Всем утра доброго, дня отменного, вечера уютного, ночи покойной, ave, salute или как вам угодно!
В процессе набрасывания портрета Толстого проще всего поддаться соблазну и удариться в буквальную "ЖЗЛьность" - и практически всё будет и правдою, и неправдой одновременно. Людей подобного градуса "фантазийности", по справедливости говоря, я и не припомню: уже упоминавшийся в первой части "картёжник и бретёр, игрок и дуэлянт" Руфин Дорохов разве что? Отчасти Иван Липранди (кстати, тоже один из близких - по молодости - знакомцев Фёдора Ивановича, правда, разведённый с ним жизненными обстоятельствами на несколько десятилетий. До такой степени "разведённый", что, встретившись, не узнали друг друга). Отчасти - Михаил Лунин. В какой-то мере даже Александр Христофорович Бенкендорф, чья биография периода "до III отделения" заслуживает и удивления, и восхищения. Но Толстой самою своей аурой "человека из легенды", чрезмерною даже для эпохи "молодых генералов", где всё и все кажутся утрированным и невозможным, без сомнения, переплюнул их всех, доведя Миф о себе до статуса "барона Мюнхгаузена": и на воздушном шаре летал (или нет?), и обошёл весь свет, и пешком пересёк всю Россию с востока на запад, и на тот свет отправил то ли десять, то ли двадцать жертв собственных неосторожности и самонадеянности (чего на самом деле, конечно же, быть не могли никаким образом. Как вы себе это представляете?)... А ведь - при всём при том - он был живой, реальный человек, многим знакомый, и сам знавший многих! Искусство эпатажа было доведено графом до такой степени совершенства, что современники готовы были уверовать решительно во все слухи, что бытовали о нём. Разнесли сплетню, что на него работает целая шайка подручных, выискивающих для графа беспечных "богатеньких буратин", жаждущих проиграться в пух и прах, - никто не опроверг её до сих пор. Вот только каким образом при такой "группе поддержки" наш герой и сам нередко продувался - буквально до копейки? Что-то я не слыхал, чтобы другой знаменитый персонаж Эпохи - Огонь-Догановский, тот что обчистил Пушкина, и тот, что и в самом деле практиковал подобную, поставленную на поток организацию своего сомнительного бизнеса, - оказывался в столь плачевном состоянии, в каком иной раз бывал Толстой. "Не брезговать" иной раз "передёргиванием", но более - играть азартно, давя на партнёра, хорошенько изучив его физиогномику и манеру игры, - совсем иное. Но, коли уж обществу угодно именно такое реноме, - так пусть уж его думают, что хотят. Гораздо более склонен верить Фаддею Булгарину:
" Федор Иванович постоянно выигрывал огромные суммы, — пишет Фаддей Булгарин, — которые тратил на кутежи. В те времена велась повсюду большая карточная игра, особенно в войске. Играли обыкновенно в азартные игры, в которых характер игрока дает преимущество над противником и побеждает самое счастье. Любимые игры были: квинтич, гальбе-цвельве, русская горка, т. е. те игры, где надо прикупать карты. Поиграв несколько времени с человеком, Толстой разгадывал его характер и игру, по лицу узнавал, к каким мастям или картам он прикупает, а сам был тут для всех загадкой, владея физиономией по произволу. Такими стратагемами он разил своих картежных совместников"
А до какой степени вкусна полумифическая фраза, якобы произнесённая Пушкину Толстым, якобы пойманным на нечестной игре: "Да, я передергиваю, но не люблю, когда мне это говорят..." Как не оценить величие - на целый Исаакий выше прочих - характера этого человека - остроумца и острослова, с равнодушием поправшего жалкий public opinion окружающего света в случае, когда иной - с дымом пожиже и трубою пониже - либо просто был бы бит шандалами, либо вовсе застрелился бы?
Проведя первую половину жизни в самых разнообразнейших подвигах, которые только можно себе вообразить - от ратных (коих, кстати, множество - и это точно не легенды) до гастрономических (а Толстой был одним из первейших московских "гастрономов", чьё хлебосольство, а более рассказы о нём, надолго пережили самого графа), вторую половину жизни он, кажется, жестоко расплачивался за всё, постигнув поистине неизмеримые пучины человеческой трагедии. Женившись по страстной любви после долгих ухаживаний на цыганке (верх эпатажа!.. После свадьбы он намеренно ездил по знакомым, проверяя их на истинность дружбы. Некоторые, кстати, велели не принимать), он похоронил одиннадцать (!!) детей, из которых более всего убивался по Саррочке - талантливой девочке, жившей по причине душевного расстройства в своём каком-то, "не людском" мире "эльфов и единорогов", книгу вовсе недетских сочинений которой в двух томах издал за свой счёт. После выхода первого тома (второй был меньшим тиражом и лишь для своих) обезумевшего от горя отца более всего утешали искренние хвалебные отклики знакомых, и даже незнакомых людей: тем он с благодарностию бесплатно отсылал заветный второй том. Придя непростой, самой, может быть, извилистою тропой к Богу, он был истинно русским душою и мыслями: достаточно вспомнить, как уже в преклонных годах Фёдор Иванович разбранил Гоголя за его "Мёртвые души" и за карикатурность многих образов поэмы. Как мне кажется, именно "русскость" Толстого и есть тот самый "секрет" его фигуры, благодаря которому он до сих пор остался, пожалуй, самой неразгаданной личностью не одного даже - двух столетий. Ибо любые документальные свидетельства о нём - даже собственной дочери и родственника С.Л.Толстого - содержат сведения зачастую либо нелепые, либо, скорее, наполовину мифологические, проверить которые и тогда возможности не было, а сейчас - и подавно, словно бы граф Фёдор Иванович был и не человек вовсе, а какой-то... кентавр, то ли живший в первой половине XIX века, а то ли нет...
Станем биться
по гуляне
пред иконою аминь
руковицей на колёни
заболели мужики,
вытерали бородою
блюдца
было боязно порою
оглянуться
над ерёмой становился
камень яфер
он кобылку сюртуками
забояферт –
– и куда твою деревню
покатило по гуртам
за еловые деревья
задевая тут и там.
Я держу тебя и холю
не зарежешь так прикинь
чтобы правила косою
возле моста и реки
а когда мостами речка
заколодила тупыш
иесусовый предтеча
окунается тудыж.
ты мужик – тебе пахаба
только плюнуть на него
и с ухаба на ухабы
от иконы в хоровод
под плясулю ты оборван
ты ерёма и святый
заломи в четыре горла
– дребеждящую бутыль –
– разве мало!
разве водка!
то посея – то пошла!
а сегодня надо вот как!
до последняго ковша.
Эти строки из вовсе неуместного - казалось бы - тут Даниила Хармса тем не менее как нельзя лучше отражают и "русскость", и мифологичность графа Фёдора Ивановича Толстого... человека, который выдумал себя сам.
Американец и цыган,
На свете нравственном загадка,
Которого как лихорадка
Мятежных склонностей дурман
Или страстей кипящих схватка
Всегда из края мечет в край,
Из рая в ад, из ада в рай,
Которого душа есть пламень,
А ум — холодный эгоист,
Под бурей рока — твердый камень,
В волненьи страсти — легкий лист
Это - Вяземский, взаимною дружбой с которым Толстой крайне дорожил до самой кончины. "Пушкин с Вяземским дружил" - современная придуманно-причёсанная благоглупость. Истинная дружба - разве что не до поцелуев, до попоек, когда уже и встать не можешь, до трогательнейшей привязанности - была у князя с "Американцем". Недаром, возможно, последние стихи Вяземского, которые могли вслух прочесть безнадежно больному уже графу, были эти - писанные в 1845-м Петром Андреевичем в альбом Полиньки Толстой, дочери:
Жизнь наша — повесть иль роман;
Он пишется слепой судьбою
По фельетонному покрою,
И плана нет, и есть ли план,
Не спрашивай… Урок назначен,
Концы с концами должно свесть,
И до конца роман прочесть,
Будь он хорош иль неудачен.
Иной роман, иная быль,
Такой сумбур, такая гиль,
Что не доищешься в нем смысла.
Все пошло, криво, без души —
Страницы, дни, пустые числа,
И под итогом нуль пиши.
Именно так - "повесть иль роман"! Лучше не скажешь. Кажется, я удержался таки от желания, разбрызгивая в все стороны воображаемые чернилы, расписать поглавно жизнь Фёдора Толстого - выдуманную им и другими, и реальную. Пусть это сделает сам читатель - коли придёт охота, ибо понаписано о нашем герое предостаточно... всякого. "Счастлив, кто возьмёт у будущего вексель хоть на одну строчку в истории" - писал когда-то современник Толстого - Николай Алексеевич Полевой. Наш сегодняшний герой не брал вексель. Он оплатил своё место в российской Истории чистым золотом... и сполна.
С признательностью за прочтение, мира, душевного равновесия и здоровья нам всем, и, как говаривал один бывший юрисконсульт, «держитесь там», искренне Ваш – Русскiй РезонёрЪ
Предыдущие публикации цикла "Размышленiя у параднаго... портрета", а также много ещё чего -в иллюстрированном гиде по публикациям на историческую тематику "РУССКIЙ ГЕРОДОТЪ" или в новом каталоге "РУССКiЙ РЕЗОНЕРЪ" LIVE
ЗДЕСЬ - "Русскiй РезонёрЪ" ЛУЧШЕЕ. Сокращённый гид по каналу