Продолжаем рассматривать процесс утверждения «духа капитализма» в изложении Максимилиана Вебера.
Само по себе приобретение без исчерпывающего потребления (прогрессирующее накопительство) неестественно для человека. Именно традиционный подход и предстояло пробить «духу капитализма», а учитывая исторический период – вполне так среднее Средневековье – предстояло пробить еще и религиозное презрение к стяжательству.
И вряд ли бы ему это удалось, если бы не специфически европейское религиозное явление – Реформация.
В общественном сознании Реформация чаще всего ассоциируется с именем немецкого богослова Мартина Лютера.
Первое, что сделал Лютер – перевел Библию на немецкий язык. А Гутенберг сделал ее доступной массам.
И вот в своём переводе Библии Лютер вводит отсутствующее в католицизме понятие «призвание», ставшее ключевым для всех протестантских вероисповеданий.
(Вебер тонко подмечает, что слово это соответствует не духу подлинника, а духу перевода)
Безусловно новым было следующее: в этом понятии заключена оценка, согласно которой выполнение долга в рамках мирской профессии рассматривается как наивысшая задача нравственной жизни человека.
Единственным средством стать угодным Богу отныне считается наиболее полное выполнение мирских обязанностей, как они определяются для каждого человека его местом в жизни, что, собственно и является следованием «призванию» - «зову Бога»
Помнится, в наше время слово «призвание» тоже использовалось, в педагогике в частности, но исключительно как синоним понятий «склонность», «талант». Но никак не категоричный приказ высших сил.
Для протестанта же это понятие ближе всего к слову «задание». И не просто задание – задание Бога.
Не важно, чем руководствовался Лютер (но точно не «Духом капитализма»), важны те последствия, которые вызвала идея «профессионального призвания» в религиозном ее понимании и те преобразования, которые она внесла в мирскую деятельность.
Но не одним Лютером, как говорится, жива Реформация. Есть еще Жан Кальвин.
И его учение - кальвинизм – имеет не меньше, если не больше заслуг перед «духом капитализма»
Слово Веберу:
«Поразительна по своему значению роль кальвинизма и протестантских сект в истории развития капитализма. Подобно тому, как Лютер ощущал в учении Цвингли присутствие «иного духа», ощущали это и его духовные потомки в кальвинизме. Что же касается католицизма, то он с давних пор и поныне видит в кальвинизме своего главного противника. Это объясняется прежде всего причинами чисто политического характера: если Реформация и немыслима без внутреннего религиозного развития Лютера, личность которого надолго определила ее духовные черты, то без кальвинизма дело Лютера не получило бы широкого распространения и прочного утверждения. Однако общее католикам и лютеранам отвращение к кальвинизму находит свое обоснование и в его этическом своеобразии. При самом поверхностном ознакомлении с кальвинизмом становится очевидным, что здесь установлена совершенно иная связь между религиозной жизнью и земной деятельностью, нежели в католицизме или лютеранстве»
Что в кальвинизма такого неприемлемого? Всё дело в учении об избранности и требовании ее испытания.
Обратимся к сути. Кальвинизм утверждал принцип предопределенности – бог уже решил, чьей душе уготованы райские кущи, а чьей адская сковородка. Есть избранные, что обретут Жизнь Вечную, а есть те, кто, как ни брыкайся, ее не обретут.
К спасению через веру, Кальвин добавил новое понимание веры. Достаточная для спасения вера заключается не просто в самом факте веры, а в проверенной делами избранности. Избранность плюс дела – только это и есть спасительная вера.
Только воля божья, а не древность рода, сумма в банке, количество апельсиновых деревьев или число крепостных крестьян выделяет человека из общей массы и дает ему право занимать господствующее положение.
И лендлорд, и купец, и солдат и простой крестьянин – выбор мог пасть на любого.
Получается, что человек обязан своей жизнью и своими свершениями (земными!) проверить себя «на избранность», доказать свою веру и, скажем так, отслужить свою избранность.
Условно говоря – человек должен ставить перед собой как можно более серьезные цели и стремиться к их достижению. Получилось – ты избранный. Не получилось – извини. Причем тип целей не важен. Ты можешь быть крестьянином и поставить себе целью перекопать соседнюю целину и посадить там яблоневый сад, а можешь стать конкистадором и захапать всё золото инков, можешь стать проповедником и обратить к борьбе за избранность тысячи неофитов.
Тебе мешает, что ты принадлежишь барону? Воткни ему вилы в брюхо и вперед к славе. Поп говорит, что ты раб? По лбу его щёлк! Монастыри? Кладбища душ, где люди бездействия «просиживают» своё спасение.
Всё, что препятствует человеку принять участие в «божественной лотерее» - проверить себя на избранность, доказать свою избранность и отслужить свою избранность – всё подлежит уничтожению.
Еще очень важно обратить внимание. В нашей историографии протестантизму почему-то принято приписывать какой-то дух освобождения от религиозных догматов.
Вебер показывает, что всё с точностью до наоборот: реформаторы, порицали отнюдь не чрезмерность, а недостаточность церковно-религиозного господства над жизнью.
«Реформация означала не полное устранение господства церкви в повседневной жизни, а лишь замену прежней формы господства иной; причем замену господства необременительного, практически в те времена малоощутимого, подчас едва ли не чисто формального, в высшей степени тягостной и жесткой регламентацией всего поведения, глубоко проникающей во все сферы частной и общественной жизни».
Вебер тонко подмечает, что если и сегодня люди спокойно существуют в условиях господства католической церкви (та же Польша), то ни один современный европеец «не смог бы дышать» в кальвинистской Женеве, Шотландии или Нидерландах XVI века или в Новой Англии века следующего.
Именно в этом чисто религиозном, фанатическом стремлении обретения спасения в будущем и согласия с сердцем в нынешнем и заключается ответ на вопрос Вебера – «почему же экономически наиболее развитые страны того времени, а в этих странах именно носители экономического подъема — «буржуазные» средние классы, не только мирились с дотоле им неведомой пуританской тиранией, но и защищали ее с таким героизмом, который до того буржуазные классы как таковые проявляли редко, а впоследствии не обнаруживали больше никогда?»
«Призвание» в религиозном смысле снимает тревожность и от необходимости работы на другого человека – хозяина. Ведь если ты честно следуешь своему призванию, то ты тем самым служишь богу, а не какому-нибудь дяде.
И с совершенно со спокойной совестью они слышат с амвона слова Послания к Коринфянам - «Вы куплены дорогою ценою; не делайтесь рабами человеков», ибо уверены что даже раб не бывает рабом когда он делает все для Бога, когда служит нелицемерно и не из человекоугодия.
Подводя итог можно сказать, что роль протестантизма в утверждении иррационального «капиталистического духа» безусловно определяющая.
Сложнее доказать наличие прямой связи между протестантизмом и возвышением Европы. Ведь главные шаги в этом направлении были сделаны до Реформации.
1492-й год. Год открытия Америки и объединения Европы (победное окончание Реконкисты). И ко всему этому протестантизм не имеет ни малейшего отношения. Причина в другом, не менее уникальном, европейском явлении – Ренессансе (Возрождении)
Кто же настоящий «виновник» триумфа Европы – протестантизм или Ренессанс?
Это отдельная тема для размышлений.