Уже не помню сколько лет назад, я прочитала «Великого Гэтсби» Фрэнсиса Скотта Фицджеральда и была разочарована: не нашла там величия. Слишком большие ожидания породило название. Когда вышла экранизация с ДиКаприо в главной роли, я, конечно, должна была перепроверить: верны ли мои ощущения от этой истории. Что ж, это первый и пока единственный случай в моей жизни, когда фильм для меня оказался лучше книги. Лео однозначно хорош, но ощущение не изменилось: Гэтсби не велик, а очень даже мал. И на этом, казалось бы, тему можно для себя закрыть. Но после экранизации романа армия поклонников Фрэнсиса выросла, а вечеринок в стиле Гэтсби стало так много, что захотелось попробовать еще: а вдруг книга или писатель просто пришлись мне не ко времени?
Я решила провести реабилитацию моего восприятия Фицджеральда с романом «Ночь нежна» (и не забуду про «Гэтсби»), но сделаю это через призму жизни автора. Возможно, многое прояснится, а может я просто приду к выводу, что на вкус и цвет — все Фицджеральды разные.
Некоторые позиции сдам сразу: Фрэнсис — мастер слова, кто бы спорил. Ощущение поколения, пресыщенного развлечениями, курортами и праздностью, он отлично передает. Ему не пришлось придумывать ничего, кроме названия самому периоду — «эпоха джаза». Не пришлось придумывать, потому что он описывал свою жизнь: бесконечные вечеринки, вереницы знакомых и незнакомых лиц, ночные приключения и угрожающие количеством нулей счета за эту прекрасную вакханалию. Не самое осмысленное существование, но такое яркое и красивое, что нет никаких сил отказаться от него.
Итак, начинаем погружение. Включаем королеву джаза — Эллу, чья фамилия слишком известна, чтобы ее называть, и под аккомпанемент ее голоса приступаем.
Фрэнсис и Зельда
Кадр из фильма «Великий Гэтсби»
Так вот о том, как всё это стало его жизнью. Бедный и талантливый ирландец влюбился в девушку из богатой американской семьи. Армейский парнишка, без роду и племени не выглядел надежной партией для Зельды Сейр. Пока он не продал свой первый роман (а значит получил деньги), согласия на брак ее родители не давали, да и девушка не стремилась вкусить «прелестей» скромной жизни: она также ждала, когда суженый обзаведется деньгами (совсем как Дейзи из «Великого Гэтсби»). Надо понимать, что попытки Фрэнсиса пробиться наверх были трудными и нервозатратными. Алкоголь уже тогда приходил на помощь будущему литератору, дабы облегчить боль от отказов издателей, родителей девушки, самой избранницы и общества, куда он никак не мог попасть.
Удача! Фицджеральд оказался на коне: рукопись купили, и в 1920 году вышел его первый роман. Писательский талант явил себя миру, а значит — брак состоялся. А удача ли? Понимал ли он, что это повлечет за собой? Вряд ли. Слишком хотелось ему добиться своего, утереть нос чопорным богачам, получить долгожданное «да». Желание кому-то что-то доказать прослеживается и в его книгах: герой Джея Гэтсби из одноименного романа был во многом автобиографичным. Так, например, красной нитью проходит его личная история, когда он не может жениться на избраннице из-за своей бедности. Сам же факт знакомства молодых людей из разных сословий состоялся благодаря военной форме, которая скрывала финансовое положение и происхождение и автора, и его героя.
Новоиспеченные муж и жена блистали на Манхэттене, наслаждались успехом, собой и друг другом, а весь свет увлеченно следил за ними. Дальше из кабалы было не вырваться. Соответствовать нужно было всё время: богемный уровень жизни, королевский размах вечеринок, золотая пыль в любопытные глаза — Зельда Сейр не согласилась бы на меньшее. И Скотт постоянно писал, писал и пил, работал в стахановском темпе, чтобы успевать оплачивать счета. Для коммерческой деятельности подходила краткая форма прозы, которую он отправлял в журналы, но это не давало сосредоточиться на настоящей (по его же мнению) литературе — романах. В те недолгие периоды, когда это удавалось, Фицджеральд вкладывал всю мощь, мысли, заготовки, всё накипевшее, надстроенное новой жизнью, в свои тексты. Возможно, именно этим можно объяснить то, что буквально в каждом предложении книги «Ночь нежна» витиеватый слог ведет читателя за собой в сторону горизонта, туда, куда достаточно было бы лаконично мотнуть головой.
Скотту нужно было спешить, чтобы успевать много писать, кутить и любить свою взбалмошную жену.
Зельда и Фрэнсис
Зельда и Фрэнсис Фицджеральды. Кадр из фильма «Полночь в Париже»
Кем была женщина, ради которой Фицджеральд работал днем и ночью? Она тоже была писательницей, а еще балетной танцовщицей, поэтессой, светской львицей, журналисткой и… просто красавицей. Зельда всегда была яркой, обладала многими талантами и обожала быть в центре внимания. Как мы помним, Фрэнсису пришлось немало побороться, чтобы жениться на ней и попасть в этот самый центр. И тут бы самое время расслабиться и получать удовольствие, но после женитьбы трудиться пришлось еще больше.
Жизнь пары напоминала фейерверк: о них пишут газеты, слагают легенды и ходят слухи. А если вдруг шумиха вокруг затихает, то муж и жена выкидывают какой-то фортель, чтобы завести этот маховик с новой силой. Даже рождение дочки в 1921 году не остановило калейдоскоп событий, поездок и развлечений. Возникает ощущение порочного круга, но остановиться, видимо, уже не было сил. Зельду не особенно устраивало положение красивого придатка к известному мужу, поэтому она тоже пишет, занимается балетом, рисует, а если это не помогает, то эпатирует публику — словом, делает всё, чтобы не оставаться в тени.
Когда пара жила во Франции, а Фрэнсис был занят «Гэтсби», Зельда влюбилась в другого и захотела развода. Муж с трудом, но смог воспрепятствовать развалу семьи. Сложные семейные отношения, ощущение нереализованности, ревность, постоянная погоня за деньгами, непрерывный кутеж — нельзя наверняка сказать, что именно стало спусковым крючком для помутнений рассудка Зельды. Она то приходила в норму, то состояние ее обострялось, и в итоге был поставлен диагноз — шизофрения. Женщина всё больше времени проводит в психиатрических клиниках, а муж работает, чтобы оплачивать лечение, и пьет, чтобы выдерживать напряжение.
Их история нашла отражение во всех романах Фицджеральда. Жену приводило в ярость, что Скотт включал события из их жизни в книги, а героинь списывал с нее. Как вы понимаете, показана она была не с лучшей стороны. Дошло даже до того, что Фицджеральд читал ее дневник, брал образы для своих творений оттуда, но заменял имена действующим лицам. Примечательно, что когда Зельда в своем романе «Спаси меня, вальс» изобразила эпизоды из их жизни, Фрэнсис страшно разозлился. Муж и жена, как известно…
Во многих нюансах исследователи жизни и творчества пары расходятся, но соглашаются в одном — эти двое любили друг друга до конца. Даже когда у Скотта завязался серьезный роман, он продолжал писать письма любимой жене в больницу. Умер писатель в 44 года от сердечного приступа — о таких говорят: сгорел на работе. Зельда же погибла в реальном пожаре в 47 лет.
Вот такими были young and beautiful Фицджеральды: «Не знаю, реальные ли мы с Зельдой люди или персонажи одного из моих романов».
Ночь нежна
Автор оригинала фото Мария Абрамчук
Tender is the night («Ночь нежна») говорит нам, что мы столкнемся с чем-то романтичным, прекрасным и приятным. Но поэма Джона Китса, откуда и взято название, как раз о том, что всё в этом мире имеет свой конец: любовь, наслаждение, молодость, жизнь.
Начало романа похоже на глоток холодного брюта (если вам нет 18, то это глоток лимонада) знойным безветренным вечером — обжигающе волшебно. Но так буквально пара страниц, а дальше становится душно, очень душно. Отчего так? Хочу разобраться! Поймите правильно (или как захочется): атмосфера захватывает с первой буквы, уносит к мягким водам Французской Ривьеры, а потом… топит, топит, топит в своих замысловатых подробностях:
Когда эти звуки замерли в летнем воздухе, Николь пошла дальше между калейдоскопических, сбившихся в розовые облака пионов, черных и бурых тюльпанов и розовато-лиловых стеблей, венчавшихся хрупкими розами, сквозистыми, точно сахарные цветы в витрине кондитерской, — и наконец, когда исполнявшееся цветами скерцо утратило способность набрать еще большую силу, оно вдруг оборвалось, замерев в воздухе, и показались влажные ступеньки, спускавшиеся на пять футов к следующему уступу.
Или вот пассаж о том, как героиня войдя в киностудию, проследовала к нужному ей человеку:
В полутьме там и сям различались люди, обращавшие к Розмари пепельные лица, будто души чистилища, мимо которых проходит живой человек. Шепоты, негромкие голоса, а где-то, по-видимому далеко – мягкое тремоло небольшого органа. Обогнув задники стоявших углом декораций, они увидели белый, потрескивающий свет съемочной площадки, под которым неподвижно замерли лицом к лицу актер-француз — грудь, ворот и манжеты его сорочки были окрашены в ярко-розовый цвет, — и актриса-американка. Глаза обоих выражали упорство, как будто они уже простояли так не один час и за все это долгое время ничего не произошло, никакого движения. Софит вдруг погас, зашипев, и тут же включился снова; где-то вдали молоток, грустно постукивая, просил, чтобы его впустили куда-то; вверху появилось среди ослепительных юпитеров синее лицо, сказавшее нечто неразборчивое в потолочную тьму.
Невольно в голову пришел Толстой с его многостраничными описаниями полей, посевов, работ крестьян. Каюсь, пролистывала. А тут страшно пролистать, потому что все описания связаны с настроением романа, событием или чертой характера героя, которая может выстрелить, как чеховское ружье на стене. Как тут пропустишь? Поэтому я стойко вчитываюсь, иногда перечитываю по нескольку раз. И признаюсь честно, это не всегда помогает (вот что, например, делать с этим?):
Неподалеку от них некие американцы прощались голосами, создававшими каденцию воды, наполняющей большую старую ванну. Трем женщинам, обратившим спины к Парижу и выходившим на перрон, представлялось, что они склоняются над океаном, и тот уже преображает их, перемещает их атомы, чтобы создать коренную молекулу, которая станет основой при сотворении новых людей.
Порой кажется, что за всем этим нагромождением деталей кроется звенящая пустота, но встречая на страницах романа самоиронию, достойную Раневской, я снова начинаю верить Фрэнсису:
Строже всего охраняются врата, за которыми ничего нет, — сказал он. — И может быть, потому, что люди стыдятся выставлять напоказ свою пустоту.
Итак, давящие подробности я объяснила себе выше тем, как мало у Скотта было времени на творчество, поэтому он старался по максимуму передать всё свое мастерство. Но как быть с любовью клишировать и обобщать? Серьезно, Фицджеральд спокойно делит людей на группы и описывает их с нескрываемым презрением, не оставляя им шанса на какую-либо идентичность. Он творец этой вселенной, но зачем же населять ее безликими копиями?
Люди эти разделялись на две разновидности. К первой относились американцы и англичане, которые провели всю весну и лето в загуле, и теперь их поведением правили порывы, имевшие происхождение чисто нервическое. В определенные часы дня они были очень тихи и как будто спали на ходу, а затем вдруг словно с цепи срывались, учиняя ссоры, скандалы и совращения…
По этому поводу у меня две теории. Первая — практичная: если бы он еще каждого персонажа в пестрой толпе снабжал индивидуальностью, то загрустил бы даже любимый Фрэнсисом «Улисс» от своего скромного объема.
Вторая — прозаичная: это месть за то, что общество не слишком-то старалось его принять, пока у него не появились деньги. А когда они у него появились, он спешно от них избавлялся, в той самой пестрой толпе гедонистов.
Не могу пройти мимо того, какая роль отводится женщинам в историях Фицджеральда. Утонченные, красивые, нежные, яркие, глупые и неглупые, воспитанные, но они — приложение к мужчинам. По крайней мере, должны быть.
Их сходство друг с дружкой и отличие от столь многих женщин Америки состояло в том, что они были счастливы жить в мире, созданном мужчинами, — каждая сберегала свою индивидуальность с помощью мужчины, а не в противоборстве с ними. Каждая могла стать и прекрасной куртизанкой, и прекрасной женой — и не по случайности рождения, а по случайности еще большей: вследствие встречи или невстречи — со своим мужчиной.
Взбалмошная жена, как вы прочитали выше, приложением быть отказывалась. В 70-е годы ее признали иконой феминизма. Выходит, послушные и лишенные амбиций женщины лучше всего получаются на страницах книг.
Послушные, но непоследовательные. Частенько сбивала меня с толку одна из героинь романа — Розмари. Этот персонаж постоянно менял свою глубину. В описании автора 18-летняя девушка то представлялась поверхностной и незрелой, то становилась чуть ли не ФБРовским профайлером, а затем снова возвращалась к положенной по возрасту эмпатии.
Она поочередно вгляделась в троих мужчин, как будто временно присваивая их. Каждый был представительным, хоть и по-своему; во всех присутствовала особая мягкость, бывшая, поняла она, частью их существования, прошлого и будущего, не обусловленной какими-то событиями, не имеющей ничего общего с компанейскими замашками актеров…<...> А эти трое были совсем разными. Барбан отличался меньшей, чем двое других, учтивостью, большей скептичностью и саркастичностью, манеры его были чисто формальными, даже небрежными. Эйб Норт скрывал под застенчивостью бесшабашное чувство юмора, которое и забавляло Розмари, и пугало. Серьезная по натуре, она сомневалась в своей способности произвести на него большое впечатление.
Тут я тоже нашла подходящее для себя объяснение. Один из приемов художественной выразительности и достоверности — кинематографичность, то есть не рассказывать, а показывать. У Фицджеральда же наоборот — описания героев, их выражений лиц и мыслей, которые спрятаны в головах, позволяют судить об их характерах. Можно много написать о героях и их человеческих качествах, но куда сильнее за них скажут собственные действия. Конечно, мы всегда принимаем на веру то, что написано, потому что у нас нет повода не верить автору (если это не прием ненадежного рассказчика, как у Набокова в «Лолите»), но при таком обильном описании внутреннего мира героев, хочется увидеть подтверждение этому. Тут у меня возникла мысль о марионеточности персонажей — Фрэнсис не дает им жить своей жизнью, а дергает за ниточки в нужную сторону, чтобы они повторяли его собственную судьбу.
Я предвижу возмущения поклонников всего творчества Фицджеральда или отдельных его романов — вы правы. Он удивительный: с ним слышно музыку, кожей ощущаешь брызги шампанского, аромат сладких духов разливается по комнате — атмосфера завораживает. Что ж, его биография, их с Зельдой история пролили свет на многие вопросы для меня, а может и для кого-то из читателей. То, что мне казалось нагромождением, мишурой, претенциозностью, предстало в ином свете.
Теперь понятно, Фрэнсис, теперь мне многое понятно, теперь я вижу ироничное величие Гэтсби, а ночь, и правда, в вашем исполнении удушающе нежна.
P.S. Чтобы еще немного удержать рядом эпоху джаза:
- фильмы «Полночь в Париже» и «Великий Гэтсби», вдруг еще не видели?
- Etta James - At Last - Lyrics
- Lana Del Rey - Young and Beautiful (Lyrics)
Автор: Алена Миллер
#френсис скотт фицджеральд #фицджеральд #великий гетсби #что почитать #писатель #книги #чтение