Б. Малаховский. Дружеский шарж Бориса Антоновского (1891—1934)
21 сентября — 120 лет со дня рождения художника Бронислава Малаховского (1902—1937). Мне с детства полюбились его иллюстрации к сборнику рассказов Михаила Зощенко, ещё довоенных лет издания. Листая этот сборник, я всегда представлял его героев в образах, нарисованных пером Малаховского. Веяло от них, как мне казалось, каким-то удивительным добродушием автора к своим персонажам, несмотря на сатиру, по крайней мере, так я это воспринимал. Тогда я, разумеется, понятия не имел о судьбе художника, которая близка к строкам его знакомого и коллеги Хармса, написанным в том же 1937-м:
...И вот однажды на заре
Вошёл он в тёмный лес.
И с той поры,
И с той поры,
И с той поры исчез.
А если говорить без иносказаний — погиб во время «ежовщины», расстрелян как «польский шпион» в августе 1937-го.
Малаховский был первым иллюстратором «Золотого ключика» Алексея Толстого, и для многих детей того поколения, да и позднее, персонажи Толстого навсегда остались такими, какими их изобразил художник.
Из очерка Корнея Чуковского о нём:
«Это был самый застенчивый мальчик, какого я когда-либо знал. Войти в комнату и сказать людям «здравствуйте» было для него истинной мукой. Задашь ему какой-нибудь вопрос — он побледнеет, смутится и ответит еле слышно, одними губами. Застенчивость связывала его по рукам и ногам.
В кармане у него всегда был альбомчик. Забившись в далёкий угол и впиваясь глазами то в одного, то в другого из нас, он быстро бегал по бумаге карандашиком и никакими силами нельзя было заставить его, чтобы он показал свой рисунок. Из его конфузливых слов можно было понять, что он считает свой рисунок недостойным внимания.
Дело происходило в Финляндии — в дачном посёлке Куоккала в 1915 году. Его семья жила неподалёку от нас. Как-то я посетил её, когда мальчика не было дома. Его бабка, гордясь своим внуком, показала мне его рисунки.
Едва только я глянул на них, я чуть не закричал от удивления.
Оказалось, что этот учтивый тихоня — на самом-то деле беспощадный насмешник, для которого каждый из нас — уморительно забавная фигура. В каждом рисунке мне слышался его громкий издевательский смех.
Рисунок Б. Малаховского. 1934 год. «Наглядное пособие. — Вот, ребятки, по этим надстройкам можно изучать историю художественных исканий московских архитекторов».
Рисунок Б. Малаховского. 1935 год. «После эскалатора в метро. — Что за безобразие! Десять минут стою на ступеньке и всё ещё внизу».
Рисунок Б. Малаховского. 1937 год. «— Папа, это они перед директором парка пресмыкаются?..»
Один из нас был изображён солдафоном, другой — жеманным и кокетливым пшютом, третий — губошлёпом и дылдой. Была обнажена, так сказать, самая суть человека, и казалось загадочным, как же мог этот почтительный мальчик с таким доверчивым и простодушным лицом так остро почувствовать в каждом из нас те характерные черты нашей психики, которые и делают нас такими карикатурно-смешными.
Рисунков было великое множество и в альбомах, и на отдельных листах. Было видно, что здесь — главный интерес его жизни.
— Он не рисует лишь тогда, когда спит! — говорили о нём в семье.
В своих рисунках он не дал пощады даже самым близким родным. Они были безжалостно окарикатурены множество раз.
Впоследствии, лет через двадцать, когда он стал общепризнанным мастером, я напомнил ему об этих его полудетских рисунках, и он объяснил, что ему лучше всего удаются рисунки на тех людей, которых он уважает и любит. Чем сильнее его душевное расположение к ним, тем хлеще выходят карикатуры на них.
Это подтверждается всем его творчеством...»
Б. Малаховский