Порой, наш быт в Чечне достигал просто удивительного уровня абсурда. Представьте ситуацию, когда пришли мы с боевого выхода, потеряли сержанта нашего трёхсотым. Замотанные, злые, как черти. Заходим в палатку, а там разведка сидит. Телевизор смотрят. Они на пару часов раньше нас пришли. Скинули мы разгрузки, растянулись, кто на чём. И уставились в ящик. Там «Что? Где? Когда?» идёт. Сидим, мозги напрягаем. Пытаемся что-то угадать.
Далее передача про обстановку в Чечне. Наша любимая. Интересно же, что и где происходит. Реально, что там в других районах, иногда, вообще без понятия. А тут тебе какой-нибудь Невзоров или Муратов популярно объясняет, что творится. Переключаем канал — а там шоу какое-то. Бабы раздеваются, а Фоменко над ними прикалывается. И на фоне этого канонада и взрывы где-то километрах в трёх. Село наши чистят.
Двое суток будем отдыхать, так что, можно расслабиться. Взводный спирту притащил. В общем, бахнули по чуть-чуть. А много и не надо. На голодный желудок, да с дороги долгой так развозит пол стакана, что как будто литр влупил в одно лицо. Кинул под голову что-то, накрылся бушлатом, и кайф. Я такого кайфа дома за 20 лет с тех пор не испытывал. Наверное, не уставал так, нервы не были натянуты, как струны.
Встаю утром, выхожу на улицу по направлению к кухне. Пока шёл, смотрю — верблюд стоит. Реально верблюд. ВВ-шники притащили с зачистки. Стоял, говорят, во дворе каком-то. Дом брошенный, а верблюда жалко стало, привели в лагерь. Набил пузо, выпил чайку горячего, иду обратно. И тут открывается картина.
Стоит этот верблюд, жуёт что-то. Воле него на стуле сидит наш зам по тылу на стульчике из детского садика, с мухомором на спинке. Его стрижёт цыган Джорджик, который тут жил раньше. Дом разбили, и он с женой и двумя детьми на кухню к нам устроились. Пока дом восстанавливали, жили в палатке с медиками. И стоит он в реально красной рубахе и джинсах, кучерявый цыган. Вокруг тыловика бегает с криками хирург-Толик, который выбивает машину, чтобы в Гудермес поехать за медикаментами и, конечно же, за спиртом, так как мы уже скинулись. И на фоне сидят два разведчика на диване с торчащей из него ватой, и слушают какую-то классику на жующем ленту магнитофоне.
Итого. Жующий верблюд, зампотыл с цыганом на детском стульчике, полупьяный врач и диван этот раздолбанный с двумя здоровенными лбами и магнитофоном, из которого криво стонет какая-то скрипка. Вокруг — грязь, застрявший по капот уазик медслужбы… В этот момент очень захотелось стать художником, чтобы запечатлеть вот это вот всё на холсте. Назвал бы картину «Чеченский приход». Просто потому, что никто бы в реальность происходящего не поверил.
И вот, как описать войну после такого? Да, это страшно, смерти, кровь и привычка ко всему этому. Повсеместный флегматизм, пофигизм и отсутствие принципов, гуманности и остальных вещей, которые в мирной жизни, вроде как, у человека в наличии. Но с другой стороны, война, очень часто — это просто какой-то сюрреализм. Иногда, такие картины перед глазами предстают, что хочется лечь в койку, и проснуться. Ну, не может быть такого в реальной жизни. Просто не может.