Гулять осенью, разгадывая сквозь желтое покрывало кленовых листьев чуть заплаканный облик ушедшей эпохи. Собирать гладкие блестящебокие кругляши каштанов, набивать ими глубокие карманы тёплого пальто. Наблюдать за неунывающими при любой погоде голубями, жадно склевывающими уже подгнившие яблоки и миниатюрные дикие груши.
Находить остатки былой роскоши в виде покрытых и не покрытых мхом мраморных и не мраморных статуй, лукаво и печально оглядывающихся тебе во след и грозящих пальчиком:
- Смотри! Помни! Когда-нибудь здесь будешь ты...
Тут дети превращаются в бессмертных ангелов, вечно молодых, только уснувших, ожидающих чего-то прекрасного, будущего, которое замерло, остекленело, оно ждёт, всё ещё ждёт, здесь, перед тобой, но сквозь тебя, обжигает и замораживает, как прикосновение волшебной палочки, сверкающий жезл остановившегося времени.
И родители тут, с ними, пусть не сразу, пусть даже через полвека, но придут, не оставят.
И папы. Их тоже любят. Пусть подождут совсем чуть-чуть своих любимых.
Мальчик-пионер Витя Худяков, погибший, кажется, во время авианалета.
Макаренко
Зиновьев, который несколько раз читал в 90-хх нам, уже слегка избалованным знаменитостями студентам, лекции, которыми вызывал недоумение и недоверие.
Внучка Пушкина. Да?
Прекрасная раковина из жемчуга, словно инопланетный гость из другой галактики. Смотреть в неё, как чудный кинескоп.
Такая уютная Валентина Глиэр, дочь известного композитора и педагога, с кошечкой, земная, милая, словно живая.
Милая Маня ...
Какой-то оригинальный барельеф недовольного египтянина. Или римлянина?
Скамейки, как грибы, не присядешь.
И почему-то вдруг созвучно мне, как иногда бывает читаешь стихи,и вот, да, оно, стукнет, заденет что-то, тренькнет звоночком тоненько-тоненько.
Ну, то есть, не породу, а самого себя можешь изменить, несмотря на то, где и с кем ты рос. Никогда не поздно. Всегда можно исправиться. Пока ещё ты жив.