Летом этого года в жизни нашего медийного сообщества произошло знаковое событие. Впервые российский журналист получил доступ к материалам следственного дела Александра Солженицына. Эти документы, начиная с 1945 года, хранились на Лубянке за семью печатями. Их не раскрывали даже в ту пору, когда Солженицын, живя на Западе после высылки из СССР в 1974 году, открыто действовал на стороне капиталистического Запала, выступал за уничтожение советского государства, клеветал на наш народ, и когда, казалось бы, можно и нужно было раскрыть подлинную сущность врага…
Увы. Тогда этого не сделали. И сегодня, как известно, его именем называют улицы, ему ставят памятники, школьников заставляют читать его книжки.
Но, как гласит восточная мудрость, «если ты выстрелишь в прошлое из револьвера, будущее выстрелит в тебя из пушки». И поэтому мы, живя сегодня в том самом будущем, получили возможность наблюдать, как оно стреляет по этому самому Солженицыну, раскрывая тайны его уголовного дела.
Небольшое уточнение...
Доступ к данному архивному делу, как и в принципе к любому делу в любом архиве страны может получить каждый гражданин. Правда… после того как обоснует свою заинтересованность. Нетрудно догадаться, что желающих посмотреть – «А что там такого интересного в папочке по Солженицыну?» – наберется, наверное, не одна тысяча . Так что неудивительно, если образуется очередь, в которой выстроятся все – от историков до политиков и иностранных агентов. Последовательность в этой очереди будет определять сам архив.
В данном случае первым журналистом оказался Юрий Панков, автор книги «Родословная лжи Солженицына», которую он написал по материалам, еще в 1991 году полученным от первой солженицынской жены – Наталии Решетовской.
Разрешение ознакомиться с архивным солженицынским делом Панков получил согласно Федеральному закону «Об архивном деле», поскольку срок в 75 лет, ограничивающий доступ к документам, содержащим сведения о личной и семейной тайне гражданина, в данном случае Солженицына, истек еще в 2020 году.
Таким образом… Довоенная переписка Солженицына с его будущей женой, с одной стороны, и материалы следственного дела, улики и протоколы допросов капитана Красной Армии Солженицына, с другой стороны – вот те богатейшие материалы, которые solzhenitsyn.net планирует щедро представить уважаемым читателям.
Спросите: «А зачем?»
А затем, что рукописные показания, десятки писем – всего более семисот страниц, хранящихся в архивах, показывают, как в условиях фронта капитан Красной Армии Солженицын и его единомышленники создавали организацию для борьбы за социализм без большевизма, с ориентирами на восстановление буржуазного строя.
При аресте у Солженицына был изъят паспорт и штатская одежда, позволявшие ему свободно передвигаться в тылу. А также многочисленные фотографии немецких генералов, царя Николая Второго и Троцкого. Под свои знамена Солженицын пытался увлечь не только друзей юности и антисоветски настроенных офицеров, но даже таких авторитетнейших писателей как, например, Борис Лавренев и Константин Федин!
«СМЕРШ» не мог не отследить письма, в которых стояли такие подписи как «Иосиф Исаевич Солженидзе» и «Пахан», а их автор, называя себя коммунистом без партбилета, рассказывал, как часами допрашивал пленного немца и пытался искать трофеи в освобожденных от фашистов польских городах.
Архивные материалы уголовного дела показывают, что Солженицын был абсолютно заслуженно приговорен к 8 годам заключения в лагере. И это при том, что такого рода преступления, изнутри разлагающие армию, карались во время войны со всей строгостью – вплоть до расстрела.
Ему еще повезло!
...В конце сорок третьего года контролеры военной цензуры Первого белорусского фронта обратили внимание на странную переписку, установившуюся между несколькими адресатами полевой почты.
«Ты ужасен: почему молчишь? С нового места пишу тебе в третий раз. Адрес Трифона – пп «67163-Щ...» Живет он в деревне Щипарня, не обозначенной на карте, в ее северо-восточной части. Машины (крытые) сразу видны в улицы».
«В 4-й раз спрашиваю тебя: адрес Трифона Николаевича; описание местоположения; гарантию, что тётя никуда не собирается уезжать. Рок довлеет уже не над тобой – ты знаешь ли это? Кирилл же пишет, что к нему приехал слесарь».
«Рока – самый последний подлец! У вас один Колпак не растянули на две головы? У нас сделали именно так, отчего мы уменьшились все в 21 раз, то есть стали такими де, какими были в мае месяце».
Материал был срочно переправлен в отдел контрразведки «Смерш».
Судя по всему, пыталась выйти на связь агентура Абвера, засевшая в наших войсках.
Много времени на проверку не потребовалось. Оперативники «Смерша» быстро выяснили, кто прячется за убогой шифровкой и дурацкими псевдонимами.
Это был капитан Красной Армии Александр Солженицын.
Чтобы выяснить намерения офицера, проходившего службу в качестве командира батареи артиллерийской разведки, было решено отследить всю его корреспонденцию. Для этого письма, приходившие военным цензорам, переснимали на фотопленку, и отправляли дальше адресатам. Таким же образом копировали приходящие ему письма. Весь этот материал анализировали контрразведчики «Смерша». Собирали сведения о получателях и отправителях корреспонденции, и о тех, чьи имена в письмах называл Солженицын. И, конечно же, пытались понять, что ими замышляется, что именно передается в зашифрованном виде.
Но конспираторы были крайне непоследовательно. В одном из тайных писем они сами многое разложили по полочкам.
В письме от 14 февраля, имеющего также номер 14 (а все письма у них были пронумерованы, словно в помощь контрразведке), Солженицын писал:
«Рекомендую тебе следующие популярные (среди меня) сокращения: пр-т, б-зия; м/б-зия; ср/б-зия; кр/б-зия; ф/б-зия; пш/б-зия, рпб-ка; ВИП (всеобщее избирательное право); кр-во (крестьянство); пр-во (правительство); о-во (общество); р-чие; тчкзр (точка зрения); р-ция; к/р-ция; г-во (государство); г-венный; прм-сть (промышленность); пл-мт (парламент). Пока хватит. Твой Ксандр».
Много позже, после ареста, на одном из допросов Солженицын дал более ясное объяснение:
«При встрече с Виткевичем в мае 1943 г. на Брянском фронте в районе г. Новосиль, мы договорились в переписке пользоваться следующими условными обозначениями: Маркс и Энгельс – Старики, Ленин – Вовка, Сталин – Пахан. В нашей последующей переписке мы так и употребляли эти обозначения, причем для того, что бы эти слова привлекли меньше внимания, мы часто писали их с маленькой буквы и даже употребляли только первые буквы: с, в, п. На этой же встрече мы договорились о самих себе писать в третьем лице, называя себя «Трифон» - чтобы удобнее было указывать друг другу свое местонахождение – это нужно было для того, чтобы встречаться и в дальнейшем, если наши части окажутся по соседству.
В ходе переписки у нас появились и такие условные обозначения, как «Рок» - Рокоссовский, «Колпак» - Колпакчи. Специально мы об этом не договаривались, но понимали из контекста. Об этих условных обозначениях знала моя жена Решетовская Н.А., которой я рассказал в мае 1944 года, когда она приезжала ко мне на побывку в район г. Жлобина». (Центральный архив ФСБ. Дело Р-20699)
Всю эту секретную переписку Солженицын вел всего с группой своих друзей по Ростовскому университету, постепенно втягивая все новых людей. Но, в первую очередь, с Николаем Виткевичем, другом детства, и однокурсником. Именно они стали инициаторами создания подпольной антисоветской организации, в которую пытались вовлечь десятки людей на фронте и в тылу.. Впоследствии как и Солженицын, Виткевич будет арестован, и осужден. Но если Солженицыну дадут 8 лет исправительных работ, то Виткевичу – десятку. Почему – вопрос отдельный.
Между тем, как свидетельствуют письма, хранящиеся в архивах, все началось намного раньше, и, отвечая на вопросы следователя, Солженицын соврал. Еще летом 39-го года, путешествуя с Виткевичем за профсоюзный счет по Волге, и застряв на несколько дней в Ульяновске, он писал своей будущей жене:
«...И потянулись долгие дни ожидания! Первые два дня мы особенно умирали — городская читальная ремонтировалась. Я впервые познал ужас ничегонеделанья. Пахан, спаси меня от него впредь. Кто такой Пахан — секрет нашего похода. Догадайся. Пахану мы обязаны тем, что пошли в поход, что учимся в МИФЛИ и вообще всем на свете».
Такой же заменой слов Солженицын пользовался и позже, в 1940 году, будучи Сталинским стипендиатом в Ростовском университете.
«Да! Забыл написать, что я уже несу почетное бремя старосты, тяну лямку в ожидании лучших времен — стипендии, которая что-то молчит. Черт его знает, когда я получу причитающиеся мне с Пахана тысячи?»
Кто такой Пахан, к образу которого взывает Солженицын, догадаться несложно.
Интересно другое. Летом 39-го года и весной 40-го в открытой переписке со своей подругой Натальей Решетовской Солженицын смело использует слово «пахан», которым он обозначает Сталина... Возможно, он и раньше употреблял его в каких-то других письмах. И при этом не испытывал никаких опасений. В том смысле, что не задумывался о возможном возмущении с чьей-нибудь стороны. Нет, не со стороны своих друзей. А со стороны все того же невидимого ока НКВД и прочих карающих органов, которые ему стали мерещиться спустя четверть века после окончания войны.
А вообще-то чего здесь страшного? Разве есть кому-то дело до того, в каких словах выражает мысли обычный советский студент, общаясь со знакомой девицей? Пожалуй, однозначного ответа здесь нет. Если исходить из того, что, допустим, это слово было произнесено шепотом, под одеялом, то получится даже смешно. Подумаешь, какой-то ростовчанин назвал Сталина «паханом». Он вообще мог назвать его как угодно: грузином, усатым, генацвале, батоно, господином, шефом. Ведь не прилюдно, не с целью оскорбления! Так что наплевать...
Но, с другой стороны, если мы зададимся вопросом, о чем и как говорят между собой граждане, находясь в спальнях, на кухнях, в кампаниях то, конечно же, нам не будут безразличны их оценки, которые выражаются теми или иными словами. Ибо в сочетании тех или иных букв открыто проявляются «свои» и «чужие», друзья и враги. А если к тому же все эти разговоры носят характер «разговорчиков» и предназначены для распространения в массах, то это уже агитация и пропаганда. Тем более - во время войны, на фронте... Статья Пятьдесят восьмая УК РСФСР.
На допросе 24 апреля 1945 года, отвечая на вопросы следователя, он вот как обрисует свою позицию:
«В 1940 г. и в первой половине 1941 г. мы с СИМОНЯНОМ (Кирилл Симонян – еще один однокурсник и единомышленник Солженицына – Ред.) несколько раз пытались поместить свои стихи и рассказы в периодических литературных изданиях, областных и центральных, но получали отказ, иногда мотивированный, а иногда, как нам казалось, не мотивированный. Это у нас вызывало раздражение против издательств и мы в резкой форме критиковали видных советских поэтов и писателей. СИМОНЯН раз или два присутствовал при наших с ВИТКЕВИЧЕМ антисоветских разговорах, о которых я уже показал следствию. Должен заявить, что хотя СИМОНЯН своих антисоветских суждений не имел, но наши с ВИТКЕВИЧЕМ антисоветские измышления на вождя партии разделял, точнее нам не возражал. (Центральный архив ФСБ. Дело Р-20699).
Всё это недовольство политикой советского правительства в области литературы и искусства, то есть в сфере идеологии, навело Солженицына и его друзей на мысль о необходимости собрать круг единомышленников, создать организацию, посредством которой распространить свое влияние в творческих союзах, среди думающей молодежи и критически настроенной интеллигенции.
Всё это они замышляли и обсуждали при встречах и в переписке на протяжении трех военных лет. До тех пор, пока 9 февраля 1945 года главного идеолога этой группы – Александра Солженицына не арестовали.
В декабре 44-го, незадолго до ареста, Солженицын написал: «Коротко повторяю основные факты: от тебя за последние полгода я получил письма: 29, 3, 36 и без N (от 26.11) – и всё! Отсутствие N свидетельствует не только о твоем отчаянии, но и о недопустимости растерянности, скот, что не должно быть. Я же послал тебе, как ты видишь, со времени нашего расставания в марте NN 23 – 56, т.е. 33 письма, но судьба их мне неведома. Какая-то сволочь складывает наши письма в ящик под замочком, это факт, и изучает по ним современную историю». (Архив ФСБ России по Ростовской об. Архивное уголовное дело N П-13106)
Тут он оказался прав.
Его письма не пропали бесследно.