Найти в Дзене
Sovetika

Вересаев, Чехов, Толстой - на японской войне

А вы не замечали, что многое повторяется!? Вы не замечали, что история многому учит, но только не хотят понимать эти уроки. Многое в нашей российской истории уже было. Многое из того, что мы видим сегодня похоже на прошлое. Например, если вам интересно, то прочитайте про правление русского царя Николая 1-го и про начало Крымской войны.

Но и в дальнейшей истории вы найдете много. Был такой русский царь - Николай 2-й. Я уберу эпитеты в его адрес, так как у нас хватает сейчас его поклонников. Но этот человек сделал многое - много плохого. Кстати очень символично, что правление многих царей и политиков начинается с чего-то знаменательного. Правление Николая-2-го началось с Ходынки. На Ходынском поле погибли простые люди. Их толком не считали. По официальным данным погибло - 1389 человек. По неофициальным - несколько тысяч. Пока гибли люди - царь танцевал. Вечером был бал. Царю предлагали хотя бы не приходить на бал, но он заявил, что несчастье не должно омрачать праздника. Вам ничего не напоминает!? А потом была русско-японская война.

Ходынка
Ходынка

Непонятная война, странная война, далекая война. Царю была нужна маленькая победоносная война. Она была нужна не стране, не народу - а только этой кучке - царю и его олигархии. Ведь казалось так просто - большая Россия сейчас запросто одолеет эту азиатскую и дикую страну - Японию. Да мы одним махом, шапками забросаем. Получилась катастрофа.

Вот вам пример. Кто управлял флотом России - дядя Николая-2-го - Алексей Александрович. Он управлял флотом с 1881-го года. Более 20 лет. Этот человек чаще бывал в Париже и в салонах своих любовниц, нежели занимался своим прямым делом. В Петербурге шутили, что он тратит на своих любовниц больше, чем на флот. В результате - Россия получила поражение в войне, гибель тысяч моряков и солдат и постыдный мир. А этого дядю мирно отправили на пенсию доживать свой век в любимом ему Париже среди его любовниц. Ничего вам не напоминает!?

Русско-японская война вызвала раздражение в обществе. Думающие люди, цвет русской культуры были своего мнения об этой преступной авантюре. Вот что говорил Антон Павлович Чехов об этой войне.

Антон Павлович Чехов
Антон Павлович Чехов

Весной 1904 года брат Ольги Книппер-Чеховой Владимир Леонардович Книппер разговаривал с Чеховым о русско-японской войне.

"Когда я выразил надежду на победу русских войск, то Антон Павлович волнуясь снял пенсне и своим низким голосом веско мне ответил: "Володя, никогда не говорите так. Вы, очевидно, не подумали. Ведь наша победа означала бы укрепление самодержавия, укрепление того гнета, в котором мы задыхаемся.
Эта победа остановила бы надвигающуюся революцию. Неужели вы этого хотите?"
Я был сражен и уехал пристыженный, глубоко задумавшись над этими словами и тем волнением и силой, с которыми они были сказаны Антоном Павловичем."
"Избранные сочинения", том 2. Москва, "Художественная литература", 1979. Раздел "Примечания", примечание к рассказу "Невеста".

Викентий Викентьевич Вересаев - русский и советский писатель, тоже описал эту войну, на которой ему довелось присутствовать. Почитайте этот фрагмент о том, как русское общество приняло эту войну. И почитайте о тех потугах, которое царское правительство принимало для поднятия патриотизма в обществе.

Викентий Вересаев
Викентий Вересаев

Япония прервала дипломатические сношения с Россией. В порт-артурском рейде, темною ночью, среди мирно спавших боевых судов загремели взрывы японских мин. В далеком Чемульпо, после титанической борьбы с целою эскадрою, погибли одинокие "Варяг" и "Кореец"... Война началась.
Из-за чего эта война? Никто не знал. Полгода тянулись чуждые всем переговоры об очищении русскими Маньчжурии, тучи скоплялись все гуще, пахло грозою. Наши правители с дразнящею медлительностью колебали на весах чаши войны и мира. И вот Япония решительно бросила свой жребий на чашу войны.
Русские патриотические газеты закипели воинственным жаром. Они кричали об адском вероломстве и азиатском коварстве японцев, напавших на нас без объявления войны. Во всех крупных городах происходили манифестации. Толпы народа расхаживали по улицам с царскими портретами, кричали "ура", пели "Боже, царя храни!". В театрах, как сообщали газеты, публика настойчиво и единодушно требовала исполнения национального гимна. Уходившие на восток войска поражали газетных писателей своим бодрым видом и рвались в бой. Было похоже, будто вся Россия сверху донизу охвачена одним могучим порывом одушевления и негодования.
Война была вызвана, конечно, не Японией, война всем была непонятна своею ненужностью, -- что до того? Если у каждой клеточки живого тела есть свое отдельное, маленькое сознание, то клеточки не станут спрашивать, для чего тело вдруг вскочило, напрягается, борется; кровяные тельца будут бегать по сосудам, мускульные волокна будут сокращаться, каждая клеточка будет делать, что ей предназначено; а для чего борьба, куда наносятся удары, -- это дело верховного мозга. Такое впечатление производила и Россия: война была ей ненужна, непонятна, но весь ее огромный организм трепетал от охватившего его могучего подъема.
Так казалось издали. Но вблизи это выглядело иначе. Кругом, в интеллигенции, было враждебное раздражение отнюдь не против японцев. Вопрос об исходе войны не волновал, вражды к японцам не было и следа, наши неуспехи не угнетали; напротив, рядом с болью за безумно-ненужные жертвы было почти злорадство. Многие прямо заявляли, что для России полезнее всего было бы поражение. При взгляде со стороны, при взгляде непонимающими глазами, происходило что-то невероятное: страна борется, а внутри страны ее умственный цвет следит за борьбой с враждебно-вызывающим вниманием. Иностранцев это поражало, "патриотов" возмущало до дна души, они говорили о "гнилой, беспочвенной, космополитической русской интеллигенции". Но у большинства это вовсе не было истинным, широким космополитизмом, способным сказать и родной стране: "ты не права, а прав твой враг"; это не было также органическим отвращением к кровавому способу решения международных споров. Что тут, действительно, могло поражать, что теперь с особенною яркостью бросалось в глаза, -- это та невиданно-глубокая, всеобщая вражда, которая была к начавшим войну правителям страны: они вели на борьбу с врагом, а сами были для всех самыми чуждыми, самыми ненавистными врагами.
Также и широкие массы переживали не совсем то, что им приписывали патриотические газеты. Некоторый подъем в самом начале был, -- бессознательный подъем нерассуждающей клеточки, охваченной жаром загоревшегося борьбою организма. Но подъем был поверхностный и слабый, а от назойливо шумевших на сцене фигур ясно тянулись за кулисы толстые нити, и видны были направляющие руки.
В то время я жил в Москве. На масленице мне пришлось быть в Большом театре на "Риголетто". Перед увертюрою сверху и снизу раздались отдельные голоса, требовавшие гимна. Занавес взвился, хор на сцене спел гимн, раздалось "bis" -- спели во второй раз и в третий. Приступили к опере. Перед последним актом, когда все уже сидели на местах, вдруг с разных концов опять раздались одиночные голоса: "Гимн! Гимн!". Моментально взвился занавес. На сцене стоял полукругом хор в оперных костюмах, и снова казенные три раза он пропел гимн. Но странно было вот что: в последнем действии "Риголетто" хор, как известно, не участвует; почему же хористы не переоделись и не разошлись по домам? Как они могли предчувствовать рост патриотического одушевления публики, почему заблаговременно выстроились на сцене, где им в то время совсем не полагалось быть? Назавтра газеты писали: "В обществе замечается все больший подъем патриотических чувств; вчера во всех театрах публика дружно требовала исполнения гимна не только в начале спектакля, но и перед последним актом".

Картина художника Василия Верещагина
Картина художника Василия Верещагина

Ничего не напоминает!? Тогда не было еще телевидения и радио, но были газеты и были чиновники, которые устраивали нужные публикации в газетах и нужные мероприятия. Прошло сто лет, более ста лет, но кажется, что ничего не меняется. Дальше Викентий Вересаев описывает мобилизацию. Вот что он пишет.

В апреле я уехал из Москвы в Тулу, оттуда в деревню. Везде жадно хватались за газеты, жадно читали и расспрашивали. Мужики печально говорили:
-- Теперь еще больше пойдут податей брать!
В конце апреля по нашей губернии была объявлена мобилизация. О ней глухо говорили, ее ждали уже недели три, но все хранилось в глубочайшем секрете. И вдруг, как ураган, она ударила по губернии, В деревнях людей брали прямо с поля, от сохи. В городе полиция глухою ночью звонилась в квартиры, вручала призываемым билеты и приказывала немедленно явиться в участок. У одного знакомого инженера взяли одновременно всю его прислугу: лакея, кучера и повара. Сам он в это время был в отлучке, -- полиция взломала его стол, достала паспорты призванных и всех их увела.
Было что-то равнодушно-свирепое в этой непонятной торопливости. Людей выхватывали из дела на полном его ходу, не давали времени ни устроить его, ни ликвидировать. Людей брали, а за ними оставались бессмысленно разоренные хозяйства и разрушенные благополучия.
Наутро мне пришлось быть в воинском присутствии, -- нужно было дать свой деревенский адрес на случай призыва меня из запаса. На большом дворе присутствия, у заборов, стояли телеги с лошадьми, на телегах и на земле сидели бабы, ребята, старики. Вокруг крыльца присутствия теснилась большая толпа мужиков. Солдат стоял перед дверью крыльца и гнал мужиков прочь. Он сердито кричал:
-- Сказано вам, в понедельник приходи!.. Ступай, расходись!
-- Да как же это так в понедельник?.. Забрали нас, гнали, гнали: "Скорей! Чтоб сейчас же явиться!"
-- Ну, вот, в понедельник и являйся!
-- В понедельник! -- Мужики отходили, разводя руками. -- Подняли ночью, забрали без разговоров. Ничего справить не успели, гнали сюда за тридцать верст, а тут -- "приходи в понедельник". А нынче суббота.
-- Нам к понедельнику и самим было бы способнее... А теперь где ж нам тут до понедельника ждать?
По всему городу стояли плач и стоны. Здесь и там вспыхивали короткие, быстрые драмы. У одного призванного заводского рабочего была жена с пороком сердца и пятеро ребят; когда пришла повестка о призыве, с женою от волнения и горя сделался паралич сердца, и она тут же умерла; муж поглядел на труп, на ребят, пошел в сарай и повесился. Другой призванный, вдовец с тремя детьми, плакал и кричал в присутствии:
-- А с ребятами что мне делать? Научите, покажите!.. Ведь они тут без меня с голоду передохнут!
Он был как сумасшедший, вопил и тряс в воздухе кулаком. Потом вдруг замолк, ушел домой, зарубил топором своих детей и воротился.
-- Ну, теперь берите! Свои дела я справил.
Его арестовали.
Телеграммы с театра войны снова и снова приносили известия о крупных успехах японцев и о лихих разведках хорунжего Иванова или корнета Петрова. Газеты писали, что победы японцев на море неудивительны, -- японцы природные моряки; но теперь, когда война перешла на сушу, дело пойдет совсем иначе. Сообщалось, что у японцев нет больше ни денег, ни людей, что под ружье призваны шестнадцатилетние мальчики и старики. Куропаткин спокойно и грозно заявил, что мир будет заключен только в Токио.

Полный текст воспоминаний Викентия Вересаева о русско-японской войне вы можете почитать по ссылке.

-5

А я хочу еще раз отметить, что история учит, только никто не хочет учиться. Сто, двести лет проходит и все повторяется и все описанное Вересаевым на что-то очень похоже.

И вот мне интересно. Неужели Чехов и Вересаев с Толстым - предатели!? Так не любят русский народ, что написали все такое?!

Неужели и Вересаев и Чехов и Толстой ошибались!? У нас так любят сыпать сейчас ругательствами, так любят говорить, что наша интеллигенция - это фашисты и предатели. Но так ли это!? Никогда не поверю. И Толстой и Чехов и Вересаев для меня намного выше любого президента и тем более всех этих чиновников. Это наша культура, это наша совесть. Они уже сто лет назад сказали все, что думают, только мы не любим к этому прислушиваться и отмахиваемся от всего рукой. Мы слушаем больше отъявленных болтунов по телевизору, который и ногтя Толстого не стоят.

Де, чего там Толстой с Чеховым знали... А знали! Писатели потому становятся великими и на все времена, потому что в них сублимируется вся боль народа, все чаяния народа, вся надежда народа.

Лев Толстой
Лев Толстой

В 1904-м году и Лев Толстой пишет в своей статье "Одумайтесь" следующее (эту статью не могли опубликовать в России, она вышла в печати за границей):

Совершается что-то непонятное и невозможное по своей жестокости, лживости и глупости.
Русский царь, тот самый, который призывал все народы к миру, всенародно объявляет, что, несмотря на все заботы свои о сохранении дорогого его сердцу мира (заботы, выражавшиеся захватом чужих земель и усилением войск для защиты этих захваченных земель), он, вследствие нападения японцев, повелевает делать по отношению японцев то же, что начали делать японцы по отношению русских, т. е. убивать их; и объявляя об этом призыве к убийству, он поминает Бога, призывая Его благословение на самое ужасное в свете преступление. То же самое по отношению русских провозгласил японский император. Ученые юристы, господа Муравьев и Мартенс, старательно доказывают, что в призыве народов ко всеобщему миру и возбуждении войны из-за захватов чужих земель нет никакого противоречия. И дипломаты на утонченном французском языке печатают и рассылают циркуляры, в которых подробно и старательно доказывают, — хотя и знают, что никто им не верит, — что только после всех попыток установить мирные отношения (в действительности, всех попыток обмануть другие государства) русское правительство вынуждено прибегнуть к единственному средству разумного разрешения вопроса, т. е. к убийству людей. И то же самое пишут японские дипломаты. Ученые, историки, философы, с своей стороны сравнивая настоящее с прошедшим и делая из этих сопоставлений глубокомысленные выводы, пространно рассуждают о законах движения народов, об отношении желтой и белой расы, буддизма и христианства, и на основании этих выводов и соображений оправдывают убийство христианами людей желтой расы, точно так же как ученые и философы японские оправдывают убийство людей белой расы. Журналисты, не скрывая своей радости, стараясь перещеголять друг друга и не останавливаясь ни перед какой, самой наглой, очевидной ложью, на разные лады доказывают, что и правы, и сильны, и во всех отношениях хороши только русские, а не правы и слабы и дурны во всех отношениях все японцы, а также дурны и все те, которые враждебны или могут быть враждебны русским — англичане, американцы, чтò точно так же по отношению русских доказывается японцами и их сторонниками.
И не говоря уже о военных, по своей профессии готовящихся к убийству, толпы так называемых просвещенных людей, ничем и никем к этому не побуждаемых, как профессора, земские деятели, студенты, дворяне, купцы, выражают самые враждебные, презрительные чувства к японцам, англичанам, американцам, к которым они вчера еще были доброжелательны или равнодушны, и без всякой надобности выражают самые подлые, рабские чувства перед царем, к которому они, по меньшей мере, совершенно равнодушны, уверяя его в своей беспредельной любви и готовности жертвовать для него своими жизнями.
И несчастный, запутанный молодой человек, признаваемый руководителем 130-миллионного народа, постоянно обманываемый и поставленный в необходимость противоречить самому себе, верит и благодарит и благословляет на убийство войско, которое он называет своим, для защиты земель, которые он еще с меньшим правом может называть своими. Все подносят друг другу безобразные иконы, в которые не только никто из просвещенных людей не верит, но которые безграмотные мужики начинают оставлять, все в землю кланяются перед этими иконами, целуют их и говорят высокопарно-лживые речи, в которые никто не верит.
Богачи жертвуют ничтожные доли своих безнравственно нажитых богатств на дело убийства или на устройство помощи в деде убийства, и бедняки, с которых правительство собирает ежегодно два миллиарда, считают нужным делать то же самое, отдавая правительству и свои гроши. Правительство возбуждает и поощряет толпы праздных гуляк, которые, расхаживая с портретом царя по улицам, поют, кричат «ура» и под видом патриотизма делают всякого рода бесчинства. И по всей России, от дворца до последнего села, пастыри церкви, называющей себя христианской, призывают того Бога, который велел любить врагов, Бога-Любовь на помощь делу дьявола, на помощь человекоубийству.
И одуренные молитвами, проповедями, воззваниями, процессиями, картинами, газетами, пушечное мясо, сотни тысяч людей однообразно одетые, с разнообразными орудиями убийства, оставляя родителей, жен, детей, с тоской на сердце, но с напущенным молодечеством, едут туда, где они, рискуя смертью, будут совершать самое ужасное дело: убийство людей, которых они не знают и которые им ничего дурного не сделали. И за ними едут врачи, сестры милосердия, почему-то полагающие, что дома они не могут служить простым, мирным, страдающим людям, а могут служить только тем людям, которые заняты убийством друг друга. Остающиеся же дома радуются известиям об убийстве людей и, когда узнают, что убитых японцев много, благодарят за это кого-то, кого они называют Богом.
И всё это не только признается проявлением высоких чувств, но люди, воздерживающиеся от таких проявлений, если они пытаются образумить людей, считаются изменниками, предателями и находятся в опасности быть обруганными и избитыми озверевшей толпой людей, не имеющих в защиту своего безумия и жестокости никакого иного орудия, кроме грубого насилия.

Полностью можно прочесть по ссылке.

И скажите кому верить!? Еще раз я вас всех спрашиваю. А для меня нет здесь вопроса. Наша культура потому и остается великой - так как она как источник, где все уже давно сказано. И правильны ли слова Льва Николаевича!? Конечно правильны!

P.S.

Но! Во что сейчас превратилось наше общество. Приведу вам пример. Есть такой драматург и писатель Александр Домовец, который недавно написал пьесу "Народоправитель" об Александре 3-м. Сейчас очень много появилось подобного. Казалось бы, зачем писать об этом царе. Пишите о Толстом, о Чехове. О тех людях, которые реально дороги русскому сердцу и душе! Ну, нет. Нынешние горе-драматурги и литераторы думают иначе. Они впали, как писал Толстой, в свои лживые и высокопарные идеи и речи. И вот появилась такая пьеса, которая уже была объявлена победителем на одном из конкурсов. Я бы не стал говорить об этой пьесе, если бы в ней не был дан образ Толстого - истинного русского мыслителя и философа так карикатурно, так бездарно. Прочитайте этот кусок пьесы, который здесь приведен. Толстой в нем появляется в этом лубочной виде и босоногим! Уже много раз писали и говорили о том, что это миф. Лев Николаевич не ходил босиком, тем более вот так при людях. Это глупый миф, который приводит автор. Автор этой пьесы делает из этого недалекого откровенно царя какого-то мыслителя и очень долго в этом фрагменте царь с Победоносцевым рассуждают о том, что слишком уж много свободы в России, что слишком уж много либералов, и вот еще и этот Толстой, как заноза... И это на полном серьезе. Почитайте, посмейтесь... Хотя, грустно, что такой бред пишут!

Александр 3 с Марией-Софьей-Фредерикой
Александр 3 с Марией-Софьей-Фредерикой

Потом, автор этого творения собрал все существующие истории и анекдоты, сделался тут же историком и соорудил такую пьесу из всех возможных существующих мифов и историй. И это дается читателю, зрителям с тем посылом, что не нужны нам Толстые и Чеховы. Глупости они все говорили. А есть вот такой автор Домовец с Александром 3-м, которых и надо слушать, и читать.

Просто подумайте, если раньше автору любой научно-популярной литературы и исторических пьес, надо было получать рецензии у историков, как-то доказывать, что ты это не придумал, что это близко к правде. То сейчас, пиши на любую тему и показывай читателю все так, как будто ты свечку везде держал. Историческая проза, драматургия на исторические темы - это очень сложное дело Здесь нужно много знаний, большая интуиция. Не каждый может это писать. Поэтому, на экранах наших телевизоров вы можете видеть многочисленные исторические сериалы, смотря которые просто трудно поверить в то, что там происходит - это просто откровенная халтура. Но вернемся к пьесе.

Вернемся к пьесе и царю Александру 3-му. Но, я напомню всем, что именно Александр-3 назначил своего брата командовать и заниматься флотом, о чем писалось выше. Именно при Александре 3-м Россия была "заморожена", что привело к трагическим последствиям в дальнейшем. Именно при Александре 3-м из страны уехали миллионы людей в эмиграцию. Именно при Александре 3-м расцвели пышным цветом погромы евреев и черносотенцы. Но для современных псевдо-патриотов такие цари герои и пример!

Напомню и другое, что при Александре 3-м и Николае 2-м Россия представляла из себя не какое-то радостное и счастливое царствие, а страну нищих, бесправных и обездоленных людей. Тотальная безграмотность! Тотальная нищета, когда в городах в одной комнате могло жить четыре семьи, отделенных друг от друга шторками! Отсутствие школ, медицины!

Знаете, я главной книгой Антона Павловича Чехова считаю "Остров Сахалин". Если ее прочесть, то вы все поймете. Там такие страшные истории, людские истории можно прочесть. Там такое народное бесправие. Книга "Остров Сахалин" написана на исходе царствия Александра 3-го. Ее можно считать своеобразным приговором всем этим царям. Как же далеки были цари от своего народа!

Каторга. Сахалин.
Каторга. Сахалин.

А еще... Подумайте сами. Можно ругать большевиков сколько угодно. Но им хватило всего несколько лет, чтобы по всей стране развернуть борьбу с безграмотностью. Уже через несколько десятков лет в СССР было трудно найти безграмотных. 2-3 класса люди точно оканчивали. Но этого не было при царизме. Царям просто невыгодно, не нужно было давать образование этой необразованной черни.

Только я не понимаю, вот мы все росли в СССР, все читали о царизме, видели примеры. Но откуда берутся такие авторы, как это Домовец, которые восхваляют царя, пинают всеми силами ненавистных либералов. Мы все росли на других примерах. Весь наш мир, наша юность, наше детство, наши устремления, наши жизни, наши идеалы - не про то, что пишет этот автор пьесы. Уж точно не это невежество и мракобесие. Ведь, вспомните, сколько книг мы читали - хороших и добрых книг. И того же Чехова, Вересаева, Толстого, Куприна, Бунина, Тургенева. Они не про это... Они про совесть, про свободу, про честь, про человечность, про любовь к ближнему и к Родине, про самопожертвование. Но самопожертвования не для какого-то там царя, а для своей страны, для людей, для блага народа.

И я вас прошу прочитать этот отрывок этого автора, делаю ему рекламу. Его пьесу можно полностью прочитать по ссылке. Но и хочу вас спросить. Просто напишите здесь - кто у нас патриот. Чехов, Толстой, Вересаев!? Или вот такие, как Александр 3-й с его несчастным и запутанным молодым сыном, Николаем 2-м, которые привели страну к катастрофе!? Или, может, такошл, как Домовец можно считать патриотом...

П о б е д о н о с ц е в. Добрый день, государь. (Кланяется.)Добрый день, Пётр Александрович. (Кивает поднявшемуся навстречу Черевину.)

А л е к с а н д р. Вовремя, Константин Петрович, вовремя. Садитесь. Мы тут с Черевиным обсуждаем, как поступить с прошениями о помиловании наших террористов.

П о б е д о н о с ц е в (усаживаясь. Садится и Черевин). И к чему пришли?

А л е к с а н д р. Вот Черевин хочет их прошениями печку растопить.

Ч е р е в и н. Собственноручно.

П о б е д о н о с ц е в (Александру). А вы, как я понимаю, колеблетесь.

А л е к с а н д р. Ну, не то чтобы колеблюсь. Но есть одно обстоятельство.

П о б е д о н о с ц е в. Какое же?

А л е к с а н д р. Шесть лет назад, когда убийцам отца вынесли смертный приговор, граф Лев Николаевич Толстой заклинал пощадить террористов. Так сказать, предлагал ответить на зло добром.

Ретро-картина. Гаснет общий свет. Фон – взволнованная, трагическая музыка. На авансцену в свете прожектора босиком выходит Лев Толстой, ─ характерная борода и шевелюра, длинная подпоясанная рубаха, холщовые штаны. В руках лист бумаги. Читает страстно, с волнением в голосе:

«Прежде обязанностей царя есть обязанности человека, и они должны быть основой обязанности царя... Бог не спросит вас об исполнении обязанности царя, а спросит об исполнении человеческих обязанностей… Отдайте добро за зло, не противьтесь злу, всем простите… Как воск от лица огня, растает всякая революционная борьба перед царем ─человеком, исполняющим закон Христа».

Опускает руку с листом. Смотрит в зал. Медленно уходит.Прожектор гаснет.

Общий свет. Возвращение в кабинет императора.

П о б е д о н о с ц е в. Я читал то письмо. Длинное, невнятное, путаное.

А л е к с а н д р. А я ему передал, что если бы речь шла о покушении на меня, то ещё можно было бы негодяев помиловать. А за отца не прощу.

П о б е д о н о с ц е в. Помню, помню. Ответ ваш тогда разошёлся в обществе. И теперь вы чувствуете себя заложником собственного слова?

А л е к с а н д р. В некотором смысле, ─ да.

П о б е д о н о с ц е в. И совершенно зря, государь. Своей нелюдской жестокостью террористы развязали вам руки. (Черевину.) Пётр Александрович, сделайте одолжение, напомните, ─что за бомбы приготовили для его императорского величества.

Ч е р е в и н. Да уж, приготовили… Мало того, что начинили шрапнелью и свинцовыми обрезками, так ещё обработали всё это хозяйство стрихнином. Чтобы уж наверняка.

П о б е д о н о с ц е в. А покушение должно было состояться в центре столицы, в самом людном месте. Случись этот взрыв, на десяти метрах никто бы не уцелел.

Ч е р е в и н. На двадцати бы выкосило.

П о б е д о н о с ц е в. Тем более. И вместе с императором, ─ простите меня за такие слова, государь, ─ могли погибнуть десятки мужчин, женщин, детей… Господь уберёг. (Крестится. Наклоняется к Александру.) И после этого хоть на миг усомниться, какого наказания заслуживают бесчеловечные негодяи?

А л е к с а н д р (после паузы, поднимаясь. Следом поднимаются Черевин с Победоносцевым). Нет, нет. Ни жалости, ни сомнений. Будьте покойны.

Ч е р е в и н. Вот это дело, государь.

П о б е д о н о с ц е в. Поддерживаю вас. Хотя, может, это и не по-христиански.

А л е к с а н д р. Вот как? А как было бы по-христиански?

П о б е д о н о с ц е в. Ну, вы же знаете библию. Ударившему по левой щеке подставь правую.

А л е к с а н д р. Быть христианином и быть идиотом, ─это не одно и тоже. Получить по морде и утереться ещё куда ни шло. Но если покушаются на твою жизнь, данную богом… (Делает несколько шагов. Останавливается.)Я вспоминаю отца. Взрывом ему размозжило всю нижнюю часть тела. Меня вообще могло разнести в клочья.

Ч е р е в и н (делая движение к императору). Даже не думайте об этом, государь.

А л е к с а н д р. Моя жена овдовела бы. Пятеро детей стали сиротами. Это если просто по-человечески. А Россия? В какой хаос вверг бы её удачный взрыв?

П о б е д о н о с ц е в. Бог спас, государь.

А л е к с а н д р. По какому праву они хотели казнить народоправителя? Почему решили, что между российским народом и его счастьем стоит император?

Ч е р е в и н. Да они сумасшедшие.

А л е к с а н д р (после паузы, садясь, показывая жестом Победоносцеву и Черевину тоже садиться). Это многое объяснило бы.

П о б е д о н о с ц е в. Но спасло бы их от казни. Сумасшедших не наказывают, государь. Безумие лечат смирительной рубашкой.

А л е к с а н д р. А кровавое безумие ─ виселицей. (После паузы.)Кстати, тогда, одновременно с Толстым, написал мне, ─ кто бы вы думали? ─префект парижской полиции Андрие.

П о б е д о н о с ц е в. Неожиданно.

Ч е р е в и н. И что же он вам написал?

А л е к с а н д р. А написал он, что есть раны, которые требуют раскаленного железа. Для страшных болезней нужны страшные лекарства. Если есть террор, должно быть и равнозначное возмездие. (После паузы.)Я запомнил

Ч е р е в и н. Умно.

А л е к с а н д р. Да уж поумней, чем доморощенная философия Толстого. Надо же, ─ душить зло добром…Пришли бы к нему, как во время пугачёвщины, мужички усадьбу громить, вот бы он их на крыльце встретил-то ласковым словом…

П о б е д о н о с ц е в. Кстати, о Толстом. Надо быть готовым, государь, что казнь народовольцев наши либералы встретят в штыки. Возможны гневные публикации у нас и за рубежом. Не исключаю попытки устроить некие манифестации. Почти наверняка ─ студенческие волнения.

А л е к с а н д р (пожимая плечами). Да ну? Вот и говори после этого, что в России пикнуть не успеешь, а тебя уж городовой-держиморда за шиворот и в участок.

П о б е д о н о с ц е в. Это неизбежно, государь. В прежнее царствование либералы набрали слишком большую силу.

А л е к с а н д р. Уж куда сильнее! Народоволку Засулич мало того, что присяжные за покушение оправдали. На выходе из суда ещё и публика цветами с овацией встретила.

Ч е р е в и н. Не в обиду, государь, ─ великий был царь ваш покойный отец, но свободы обществу дал с избытком.

Посмотрите ещё:

ПОДПИСЫВАЙТЕСЬ НА НАШ КАНАЛ И ВЫ НЕ ПРОПУСТИТЕ НОВЫХ ВЫПУСКОВ

СМОТРИТЕ ДРУГИЕ НАШИ МАТЕРИАЛЫ

ОБЯЗАТЕЛЬНО СТАВЬТЕ ЛАЙКИ И КОММЕНТИРУЙТЕ НАШИ ПОСТЫ, ДЕЛАЙТЕ РЕПОСТЫ, ПИШИТЕ ВАШИ ВОСПОМИНАНИЯ И ДЕЛИТЕСЬ СВОИМИ ВПЕЧАТЛЕНИЯМИ - ЭТО ВАЖНО ДЛЯ НАС!