Эх, уеду – друзья, прощайте!
И простите, если чего!
Сердце бьется, рвется на части –
Не увижу ведь никого!
Под Парижем есть домик беленький.
Там давно уже ждут меня.
Но под Галичем и под Нерехтой
Вечным сном спит моя родня…
Влад перевернул страницу, но дальше почти все строчки стихотворения были перечеркнуты. Однако ему удалось разобрать, что там говорилось о желании быть птицей, которая рифмовалась с заграницей. Смысл был высок: сегодня – там, а завтра – снова в России, иначе и жизни нет… Надо же, он и не подозревал, что Влада пишет стихи… И кто бы мог подумать, что для нее понятие родины имеет такое глубокое значение… Да, новости… Конечно, он полагал, что Влада, химик по профессии, имеет не только приятную спортивную внешность, но и довольно значительное содержание, что она умна, неординарна, но относился к ней как к собственному приложению. Как к своему обрамлению, ибо достиг творческих высот. А она, возможно, и не придавала им особого значения. Жила в собственном мире – науки и поэзии. И, верно, считала своим приложением его, Влада… И особняк под Парижем, который она скромно обозвала домиком. Да… Тут есть о чем подумать, и это ему не очень нравится... В душе словно сработало взрывное устройство... Не очень сильное. но… А почему, собственно? Ну, что такого в том, что его жена пишет неплохие, в общем-то, стихи? Ничего. Но почему она никогда об этом не говорила? И не давала ему их читать? Тьфу, и зачем он только залез в ее письменный стол! Зачем залез… Скажем так - искал номер телефона директора их химического института, где ему часто предоставляли зал и возможность выступить. А нашел себе головную боль… Он решил поскорее убрать этот оказавшийся в его руках листок, аккуратно положил его на прежнее место, но когда торопливо задвигал ящик стола, то кончик листа высунулся наружу и торчал, как уголок носового платка из кармана. И на обратной стороне этого уголка он увидел четко выведенное имя своего брата – Гордей. И знак вопроса. Он вновь вытащил лист. Имя было написано как раз под первой строфой стихотворения, а не заметил он его сразу потому, что эти буквы с вопросом располагались вверх ногами. Странно… Это почему же она в своих поэтических исканиях, когда, видимо, переворачивала лист туда-сюда, вспомнила его брата, которого никогда и не видела? Во всяком случае, он так думал. Что-то тут есть… Влад был уверен, что всегда и все понимал в жене, она была для него открытой и понятной книгой. И вдруг там зашелестели какие-то зашифрованные страницы… Он задвинул, наконец, ящик стола и пошел размышлять в большую комнату. Влада вернется из своего института через два часа, так что полно времени на обдумывание – что и как у нее спросить… А через две недели они уже будут в Париже… У нее – отпуск, он – вообще вольный человек, может гулять по всему миру, лишь бы на репетиции и концерты являться вовремя… Хм… Ну, и при чем тут Париж? Как он избавит его от этого Гордея? Гордиана…
Неожиданно Влад решил позвонить теще, они с самого начала хорошо понимали друг друга. Она была дома и очень обрадовалась возможности пообщаться с зятем. Он наговорил ей массу комплиментов по поводу нового платья, в котором она была на концерте, а потом как бы походя заметил:
- Наверное, вам будет приятен и комплимент в адрес вашей дочери… Она пишет замечательные стихи…
- О, да, да, но сейчас, думаю, это бывает с ней редко… А вот в юности… Вашему брату ее стихи очень даже нравились…
- Какому… брату? Гордиану?
- Ну да.
- А… О, да, я… я забыл, что они были знакомы. Влада как-то никогда не акцентировала на этом внимания…
- Ну конечно. Ей, думаю, как-то и неловко было это делать… Ведь она… как бы тут выразиться поточнее… была им увлечена… Знаете, этакое чисто детское увлечение – мастером… художником…
- Вот как?
- Э, да вы плохо смотрели картины вашего брата! Ведь он ее рисовал… Он ее увековечил…
То-то, просматривая коллекцию Гордея, все это сборище его совершенно мертвых и каких-то нелепых картин, Влад не однажды ловил себя на мысли, что видел какой-то знакомый образ, но тот от него уплывал, растворялся в пространстве, оставляя лишь теплое, приятное ощущение… Влад поблагодарил тещу, справился о здоровье тестя и вдруг спросил, словно топором рубанул:
- А ваша дочь не собиралась замуж за моего брата? Уж раскройте мне, непосвященному, эту тайну, если сия была…
- Сией не было, - в тон ему ответила женщина, уловив его раздражение. – Не собиралась. Они были друзьями и поклонниками одного и того же искусства. То есть им всегда было о чем поговорить и они делали это, думаю, с большим интересом. А насчет того, о чем вы спросили… Он был влюблен в другую женщину – замужнюю…
- Хорошо, хорошо… Вы меня извините и не обижайтесь, ради бога…
Однако ему показалось, что теща закончила этот разговор в некотором недоумении… Ну, да бог с ней.
Влада редко употребляла духи, но сегодня утром их тонкий аромат протянулся за ней по всей прихожей, и, верно, по всему подъезду. Вот и сейчас Влад ощутил этот приближающийся к нему запах… Жена вошла – здоровая, розовощекая, сияющая, и он вдруг понял, что выдаст себя как исследователя ее письменного стола с головой, если начнет разговор о стихах. Надо сделать это как-то иначе… Хотя… Мать ей непременно передаст их разговор… Так что он спасает себя от ее осуждающих слов всего на несколько дней… А, может, на несколько часов… Да и, похоже, ему сейчас уже не до этих мелочей…
- Владенька, я так тебя ждал, - тем не менее неопределенно начал он. – Ты знаешь, я всегда хочу тебя видеть, а сегодня как-то особенно…
Она не удивилась – он часто разговаривал с ней таким вот вкрадчиво-нежным голосом. Она к этому привыкла. Возможно, ей даже было приятно это слышать. И она с улыбкой, как всегда, ответила:
- Вот почему я так спешу домой… Никогда нигде не задерживаюсь…
Он понимал, что столь тягучий разговор может длиться до бесконечности, и потому решил не продолжать его, а задать самый главный вопрос:
- Да, да, я это знаю. И вообще я всегда думал, что мне известно о тебе все. А оказалось, что нет. Я как-то упустил тот факт, что ты была знакома с моим братом…
Его жена – необыкновенно выдержанная женщина. Она не побледнела, не покраснела. Выражение ее лица не изменилось совершенно. Но он-то, он-то почувствовал мощный внутренний толчок, словно в душе Влады что-то перевернулось…
- Да… была, - несколько монотонно ответила она, и это тоже выдало ее смятение. Если бы она не волновалась, то говорила бы нормальным голосом, не стараясь изо всех сил спрятать, затолкать обратно в душу заявившие о себе чувства.
- Хм… Но ты мне ни разу об этом не говорила…
- Господи, да я как-то думала, что ты знаешь… А почему я должна была об этом говорить-то?
Все. Она уже взяла себя в руки и теперь бесполезны любые его вопросы, бьющие по чувствам. Теперь можно только попробовать как-то запутать ее в прошлом, закрутить, завертеть, чтобы она сама обронила заранее не заготовленную, искреннюю фразу, которая бы приоткрыла суть их отношений… Господи, он что, ревнует? Может быть… Ревнует к неизвестности…
- Брат был личностью… Многие смеялись над ним. Особенно после того, как в газете его творчество обозвали наивным… Но у него были свои взгляды на мир, людей, и он не менял их ни под чьим влиянием… Он был не из стада.
- О, да! Я с тобой согласна. Он был сам по себе. Одинокий, наивный и непонятый… Да, да, не искусство его было наивным, а он сам… Как ребенок…
Влад слушал ее и думал – как же быстро она пришла в норму. Рассуждает о том, что трепещет в душе, как о совершенно посторонних вещах… Это заслуживает уважения.
- Я должна тебе признаться, Влад, что раньше писала стихи… И показывала их ему… читала… Ты только не смейся, но ему мои стихи нравились… Правда, какие-то критические замечания он делал. Как и я – по поводу его картин… Мы нуждались друг в друге… в этом плане.
- Да, да, я понимаю… А где вы познакомились-то?
- В музее. Я на первом курсе в институте училась и у нас был коллективный выход в музей. А там висел гобелен – я уж не помню, из какой эпохи. И Гордей как раз стоял возле этого гобелена и рассказывал, что он из себя представляет. Ну, о технике исполнения и прочем… Я слушала, разинув рот. И потому он меня заметил и стал моим экскурсоводом. Так вот и познакомились.
- А… где вы с ним потом встречались?
- Ну, он… заходил ко мне в институт… И на улице встречались… И дома он был у нас однажды – его мама пригласила посмотреть наши картины…
- У него была мастерская при музее. Ты там бывала?
- Не бывала, а была. Один раз.
Она говорила очень спокойно, и все-таки он чувствовал, что в душе ее все дрожало. Но почему, почему? Несомненно, она была в него влюблена… Слегка влюблена… Не больше… Потому что вряд ли она способна на безумную любовь. Поэтому он так и спросил:
- Ты была в него слегка влюблена?
- Влюблена?
Удивилась она очень натурально – ну прямо актриса! И продолжила:
- Да нет, Влад… Думаю, что нет… Но мне было с ним очень интересно. И я, честно говоря, радовалась, когда видела, что он шагает мне навстречу…
- А со мной? Со мной тебе бывает так же интересно?
Он не мог этого не спросить, черт возьми! В конце концов, она – его половина… И вдруг на него обрушился водопад ее восторженных признаний:
- С тобой? Господи, о чем ты спрашиваешь! Да один взмах твоей руки, когда ты стоишь за дирижерским пультом, делает настоящие чудеса! Ты – волшебник, ты – новое слово в музыке, новое звучание… Ты – такой талант, без которого жизнь лишится многих своих красок…
Господи, да она чуть не задохнулась, высказывая все это! И, кажется, не притворялась… Слава богу, что хоть как творца она его ценит. Как художника музыки. А как мужчину? Но тут у них всегда все было в полном порядке. Правда, звезды в их интимную жизнь не заглядывали, но и без особой романтики их чувства друг к другу были ощутимы, реальны и устраивали обоих. Все это его как-то немного успокоило.
- Владичек, ну, что ты так расстроился? Из-за чего? Устроил мне настоящий допрос… За что? Я думала, что заслуживаю твою любовь… Твое доверие…
После этих слов он успокоился окончательно, иначе и быть не могло – она прижалась к нему щекой, затем приподнялась возле него, сидящего на стуле, и ее грудь оказалась прямо возле его губ…
И все-таки, пускаясь в длинное, сладкое путешествие, он решил, что отныне ему лучше всегда быть начеку… Потому что каким-то двадцать пятым или пятидесятым своим чувством он улавливал таящуюся опасность… Какую именно, он не знал, но она, несомненно, была связана с воспоминаниями о брате…
