательным, его никто бы не стал принимать. Хабаши остался простолюдином, а им сложно простые вещи принять.
Да и кто не встречал печального. Сетующего на отсутствие людской помощи и яростно ее отвергающего. Дальнейшее пребывание Хабаши в крепости жизнь исключала и Хусейн оказал ему последнюю милость, решив выпустить на свободу.
С монгольским нойоном они не разговаривали, несколько раз обернув по кругу коней. Тот и другой смотрели пытливо, с чуть насмешливым добродушием. Отличающим власть данную с выше, от власти низших со свойственным (ей) стремлением заставить себя бояться.
Ни Князь ни Нойон не пытались выглядеть угрожающе, отчего их то и нужно было бояться. Оба поняли - один не сдастся, а другой не отступится.
Сощурившись, монгол бросил:
Я не считаю людей, но ты считаешь воду
После чего развернул поводья.
Подожди.
Окликнул Хусейн указав на Хабаши
Этот человек служил нам, служил вам и теперь никому не нужен.
Пусть послужит Небу и поищет себя.
Нойон не ответил, но Хабаши кинули деревяшку.
Хусейн наказал уходить далеко. На Запад. До земель, где он первый сможет рассказать о монголах. Хабаши буркнул и поспешил с глаз долой. С пайцзей на монгольских постах пропускали без слов и... так бы он и ушел.
Если бы... не недоверчивость
С чего это ему мне помогать...
Усомнился изгнанник
Свернув с исфаханской дороги на Нишапур, с которым были связаны некие воспоминания. Вместо города его встретила вытоптанная Толуем равнина. Вскоре Хабаши поймали некие повстанцы-мусульмане, долго и с упоением мучили, а затем умертвили. На чем история копейщика завершилась.
Даже терпя возмездие эти люди не оставили бесчеловечия. А к крепостным воротам повалил хашар.
Праздник бесчеловечия
Если говорят: ничего не будет - будет всё.
Их было много. Кричаще много. Непозволительно. Согласившихся умирать добровольно. Их гнали с городов, гнали с селений, гнали с гор, сгоняли с равнин. Гнали чужаки, которых страх заставил считать своими. Гнали выслуживающиеся перед чужаками свои.
Очень быстро бесчисленные толпы хашара породили людей, готовых опускать палку на спину того кто рядом. Лишь бы не получать по своей.
Гнали старых. Гнали молодых. Умных, глупых, умеющих читать и не умеющих слушать. Развязных и тихонь, добряков и злобных. Одиноких мечтателей и отцов семейств, отученных мечтать жизнью.
Подчинившись зову смерти они падали в её зев.
Аль-Тулаки (и Хусейн!) с осадной толпой еще не сталкивались. Оказалось, что какие бы страшные картины не приводило сознание, жизнь всегда покажет больше. Поскальзываясь в крови предыдущей, людская волна летела в пропасть, а ее спину уже подпирала следующая.
Устроенная жизнь, судьбы, выстраиваемые годами отношения, поддерживаемый усилиями быт - сбивались в сгусток озверелого страха. Растертый о придорожные камни с побуревшим тряпьем, тут и там украшавшим кустарники военных дорог. Никто не считал костей и слейся материнские слезы в поток, он легко затопил бы Вселенную.
Где мужчина так глупо позволяет себя погубить.
Насильно согнали многих. Но не всех!
На всех у кочевников сил не было и быть не могло. Зато был страх, выставлявший притеснителя всезнающим и всемогущим. Тем от кого невозможно укрыться. Тем чьей волей нельзя пренебречь. Выставляющий его Богом. Оттого то страх и преступен, что боящийся видит Его в другом.
Им сказали, они пришли.
Опасаясь не наказания даже (фактической властью на местах, монголы и не обзавелись даже), но неопределенности в его ожидании. Хотелось выяснить, уточнить, прояснить, отмучиться, выдохнуть и жить. Дальше.
Оттого ущелья переполнялись костями, а дома горем.
Современные подсчеты говорят, что Большая Персия (все ираноязычные земли) в Чингизов (и его внуков) период лишилась почти всего населения. Из шестнадцати выжил один и в значительной (если не решающей) части, гекатомбу создал хашар.
Страшное порождение 13 века, чья тень вернулась на землю в Эпоху Сардисской Церкви, когда государства Нового (и Новейшего) Времени назовут Богом... себя. А люди раскроют уши для тех, кто не желая отвечать за себя, предпочтет говорить за всех.
Впрочем на положение Аль-Тулак гибель хашара никак не сказалась.
Чтобы не мучились
Кто себя не предаст, того и снег согреет
На положение осажденных хашар оказал то лишь влияние, что сменной страже приходилось морщить носы. Осень оказалась на редкость безветренной и безводной, и смрад доходил до небес. В остальном их лениво и бестолково гнали, они лениво и бестолково шли.
Потом и это закончилось.
Приняв, что так дело не выиграть, монголы перерезали старших (хашара) готовых бить. Поставив других, способных строить. У подошвы горы застучали топоры, подготавливая войска к зимним укрытиям. Стада отогнали пастись на равнины. После того как Джалаль ад Дин утопил войско в Инде, за их сохранность никто не опасался.
Да и вообще не опасался ни за что.
Время играло на кочевников, а положение осажденных стало отчаянным. Кончилась вода. Почти полностью. Из-за этого скот пришлось зарезать заранее. Двадцать четыре тысячи голов. Включая коров и (боевых!) коней.
Всех кроме скакуна Хусейна. С которым он не расстался в пустыне и которого сохранил в горах. Тушами забили ледники, а остальных сбросили вниз. Где они бухли под осенним солнцем, рядом с костями хашарников.
Воду делили по полчеловека (около четырех литров) на брата. Хусейну доставался полный. Никто не оспаривал что благородному человеку полагаются омовения. И на его коня вода выделялась и с этим тоже никто не спорил. Все понимали, пока он командует - они живут.
Когда с начала осады минуло пятьдесят дней, вода кончилась вовсе.
Даже малодушные перестали стенать, чтобы не терять со слезами драгоценную влагу. Только конь Хусейна ржал по ночам. Не понимая почему его добрый хозяин к нему не идет, когда он так ему нужен.
Кони не люди, оттого их мучения людям несносны.
Хусейн шел к стойлу, положив руку на кинжальную перевязь. Он не спешил. Перед этим всех мужчин крепости собрал разговор. Отбросив условности, они договорились заколоть женщин и остальных.
Самим же выйти наружу и погибнуть в бою.
Кто не хочет?
Спрашивал Хусейн, повторив вопрос трижды.
Что ранее с ним ни единожды не случалось. Ответом стало молчание, люди пошли по домам, а он к стойлу. Не прервать мучения, но делить горесть. Расправившись с единственным существом, что в его жизни к нему привязалось.
Князь уже отворял клеть, как на ресницу легла пылинка. Холодная, и до неправдоподобия мокрая. И на нос, и на щеки. Еще и еще. Обернувшись Хусейн увидел, что площадь стремительно белеет и валит снег.
Самый густой, который только бывает в горах.
Ночную тишину вспорол радостный вопль и ни один кинжал не достиг цели. Жизнь продолжалась. Осенние закаты слишком красивы, чтобы добровольно отдавать себя нежити.
Каким бы светом она не рядилась.
P.S Мужчины берегите себя, женщины берегите мужчин.
Подписывайтесь на канал. Продолжение ЗДЕСЬ
P.S.S. Друзья, следующая глава 13-14 октября. Прошу отнестись с пониманием. Финансовые и рабочие вопросы.
Общее начало ТУТ. Резервная площадка ЗДЕСЬ
Поддержать проект:
Мобильный банк 7 903 383 28 31 (Сбер, Киви)
Яндекс деньги 410011870193415
Карта 2202 2036 5104 0489
BTC - bc1qmtljd5u4h2j5gvcv72p5daj764nqk73f90gl3w
ETH - 0x2C14a05Bc098b8451c34d31B3fB5299a658375Dc
LTC - MNNMeS859dz2mVfUuHuYf3Z8j78xUB7VmU
DASH - Xo7nCW1N76K4x7s1knmiNtb3PCYX5KkvaC
ZEC - t1fmb1kL1jbana1XrGgJwoErQ35vtyzQ53u