Психологиня и феминистка Зара Арутюнян — о необходимости диалога даже с людьми, придерживающимися радикально противоположных взглядов
На волне скандала вокруг компании «ВкусВилл», которая сначала опубликовала, а затем удалила рекламу с изображением ЛГБТ-семьи, а также последовавшей за этим реакцией общественности, колонка, написанная Зарой Арутюнян для нашего майского номера, снова (впрочем, как и всегда) невероятно актуальна.
Буду прямолинейна, как шпала, и проста, как хозяйственное мыло. Я считаю, что договариваться можно, только если в этом заинтересованы обе стороны. Чего я пока нигде не вижу. Это как в абьюзивных отношениях, где женщины бесконечно пытаются договориться с мужьями об условиях совместного проживания. Ничего не меняется, потому что мужчина в этих переменах не заинтересован. Но он не хочет, чтобы жена ушла, поэтому говорит: «Хорошо, я буду выносить мусор и гулять с ребенком» — и даже делает это разок-другой, потом все возвращается на круги своя. Если он прямо скажет: «Ты меня задолбала, я не хочу договариваться», жена ответит: «Ах так, тогда разводимся». Но мы общество, мы не можем развестись. Пора переставать набрасываться друг на друга по каждому поводу.
Недавно меня позвали на дискуссию в Сахаровский центр, где собирались суперобразованные, либеральные люди, которых я очень уважаю. Думаю: «Пойду скажу что-нибудь непопулярное». Потому что даже эти «лучшие люди города», как говорилось в одном фильме, тоже рассуждают в риторике: «Кто не с нами, тот против нас». Я сказала: «Люди, которые считают, что Крым наш, — граждане России. И те, кто любит власть. И те, кто Сталина обожествляет. И многие другие. Нам нужна повестка, которая нас объединит, а не будет еще дальше расщеплять. Мы же вместо этого отменяем каждого, кто с нами не согласен, того же Слепакова». Это не значит, что я поддерживаю методы власти, но если мы тоже станем накачивать ненависть, все, что мы получим, — гражданская война.
Я не могу сказать, на какой почве мы должны объединяться, но надо научиться хотя бы разговаривать друг с другом, понимая, что перед нами в первую очередь человек, у которого, да, могут быть свои убеждения, и нет, он не продался Госдепу или Кремлю, просто у него, как и у нас, своя система координат. Я очень люблю фразу: «Когда вы говорите с идиотом, он в это время делает то же самое». Не надо считать людей за идиотов. Надо, как говорят психологи, расширять зону принятия за счет мягкости и доброты. При этом я не уверена, что, окажись я за столом переговоров с, например, ультраправыми, я смогла бы вести себя так, как сейчас проповедую. Но один раз мне удалось провернуть нечто подобное, и я вручила себе «Оскар».
Два года назад фракция «Яблока» объявила дискуссию о будущем ЛГБТ. Меня позвали модератором. На встречу пришли представители Национально-освободительного движения (НОДовцы неоднократно нападали на оппозиционеров и представителей меньшинств). Когда я приехала, люди из «Яблока» были буквально зеленого цвета и говорили, что все надо отменять, будет мордобой и кидание какашками, а я почему-то сказала: «Мы попробуем. Только надо проверить у них рюкзаки, как это делается на всех мероприятиях». И попросила охрану подняться к входу в зал и быть готовыми вмешаться.
Безопасность была обеспечена, я знала, что вонючей химии, которой НОД травил мой любимый «Театр.док», не будет, а дальше я два с половиной часа бегала по залу с микрофоном и давала слово всем, не разрешала только оскорблять. В своей прошлой, бизнесовой жизни я была неплохим переговорщиком. Я была мокрая, как крыска, но драки не случилось. Даже из зала никто не ушел, кроме одной активистки, которая удалилась со словами: «Мы тут собрались, чтобы обсудить, в каком виде будет существовать ЛГБТ в прекрасной России будущего, а вы запустили сюда этих подонков и эту мерзкую бабу!» Мой внутренний циник свалился от хохота, потому что люди живут в галлюцинации. Вы серьезно собрались обсуждать гей-парады в городе, в котором мы не можем показать в кино, как два прекрасных пожилых героя «Суперновы» просто лежат в койке? Но я сдержалась и сказала: «Извините, я считаю, что дискуссию надо вести со всеми участниками общества, потому что нам с ними жить».
Когда я уходила, они все еще стояли на улице, курили, угощали друг друга пивом и общались: «А как там у вас, у лесбиянок?» Это называется «регуманизация». Они перестали быть друг для друга носителями радикальных идей и стали просто людьми, посмотрели в глаза, назвали по имени. Кажется, это возможно только в реальном пространстве. В Сети ты можешь писать: «Сжечь всех геев». Но я знаю разные фокусы, и когда они начинают такое произносить в зале, я говорю: «Ну давайте начнем с меня, парни. У меня три ребенка, я их вырастила достойными гражданами. Я сделала в жизни много хорошего и разного, давайте начнем жечь с меня. Я лесбиянка». Ты не можешь на такое сказать «да», глядя в глаза человеку.
Я умею воевать, но тут мне не пришлось. Как гласит великая восточная мудрость, лучший бой тот, который не был начат. Так что я уходила с победой. Люди были готовы друг друга поубивать, а закончили разговорами во дворе. Думаю, что, если бы «Яблоку» хватило смелости продолжить эти дискуссии, участники, может быть, даже до чего-нибудь бы договорились. Например, что гей-парад пока невозможен на Тверской, но, не будь закона о гей-пропаганде, его можно было бы провести в Твери. Заодно бюджет города неплохо пополнился бы за счет туристов.
Повторюсь, такое возможно только в реальной жизни. В этом смысле социальные сети — это такая двоякая история. С одной стороны, они канализируют агрессию, дают ей выхлоп. Пока мы ругаемся в интернете, мы меньше бьем морду на улице. С другой стороны, происходит отчуждение, мы капсулируемся, живем в вакуумах, пузырях. Причем наши пузыри все время сжимаются. Самый свежий кейс — Манижа. Казалось бы, я уж столько раз чистила ленту, там остались сплошь прекрасные, образованные, блестящие женщины: писательницы, продюсерки. И столько грязи я хлебнула в фейсбуке по поводу Манижи… У кого после этого остались сомнения, нужно ли в России свое Black Lives Matter? Как мы можем договариваться, если наши «лучшие люди города» — ксенофобы и расисты? И кто там говорил, что в России не стоит проблема расы? А мы знаем, как зовут наших дворников, как они живут?
Беда жизни в соцсетях в том, что раз можно человека забанить, значит, не надо с ним договариваться. И получается: бан, бан, бан. И совершенно непонятно, как общество должно функционировать в такой ситуации. Да и кто доживет до прекрасной России будущего, если мы будем без конца выгонять людей на митинги и бросать молодых людей в топку? После митингов многие из этих ребят оказались у меня в кабинете — напуганные, с серьезным посттравматическим синдромом, там уже разговорами было не отделаться, нужны были таблетки и капельницы. Понятно, что их бьет и держит в Сахарово власть, но надо бить по тормозам. Когда идет такая звериная реакция со стороны власти, не надо продолжать. Не надо как в Беларуси. Да, всем хочется побыстрее, но история — длинная штука. А в России, как известно, надо жить долго.
Не надо считать людей за идиотов. Надо, как говорят психологи, расширять зону принятия за счет мягкости и доброты
В математике есть такой метод —ТРИЗ (Теория решения изобретательских задач). Суть в том, что, если задача не имеет решения на этом уровне, надо посмотреть на нее под другим углом. На уровне «это кровавый режим» vs «Путин — спаситель России» решения нет. Мы будем говорить с идиотами, идиоты будут говорить с нами, и мы будем биться лбом о стену. Но есть куча других вопросов, по которым мы можем договориться. И ковид это прекрасно показал. Самые разные люди шли помогать в больницы, решали проблемы домашнего насилия и множество других. Рядом со мной в хосписе, когда я была там волонтером, работали люди, про которых я в мирное время говорю «страдают православием головного мозга», но тут мы делаем общее дело — помогаем людям уйти достойно и не выясняем, кто зло — Путин или Навальный.
Все давно знают, что в России президентом надо выбирать котика, потому что котиков любят все. Но пока этого не произошло, надо объединяться в тех вопросах, где это возможно. Моя самая смелая фантазия заключается в том, что однажды общество станет сильнее государства. Вообще, мы неплохо идем, тридцать лет — не так уж много для формирования гражданского общества. Нам ведь свободу даровали сверху, сначала Горбачев, потом Ельцин еще что-то добавил. А мы жили как маленькие дети, мы не были гражданами, поэтому эту свободу оказалось так легко забрать обратно. Но я надеюсь, что, когда придет время выбирать очередного президента, мы будем достаточно сильны, чтобы все мы были представлены в Госдуме и местных органах власти и чтобы с нами пришлось считаться. И если это случится благодаря тому, что я объединюсь со славянофилом вокруг котиков или детских приютов, это будет куда больше похоже на ту Россию будущего, о которой я мечтаю.