Pt.1
Пьяный в своём сентябрьском ликерном безумии ветер по-варварски раскачивает макушки высоких вязов и каштанов, которые в тусклом свете луны, кутающейся в иссиня-чёрной вате облаков, словно в мягком соболином манто, выглядят ещё более величественно, но вместе с тем немного устрашающе. Эти дети природы, уже подросшие и окрепшие, облепленные толстым слоем камбия и шершавой коры, словно то и дело стараются намекнуть двум влюблённым об их ничтожно маленьком размере — песчинки в сравнении со ста футами естественного могущества. Но если бы деревья, праздные в своей глупой гордости, были наделены способностью мыслить, то непременно бы отметили, что сверху, где кончаются облака и начинается новое, не поддающееся научному обоснованию существование, и толстый дуб, и широкий каштан выглядят по меньшей мере крошечными муравьями. И лес всё ни на секунду не смыкает своих угольных глаз: в теплых норах наконец просыпаются ночные охотники, где-то вдалеке ухает сова, а пьяница-ветер всё стремительнее носится по уже опавшему золотому бархату листьев тех самых деревьев, пытаясь разделить хоть с кем-нибудь свою хмельную радость.
— Чего бы тебе сейчас хотелось? — этот вопрос, струящимся атласом слетающий с сухих обветренных губ Малфоя, является совсем необязательным — интерес в голосе и усталом взгляде серых глаз вызван только лишь толикой страха в по-рыбьи округлённых карих. Грейнджер лежит с Драко в ещё совсем холодной постели и не мигая смотрит через окно на неспокойствие бунтующей природы. Больше всего на свете эта девушка отчего-то боится различных природных катаклизмов, в особенности — землетрясений, которые обычно не случаются в Великобритании — и мозг словно намеренно посылает сейчас ей импульс-картинку: вот слабая против такого ветра отнюдь не анорексичная ветка со всей силой падает на ветхую крышу их маленького дома, оставляя хозяев без крова и даря серьёзные увечья.
— Тебя, — отвечает Гермиона, поворачивая голову вправо к Малфою, и её пухлые губы сами собой вытягиваются в линию улыбки, какая появляется на лице человека, стесняющегося собственных желаний. Игнорируя холодный кофейный воздух в доме и россыпи колючих мурашек на девичьих руках и ногах, жаркий пепельно-розовый румянец оставляет свой след на исхудавшем лице Грейнджер, так, как он делает это постоянно. Он обливает кожу щёк алым бензином и поджигает ещё сильнее, стоит только Гермионе заметить, что Драко улыбается ей в ответ другой, более уверенной и ехидной улыбкой. Этот мужчина никогда не требует, чтобы ему повторяли что-либо дважды, чуть пододвигается к девушке, и его первый нежный поцелуй остается на коже шеи Грейнджер.
— А ещё? — и другие, более настойчивые касания губ Драко осыпают девичью кожу в районе ключиц. Одновременно с тем правая мужская рука по-черепашьи медленно сминает хлопковую ткань серой ночной футболки Гермионы, задевая чувствительную кожу живота.
— Мне страшно, Драко, — впервые за два года Грейнджер признается в собственной слабости, тогда, когда обессиленные руки уже безвольно опускаются и желания менять существующий строй жизни больше нет, а от звучания голоса ведущего, что с определенной периодичностью вещает на нелегальной радиоволне о новых радикальных законах Министерства и погибших, хочется скрыться и заткнуть руками уши, протяжно издав бешеный полукрик-полувизг. Единственное, что держит Гермиону на плаву — обжигающая любовь к человеку, что сейчас так трепетно трогает её тело, определенно, пытаясь отвлечь и себя, и её от дурных мыслей и апатичного настроения.
Раньше Грейнджер воевала за что угодно: за друзей, за Дамблдора, за храбрость тех, кто пал от руки Пожирателей, но никогда девушка так остервенело не старалась защитить свои сокровенные чувства: сейчас, если и приходилось сражаться, она шла в бой с одним звёздным именем на устах, не замечая, как мощные заклинания поражают то одного, то другого противника.
#драмиона #dramione #драббл