-Что, Григорьевна,все-таки, уезжаешь? Может еще передумаешь?
- Уезжаю, Маруся, уезжаю,- старушка в цветастом платке тяжело вздохнула,- Чего уж тут думать, вещи собраны. Завтра Галя за мной приедет и увезет к себе в город.
- И правильно, у дочки тебе всяко лучше будет. А мне вот ехать некуда,- Мария Ивановна вытерла слезу уголком фартука,- Сын Лешка на Севере живет, пока доедешь к нему, по дороге помрешь, да и не зовет он меня к себе. А дочь...,- она махнула рукой,- Сама мыкается, живет у свекрови на птичьих правах, слова своего не имеет.
- Да, зря твоя Любка за городского замуж выскочила,- покачала головой Анна Григорьевна,- Сейчас была бы хозяйкой в своем доме, если бы вышла замуж за Володьку Денисова. Вон он какие хоромы для своей семьи отгрохал.
- И не говори,- Мария Ивановна встала, чтобы подогреть воду в чайнике,- Уж как я ей говорила, чтобы она обратила внимание на Володьку. Парень то хороший, работящий. За Любкой моей еще со школы бегал, просил, чтобы она дождалась его из армии, обещал, что сразу женится на ней.
- Ага, а Любке городской стать захотелось,- Анна Григорьевна поправила скатерть на столе,- Спокойной жизни захотелось. Конечно, в деревне работать надо, хозяйство вести, огород. А в городе театры, рестораны, только замуж она вышла за маменькиного сынка и живет сейчас в услужении у свекрови.
- Сколько я раз говорила ей,- Мария Ивановна подперла подбородок рукой,- Чтобы она возвращалась обратно, работать и здесь можно. Правда, Володька уже давно женат, дети у него хорошие, но можно и другого жениха сыскать. Я помру, она хозяйкой в доме останется, все лучше, чем у чужих людей жить.
- Нет, не поедет она,- махнула рукой Анна Григорьевна,- Ты уж извини, но не любит твоя Любка физическую работу. Когда она здесь в девках жила, то мало тебе помогала, больше у зеркала крутилась, да на танцульки бегала.
- Ох, твоя правда, избаловала я дочь. Так ведь, как лучше хотела, думала, что наработается еще за свою жизнь. Свекрови угождает, а как к матери приезжает на пару дней, так спит до обеда, а потом к подружкам своим в гости ходит, помощи от нее не дождешься.
- Ладно, пойду я,- Анна Григорьевна поднялась из-за стола,- Завтра, перед отъездом ключи тебе занесу, ты печку то хоть раз в неделю протапливай в доме, чтобы совсем не отсырел.
- С домом то, что думаешь делать?- Мария Ивановна вышла на крыльцо, чтобы проводить соседку,- Продавать будешь?
- Нет, - замахала руками Анна Григорьевна,- Я дочери сразу сказала, что продавать ничего не буду, мало ли, что в жизни может случиться, может не смогу я жить в городе и мне будет куда вернуться.
- Так ты же не для того уезжаешь, чтобы возвращаться. Так что, продавай дом, а деньги дочке отдай, они ей нужнее.
- Погожу пока,- Анна Григорьевна спустилась с крыльца,- Мало ли, как жизнь может обернуться.
Она вышла от соседки и подошла к своему дому, остановившись около калитки, она залюбовалась им. Дом был не очень большим,но основательным, окна украшали резные наличники. Анна Григорьевна по ступенькам поднялась на крыльцо и, открыв дверь, вошла в сени и сразу ощутила аромат трав. Она любила собирать лечебные травы, а затем, собрав их в пучки, развешивала их на натянутой веревке. Зимой Анна Григорьевна любила заваривать чай с душистыми травами и, сидя у окна, наслаждалась приятным ароматом.
Здесь же, в сенях стояла кровать, накрытая лоскутным одеялом, на которой любил летом спать ее муж Павел. Часто утром он уходил на рыбалку и чтобы не шуметь, спал в сенях, поставив около себя удочки и ведро для рыбы.
Анна Григорьевна немного постояла в сенях и вошла в избу. Слева от входа находилась печь, раньше она готовила в ней еду, пекла хлеб, а сейчас только топила в морозные зимние дни, прислушиваясь к треску поленьев.
В красном углу находилась божница с иконами, перед которыми висела лампада. На Пасху Анна Григорьевна украшала божницу вербой, а на Троицу- веточками березы. Женщина подошла к иконам и перекрестилась:
- Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, направь на путь истинный рабу твою Анну,- она посмотрела на пакеты с собранными вещами, которые стояли в углу и тяжело вздохнула,- Ох, как же тяжело покидать свой дом, был бы жив Павел, вовек бы не покинула родные стены, в которых прожила всю свою жизнь.
Она взглянула на фотографию мужа, которая висела на стене:
- Что же ты, Пашенька, так рано меня покинул,- по лицу Анны Григорьевны потекли слезы,- Осиротела я без тебя. Вот видишь, приходится мне к дочке в город переезжать, не справляюсь я одна без тебя. Ты, наверно, на небесах встретился с нашим сыночком Митенькой,- старушка перевела взгляд на другую фотографию, на которой был изображен парень в военной форме,- Ты уж, Митюнюшка, береги там отца, коль я не смогла его уберечь. И ведь говорила ему старому, чтобы теплее одевался, когда шел колоть дрова, а он все отмахивался, мол жарко ему, вот и слег потом с воспалением легким, наш местный фельдшер не сразу распознал болезнь, велел только чаем с медом поить, да растирать водкой тело. А когда отвезли Пашу в город, то было уже поздно. Вот и осталась я одна,- она вытерла лицо краем рукава.
Анна Егоровна взяла стул, поставила его напротив стены на которой висели фотографии и, сев на него, снова заговорила.
- Вот, Пашенька, забирает меня дочка к себе в город, говорит, что вместе будем жить, внучок то наш поступил в военное училище, Галя теперь тоже живет одна, как и я. Ты, Паша, был против, чтобы она выходила замуж за Николая, он тебе сразу не понравился и оказался прав. Ох, сколько же зять нашей дочке нервов то потрепал, а она все терпела и нам ничего не рассказывала, не хотела расстраивать. А однажды мы приехали с тобой к ним в гости, а Николай нам даже дверь не открыл, пьяный был, так и дожидались мы на скамеечке, когда Галя вернется с работы. Она не ожидала нас увидеть, обняла, а потом расплакалась, сказала, что в квартиру нас стыдно приглашать. Но, мы все равно пошли и увидели спящего Кольку на диване, а кругом были разбросаны пустые бутылки. Оказалось, что он давно нигде не работает, а только требует у жены деньги на выпивку, а если она не дает, то бьет нашу доченьку,- Анна Григорьевна не переставала плакать,- Когда ты на зятя замахнулся, то думала, что убьешь, так ты был на него зол. Колька мигом протрезвели и стал клясться, что больше капли в рот не возьмет, но ты схватил его за грудки и стал трясти, словно хотел всю душу вытрясти из этого паразита. Хорошо, что внук наш, Антоша, ничего этого не видел, был в пионерском лагере. А ведь, как потом оказалось, Колька и на сына руку поднимал. И Галю ты потом отругал, за то, что она все это терпела, даже условие ей поставил, чтобы она немедленно разводилась, только не послушалась она тебя, пока Колька сам за нее все не решил.