Возвращаемся в лоно общения с музыкантами. Сегодня - композитор, пианист и саундпродюссер Алексей Сергунин. О поиске себя, музыке, смешении стилей и, собственно, композиторской деятельности. Часть 2.
_____________________________________________________________________
➡️Но прежде, чем мы продолжим, я прошу вас подписаться на наш канал @litmusbes. Нам это очень важно. Заранее спасибо! ⬅️
_____________________________________________________________________
– Бывали моменты, когда невозможно было терпеть и Вы разрывали контракт?
– Таких моментов не было. Я неконфликтный. Реакцией с моей стороны будет мягкий уход, почти незаметный. Либо откажу сразу. Был момент, когда началась работа, но на начальном этапе эскиза я понял, во что это всё выльется. Это понял и режиссёр. Так что полюбовно разошлись. Никаких конфликтов. Мне кажутся странными истории, когда люди долго работают вместе и затем разрывают контракт. Всё это вызывает вопросы. Обычно ясность приходит на первой встрече. Работ в кино у меня совсем немного - это, видимо, мне сложнее даётся. С театром гораздо легче, как и с продюсированием песен и аранжировками.
– Тем не менее, у Вас же есть две статуэтки?
– На самом деле в «Ван Гогах» моя роль довольно скромна. В основном, работа заключалась в изменении партитуры Десятникова, с адаптацией и крохотным варьированием этой музыки, с необходимостью микроскопически-хирургически изменить партитуру и соотнести её с картинкой. Сложный процесс, эпизоды сопровождали референсы. Когда режиссёр работает с подложенной под картинку музыкой, с референсами, он к ним привыкает. Когда композитор точно попал в состояние, сохранил темп, тональность, но чуть-чуть сделал по-своему, самобытнее, только одно это может «сбить» режиссёра, крохотная правка может вызвать его неприятие, особенно если он долго жил с этими референсами. Работая в кино, лучше всего подключаться на этапе, отсутствия видеоматериала. Лучше, чтобы режиссёр работал именно с тем, что композитор делает в данный момент, с самого начала высказывая пожелания и внося правки. Важно живое взаимодействие. Вся коммерческая история превратилась в игру в «линию парфюмерии» – сочинение музыку по мотивам референсов. Это обесценивает суть того, чем мы занимаемся. А потом появляются вопросы: «где же та самая исконная музыка»? Ответ же лежит на поверхности. Это касается не только композиторов, вообще любой сферы, где взаимодействуют разные творцы.
– Интересно было бы узнать, как Вам удаётся органично сочетать различные стилистические пласты музыки, как, например, в вокально-хореографическом спектакле «Пугачёвъ»?
– Рецепта нет. Скажу эзотерическую вещь, кажущуюся далёкой. Во-первых, важно найти общий ген сочинения. Не могу сказать, в чём он выражается - это смутное ощущение, эмоциональный фон. Во-вторых, надо научиться его включать, так как это фильтр, который всё объединяет, это базовое состояние, в котором ты должен находиться, когда приступаешь к работе. Искусство каждый раз попадать на ту же частоту. Объединяет не тематизм. Тематизм – второе по силе средство. Хорошему композитору посильно из одного и того же сделать разное. «Пугачёвъ» мне нравится меньше в плане органики, а вот «Казаки в Париже» – очень удачная работа. Я крайне доволен тем, что получилось. Как и подобает мюзиклу, внутри действа помещено внушительное жанровое разнообразие, которое смотрится органично. Это шоу, включающее в себе огромное количество русских тем. В свою очередь, внутренний трагизм и перипетии не мешают явлениям поверхностным.
Залог цельности – создание эмоциональной матрёшки. Ощущаете ведущее фоновое состояние. Сохраняете его, когда работаете над сценой. Становитесь этими героями. Всё это пропитывает фоновое состояние. Тогда возникает монолитность. В «Пугачёве» это не удалось, а в следующем проекте, «Казаки в Париже» – вполне. Этот навык погружения в одну и ту же реку при сохранении способности безгранично варьировать необходим композитору мюзикла. Ощутить можно только на практике.
– Если в каких-то проектах что-то не удаётся, Вы рассматриваете возможность их переработки или создание вторых редакции?
– Я этого не делаю, потому что таким образом лишаю себя возможности двигаться вперёд. Считаю полезным совершать ошибки. Я их не исправляю, но запоминаю и учитываю в дальнейшем. Перерабатывать буду только то, что будет для меня иметь целиком сакральное значение. Возможно, первый кандидат на переделку - как раз концерт. Нужна третья часть, напрашивается. Несколько раз прослушивал его внутренним слухом и полагал, что точку ставить можно в конце второй части, но сомнения оставались. Александр Чайковский своим советом подтвердил необходимость дописать финал.
– У Вас достаточно много электронной музыки. Как Вы пришли к экспериментам и затем к полноценному взаимодействию с ней?
– Я пришёл через IPad. Открыл для себя совершенно новое слуховое ощущение. Оно крайне отличается от того, что я делал раньше. Во-первых, понял, что всё разнообразие красок – иллюзия. Из всего можно сделать всё. Когда я осознал, что можно синтезировать звук вообще из всего, что из бас-гитары можно сделать скрипку – кстати, вот уж где метамодерн явился во плоти. Полагаю, это явление вызвано техническим развитием. Очень часто мы недооцениваем влияние на нас техники, которую используем. Каждой программе присущ свой интерфейс, своя энергетика. Самая страшная вещь – во многом программа способна повлиять на стиль. Чтобы преодолеть ее влияние, нужно мастерство. «Notion» позволяет создавать партитуры академического, классического порядка. Шумовые вещи, графемы там записывать неудобно, почти невозможно. А вот, например, в «Finale» вполне.
– Был ли период увлечения серией, додекафонной техникой?
– Да. Он начался как раз с «Воццека», как я уже рассказывал, и закончился скерцо из пятнадцатой симфонии Шостаковича, в котором на слух сразу вообще не поймёшь, есть ли там серия. Мастерски. Я, конечно, экспериментировал в таком ключе, но мне этот способ организации музыки показался не очень жизнеспособным, будучи типичным явлением «от ума», на мой взгляд. Безусловно, это огромное открытие, которое может применяться где угодно, но не сплошь и рядом само по себе. Нужно использовать такие техники как фрагменты, способ размыть или разнообразить материал. Это, скорее, одна из частей спектра.
– А пробовали сочинять в этой манере?
– Пробовал. Это настоящее испытание, оказываешься в ситуации «идёт бычок, качается, вот досточка кончается, сейчас я упаду». Упаду – куда? В первую очередь, во что-то очень далёкое от музыки. Ведь задача этот язык применить так, чтобы затронуть уровень сердца. Это удалось Шостаковичу и нововенцам. Техника была больше органична её создателям. Сегодняшние старания напоминают попытку принять несвойственную религию. С одной стороны, я узнал составляющие этой религии, которые подошли бы определённой задаче – показать внутренний слом, движение мысли, может, медитативность. Но такая техника утомляет, когда используется все время.
– То есть, это должно быть средством выражения?
– Конечно. У любого музыкального языка есть предел прочности. Он условный, во многом связанный со слуховыми обычаями общества. Можно провести опрос группы людей, которой нравится, например, определённая музыкальная подборка. Если включить им зацикленный фрагмент их любимой музыки (паттерн), через определённое время они определят точку, когда им стало скучно. Отметим её. Теперь поставим те же фрагменты группе, любящей музыку другого формата. Они тоже найдут точку «скучания», однако поставят её совершенно в другом месте. Ощущение, что каждый материал имеет границу потери интереса, предел прочности – данность. Мне кажется, задача современного композитора – найти такой материал, который содержал бы в себе компромисс, изучить точки входа и иссякание интереса, установить среднем арифметическое и в нем работать. Всё зависит от того, как композитор воспринимает то, чем он занимается. Можно считать занятия композицией поводом установить диалог и контакт, найдя для этого эмоциональный язык, который поймёт определённая группа слушателей. Можно рассматривать сочинение музыки как сферу образования, попытку усложнить, развить сознание. Тогда вы, возможно потеряете в количестве слушающих, но приобретёте их качество. Можно, наверное, рассматривать композицию как миссионерскую деятельность, как средство создания идеологии, или как средство, которое выражает идеологию. Конечно, прямую ассоциацию с этим подходом вызывает Рихард Вагнер. Человек, чьи воззрения, идеология и манифестационный жест абсолютно синхронизируется с его музыкой. Идея охватывает людей, возникает течение. Это высочайшее мастерство.
– Вы говорили о том, что возвращаться к произведениям, переосмыслять их в некотором смысле не ваше. Но у Вас же есть опыт переосмысления других композиторов – опера Г. Пёрселла «Король Артур». Что вас к этому привело?
– Заказ. Причём, требовалась пересборка фрагментов оперы, не целиком. Мне затея показалась крайне интересной. Это благодатный материал для того, чтобы его всячески раскачивать, аранжировать, нарезать. Интуитивно писал один фрагмент, сочетал его с другим, вклеивал, сочетал с бас-гитарой, шумами и синтезаторами. Да, там есть fusion вещи, но при этом нет никакого ментального противоречия и чувства надругательства. Примочки усиливают образ.
– Это не жестоко по отношению к Пёрселлу?
– Смотря как работать. Если бы эта опера подразумевала быстрое чередование строго определённых событий и привязывала бы к необходимости действовать на сцене только так, а не иначе – тогда было бы сложно. Здесь этого нет. Скорее, есть весьма условный символический контекст, развязывающий мне руки. Во время работы я специально слушал современных британских рок и поп-исполнителей. Наслушавшись, применил этот слуховой опыт и был поражён неочевидному сходству конструкций музыки Пёрселла и, скажем, песен Klaxons или Tom Odell. Собственно, я это использовал, зацепился за похожие последовательности, соединив будущее с прошлым. По сути, меня в этой работе не было. Не было моего решения. Просто понимание конструкта и соединение одного похожего тезиса с другим. Части русской культуры там негде было применить - в отличие от «Казаков в Париже», например.
– Как Вы работаете с электроникой?
– Сейчас занимаюсь очередной исследовательской работой. Анализирую джазовые партитуры, расшифровываю записи джазовых пианистов на предмет того, как я сам откликаюсь на какой-то ход. Запоминаю клише. Сейчас работаю, можно сказать, над русифицированным джазом. Пытаюсь органично соединить несоединимое. Обнаружить конфликт менталитетов, выражающиеся в музыкальных структурах. Для этого нужно искать особые тропы, горю желанием создать такое стилевое ответвление. Уже пытался это делать в «Пугачёве», но не в джазовой парадигме, в рэперской, с текстами «Капитанской дочки» Пушкина. Сращивал рэп и работу хорового народного коллектива. Здесь можно сцепить одно с другим: агрессивная эмоция, серия напевов-читок, написанных на границе жанров. От рэпа - некоторые комплектующие, сама его суть исчезает. Улично-гангстерский контекст вычищается совершенно. Народный текст лучше всего подходит для такого сращения жанров, в особенности бурлацкие песни. Сейчас пытаюсь повторить подобное, применив похожие подходы для соединения элементов джазового наследия и русской народной традиции.
– Хотелось бы узнать о Вашем преподавании композиции. Для человека непосвящённого это что-то нереальное. Уже рождённый талант нужно оттачивать, или этому можно с нуля научить?
– Вспомнилось высказывание Владимира Александровича Понькина о заповедях дирижёра. Первая заповедь – «Не мешай». Вторая – «Если можешь, помоги». Мне кажется, то же самое работает и в композиции. Быть как собачка - идти рядом с хозяином, не слишком впереди и не слишком позади. В данном случае главный «хозяин» – ученик, его индивидуальность. При этом преподаватель, конечно же, умеет и знает значительно больше, у него есть обширный опыт, позволяющий так деликатно сопровождать. Когда приходит ученик, уже начавший сочинять, самое главное – не потушить его. При этом первые задачи обычно не касаются заоблачных сфер. Следует сначала научить грамотно записывать и оформлять сочинение, показать, как фиксировать мысль на бумаге и привить любовь к точности, заодно купируя пробелы в сольфеджио. Спустя некоторое время понемногу заинтересовать музыкальной формой, познакомить с разными сочинениями. К этому времени уже будет понятно, к чему тяготеет ученик и что ему близко. Безусловно, имеет огромный смысл анализировать работы великих авторов. Думаю, это один из ключевых способов учиться сочинению.
Кроме того, мне оказался очень близок опыт работы со взрослыми учениками. Откровенно говоря, раньше я не очень верил во взрослую педагогику, но, как оказалось, люди, не имевшие до недавнего времени никакого понятия о музыке, способны невероятно быстро развиваться именно во взрослом возрасте. Сейчас я работаю в частной школе и нахожусь в восторге, открыв для себя неведомый доселе социальный срез, лишний раз убедившись в том, что программисты в итоге завоюют мир. Их склад мышления усиливает все их способности. У взрослых, сочиняющих музыку с нуля есть случайные свежие попадания, на которые им важно указать - они могут впоследствии стать частью индивидуального стиля. Также крайне важно уметь доходчиво объяснить, почему отдельные решения в конкретном месте не особенно хороши и обосновать это. Напоследок - не лишать возможности изобретать велосипед, ведь в искусстве каждый изобретает его по-своему.
– Вам больше нравится преподавать теоретическую часть, или фортепиано, камерный ансамбль? Что-то исполнительское, или с нуля создающее?
– Вообще, и то, и то. Существует особое различие между композиторами и исполнителями. Искренне горящий композиторской деятельностью человек похож на автомобиль, движущийся на большой скорости. Педагогика – это ещё один шанс взглянуть на Божественную силу, которая движет сочиняющим и помочь ей найти тонкое материальное выражение. Исполнение музыки включает в себя следование этой силе и прямую необходимость быть медиумом, ограниченным инерцией традиции и текстом.
Относительно академического образования - было бы здорово добавить большее целеполагание системе координат музыкального образования… Вспомнилась одна беседа на последнем курсе консерватории после зачета по социологии (?), кажется. Я тогда высказал предположение, о том, что было бы лучше, если бы студенты, окончив учёбу, гарантированно бы получили хорошие рабочие места, соразмерные их успехам и способностям? Многие не способны найти своё место в профессиональном мире - просто не понимают, как это и по окончании консерватории к этому просто не готовы. Может быть, имеет смысл перенять фрагментарно советский образец трудоустройства? Помню, преподаватель восприняла это довольно отрицательно. Например, колледж Шопена, который я закончил, в котором преподавал и который я очень люблю, готовит студентов поступать именно в консерваторию, и эта стрела направленности превосходно чувствуется и вдохновляет. Не знаю, как сейчас, но, когда я учился в консерватории, такого же ощущения цели пути, как в колледже Шопена в стенах консерватории не было.
– Выпускается по 50–60 человек с фортепианного факультета непонятно куда.
– Это странно. Когда нет цели, нет назначения… На это стоит обратить внимание. Мотивация – важнейший источник энергии движения. Не все имеют искру, которая сама горит и направляет, будь хоть потоп, хоть ядерная война. К счастью, и по всей видимости, я принадлежу к таким людям. Мне бывает совершенно всё равно, что происходит. Поймал состояние – хоть кол на голове теши, что называется – не замечая внешних раздражителей, могу дописать страницы партитуры или трек. Так было в любых условиях, всегда. Наверное, такова часть личной природы.
Касательно целевого назначения выпускающихся - не лишним было бы дифференцировать каждого студента в конце обучения и помочь ему занять наиболее подходящую для него нишу. Это вообще все поменяет. Я, к сожалению, не социолог, не могу, посмотрев на данные, представить всю динамику. Полагаю, что вид свободы «на все четыре стороны» хорош для ограниченного числа людей, которые знают, что с этой свободой делать.
– Начинает ли эмоциональное состояние в работе над музыкой руководить ритмом жизни, будоражить его?
– Нет, эмоциональное рабочее состояние никак не влияет на жизнь, ведь это похоже на выход в космос. Когда я погружаюсь в себя – это всё равно что надеть скафандр и выйти в другое пространство. В этом прикиде борщ варить не выйдет. Если хотите борщ - сначала снимите костюм, выйдите из зоны турбулентности, вернитесь домой – и можно варить борщи. Понимаю кулинарные увлечения Россини, разделяю быт и творчество. Всегда разделял. Творческий процесс – отдельное. Его лучше не связывать с собственной бытовой жизнью. Есть у меня теория о том, что такая творческая работа в какой-то степени опасна. Сложно объяснить… Это похоже на выход в зону радиации. Там что-то есть, в этом поле, когда изнутри начинают появляться звуки. Что-то есть и превосходное, мощное… и крайне недоброе. И всё это находится неразделимо вместе. По достижении глубины погружения (для кого-то это высота) возникает чувство, что абсолютное зло и невероятная святость стоят совсем рядом, в маленьком шаге друг от друга. Если бы гении туда не поднимались, их личности не вызывали бы такие противоречия. В этом сталкерстве всё слишком близко расположено на этой высоте или глубине. С этим явно надо быть осторожнее. Особенно, когда что-то записываешь, идёшь вслед за тем, что звучит и отдаёшься процессу. Потом возвращаешься, смотришь со стороны и оцениваешь. Прокофьев сравнивал это с просеиванием песка, в котором обнаруживается золото. Он счастливый человек, если так воспринимал работу…ведь деятельность наша почти спиритическая, совершая её, можно легко залезть не туда. Эти зоны я спиной чувствую спиной и стараюсь туда не заходить. Жалко, что там «warning» поставить нельзя.
____________________________________________________________________
Мы крайне признательны за уделённое время столь важного для нас гостя. Выражаем благодарность Алексею. И желаем нового творчества, сил и массу новых экспериментов!
____________________________________________________________________
Фото: РОСКОНЦЕРТ/ Алексей Молчановский
____________________________________________________________________
А пока можете почитать:
____________________________________________________________________
Подписывайтесь на канал, ставьте 👍, если вам понравилось, пишите комментарии, а также будем признательны за рассылку наших статей вашим друзьям и близким. Нам — продвижение, вам — качественный контент.