Гул двигателей убаюкивал. Здесь не было выматывающей тряски, грохота, и ледяных сквозняков, что изводили нас в прошлом рейсе. Большому трёхмоторному самолёту, изначально построенный для перевозки пассажиров, предстояло стать настоящей гордостью Страны Советов, и потому к постройке его подошли со всем тщанием - а первый экземпляр даже выставили для всеобщего обозрения на Красной Площади, н Лобном месте. Так нам, во всяком случае, объяснил улыбчивый бортмеханик, провожая в пассажирский салон. Марк, увидав два ряда пустых кресел – всего я насчитал их девять - немедленно возликовал: путешествовать предстояло с комфортом, да ещё и можно было самим выбрать места у окна-иллюминаторов! Да что там иллюминаторы, в хвосте даже туалет имелся, отделённый от пассажирской кабины гофрированной алюминиевой шторкой! Я не преминул заглянуть туда, даже нажал рычаг слива – в унитазе забулькало, отодвинулась заслонка и внизу, в круглом отверстии появилась жухлая аэродромная травка, в точности, как в сортирах пассажирских вагонов.
…Это что же выходит – лети себе, и гадь из-за облаков на головы ни в чём не повинных граждан?..
С этим воздушным рейсом вышла вот какая история. Переночевав у «дяди Яши» (не волнуйтесь ребята, это конспиративная квартира, о ней в Москве никто не знает, ни ОГПУ, ни сам Бокий, вообще никто. Отдохнёте, отоспитесь, приведёте себя в порядок, а то изгваздались, смотреть тошно…) мы провели там целый день – чистили парадку, изрядно пострадавшую во время недавней эскапады, отсыпались, обсуждали всё, что с нами произошло. Хозяин квартиры то исчезал, то снова появлялся; в последний раз он возник в дверях весёлый, возбуждённый, с тремя бутылками ситро под мышкой, и сообщил, что в Харьков мы с Гоппиусом отправимся не поездом, а по воздуху – и не как-нибудь, а на новейшем опытном самолёте. Аппарат этот совершает пробный перелёт «Москва — Одесса — Севастополь — Киев — Москва» и должен для дозаправки приземлиться в Харькове, где нас и высадят. Дядя Яша особо подчеркнул, что самолёт пилотирует известный лётчик-испытатель – «Сам Громов, цените!» А я при этом известии слегка поёжился. Знаем мы эти экспериментальные образцы: «напишут потом «В результате выявленных технических недоработок опытная машина потерпела аварию и совершила жёсткую посадку, при которой пострадали как члены экипажа, так и иные находящиеся на борту лица…»
Но – не спорить же, не выставлять себя малодушным паникёром? Так что я сделал ровно то, что от меня ожидали - изобразил всяческий энтузиазм от предстоящего перелёта, и весь вечер потом обсуждал с Марком, как будут нам завидовать пацаны в Коммуне. Идеи эти на корню пресёк «дядя Яша» - что ни слова ни о перелёте, ни о лаборатории! Скажете – возили вас на осмотр в московскую клинику, а теперь вот вернули.
С утра мы отправились на уже знакомой легковушке НАМИ на Ходынское поле. «Дядя Яша» на этот раз сам сел за руль; я набрался наглости, и попросил позволить мне немного повести машину хотя бы до конца переулка, где стоял дом с «конспиративной квартирой». Он посмотрел на меня с удивлением: «Умеешь водить? Да ты полон сюрпризов, парень…» но, к моему удивлению, пустил меня за руль. Марк смотрел на меня с откровенной завистью – он-то водить машину не умел.
Агрегат оказался по-настоящему архаичным. Трёхступенчатая коробка без синхронизаторов и дифференциала в главной передаче, хилый двухцилиндровый двадцатидвухсильный движок, тормоза – о ужас! – только на задние колёса. Тем не менее, НАМИ исправно двинулась, оглашая переулок мотоциклетным треском и то и дело стреляя дрянным глушителем. Я получал от поездки несказанное удовольствие – сижу за рулём ретро-автомобиля, сзади, за поясом на поясницу давит историческая реликвия в виде «браунинга» самого Блюмкина, карман оттягивает неправедно зажиленный «цилиндрик» с золотыми десятками. Остальные «сокровища» он забрал у нас ещё вчера, а на робкий вопрос Марка – «и куда вы теперь всё это, государству сдадите, как клад?» - ответил, что нет, никуда он сдавать ни ценности, ни валюту, не станет, а припрячет до тех пор, когда они понадобятся. «Вам же и понадобятся…» - добавил он. У нас с вами, ребята, впереди много работы, в том числе и такой, о которой никому нельзя рассказывать, даже своим.
Это заявление ввергло меня в глубокое раздумье. Я не помнил, конечно, всех деталей биографии Якова Блюмкина, но примерно представлял, что именно в двадцать девятом, по возвращении из очередной заграничной «командировки», он будет арестован, обвинён в попытке сговора с его бывшим покровителем и кумиром Троцким – после чего «дядю Яшу» расстреляют прямо во внутренней тюрьме ОГПУ на Лубянке. Но сейчас-то, вот он, весёлый, жизнерадостный, живой – даёт мне указания, куда и где поворачивать, не забывая рассуждать о планах на будущее…
Так я и проехал за баранкой по всей Тверской (здесь она ещё не переименована в улицу Горького и имеет хорошо, если половину привычной для меня ширины), от Охотного Ряда до самого Ходынского поля. Машину мы оставили на стоянке под присмотром стрелка военизированной охраны НКПС, вооружённого винтовкой с примкнутым штыком, а сами, миновав двухэтажное, ещё дореволюционной постройки, здание аэровокзала, направились на лётное поле. На миг меня охватила паника - "как я пройду в самолёт с незадекларированным золотом в кармане и пистолетом за поясом?" - но тут же отпустила. Нет здесь пока ни рамок металлоискателей, ни натасканных на взрывчатку собак, не рентгена, ни и прочих антитеррористических приблуд. Даже простой личный досмотр пассажиров и багажа не практикуется - и это тем более удивительно, если вспомнить о том, каков террористический стаж у человека, провожающего нас с Марком на посадку.
Самолёт, как я уже заподозрил из рассказа «дяди Яши», оказался предсерийным экземпляром туполевского АНТ-9. Это меня слегка успокоило – насколько я мог припомнить, опытный перелёт в «той, другой» реальности закончился благополучно, и управлял машиной именно что Громов, служивший тогда (как, вероятно, и сейчас) лётчиком-испытателем в НИИ ВВС и успевший отметиться в дальних перелётах вроде Москва-Пекин-Токио.
Гоппиус ожидал у выхода на лётное поле. – оказывается «дядя Яша» успел его предупредить. «Телефонировал», как здесь говорят. Нас с Марком он передал учёному ему с рук на руки, повторив просьбу – воздержаться от необдуманных поступков, учиться, слушать старших (надо понимать, того же Гоппиуса) - короче быть паиньками и дожидаться его приезда в коммуну, который он наметил на конец лета. У меня на этот счёт имелись сильнейшие сомнения, но я предпочёл пока держать их при себе. Слишком многое ещё предстояло обдумать и, главное – определиться в своём отношении к этому, безусловно, яркому, неординарному, но уж очень неоднозначному человеку.
Нам «дядя Яша» передал портфель, в котором лежал свёрток с бутербродами и две бутылки бутылку ситро. На этом мы и расстались, и после недолгого ожидания самолёт, взревев тремя французскими «Титанами» вырулил на ВПП, разбежался и оторвался от земли. Полёт - второй в моей новой жизни и бог знает какой в прошлой – начался.
Некоторое время мы сидели молча. Марк не отлипал от стекла иллюминатора; Гоппиуса же укачало буквально с первых минут (тряска, воздушные ямы и бензиновая вонь всё же присутствовали с товарных количествах), и он то и дело бегал в хвост, цепляясь, чтобы не свалиться, за спинки сидений. Я со злорадством провожал его взглядом – наши с Марком юные организмы переносили полёт без побочных эффектов.
Кроме нас в салоне было ещё двое – красный командир с голубыми петлицами и эмблемами ВВС РККА, и мужчина в штатском, представившийся, как корреспондент «Известий», которому поручено было освещать этот перелёт. Оба появились перед самым взлётом и заняли места впереди, у самой кабины пилотов. Дверь, ведущая туда, оставалась открытой, и журналист, едва освоившись, принялся доставать Громова расспросами. На нас они внимания не обращали.
Гоппиус, отправив в унитаз (а там и в недолгое путешествие к земле) остатки своего, несомненно, обильного завтрака, устроился в кресле и сидел там молча, бледный, нахохлившийся. Затевать беседу с нами он даже не пытался – во-первых, это было не слишком-то удобно делать, перегнувшись через спинку кресла (мы с Марком предусмотрительно заняли соседние места по обе стороны от узкого прохода), а во вторых - интересующие его темы мало подходили для обсуждения при посторонних. Так что я устроившись поудобнее в плетёном из камыша кресле, стал вспоминать всё, о чём было говорено вчера на конспиративной квартире «Дяди Яши».
А вспомнить было чего. Например, мы с Марком узнали, почему «дядя Яша» так вовремя появился возле музея Кропоткина. Оказывается он, едва возвратившись в Москву, чтобы отчитаться о своей «ближневосточной» деятельности, навёл справки о Марке, которого год назад вытащил из Иерусалима, а позже сосватал в исследовательскую программу Спецотдела ОГПУ. Так он узнал, что его «крестник» бежал из коммуны, куда его поместили после исследований в лаборатории Гоппиуса, причём не в одиночку, а с «товарищем по несчастью» - неким Алёшей Давыдовым, ещё одним подростком с трудной судьбой и подозрением на «особые способности».
К счастью, «дядя Яша» знал от старшего Гринберга о шкафе с тайником, как и о том, где этот шкаф сейчас находится. Логично было предположить, что беглецы захотят добраться до его содержимого, а потому он, запугав дворника дома двадцать пять, стоящего прямо напротив музея, своим ГПУшным удостоверением, истребовал у него и потребовал ключ от чердака и засел в засаду. Логика не подвела опытного разведчика и нелегала – в первый же вечер он заметил двух подростков, сначала некоторое время ошивавшихся возле ограды особняка, а потом перемахнувших её и скрывшихся на заднем дворе. Оставалось только немного подождать – что он и сделал, выручив тремя часами позже нас с Марком из неприятной истории с шайкой уличных гопников.
Потом «дядя Яша» принялся расспрашивать нас о подробностях побега в Москву – и долго хохотал, когда Марк описывал наши мытарства в самолёте, и, в особенности, финальное бегство через гнездо пулемётной башенки. Под конец осведомился, кому пришла в голову такая дерзкая мысль: отбросить составленный заранее план и воспользоваться неожиданно возникшим шансом в виде попутного «Юнкерса». А когда я, скромно потупясь, признал своё авторство – сделался серьёзным и похвалил. «Интуиция - великое дело» - сказал он, - и если научиться ей доверять, то можно добиться по-настоящему многого…»
Уточнять, что имелось в виду под этим «многим» я не стал. А вместо этого поинтересовался насчёт загадочного спектакля, которому мы стали свидетелями в музее – и получил в ответ подробный рассказ о последователях идейного анархо-коммуниста Аполлона Карелина, подавшихся вслед за своим духовным лидером в «новые тамплиеры» - что не мешало им сохранять верность идеям старика Кропоткина. Поначалу я решил, что дядя Яша попросту не воспринимает эту публику сколько-нибудь всерьёз, но когда он стал детально растолковывать идейную подоплёку этого движения, понял, что ошибался. Всё тут было всерьёз, и «дядя Яша» очевидно хотел донести эту мысль до нас с Марком.
Начинавший, как народник, и известный в определенных кругах под эзотерическим именем «Сантей» Аполлон Андреевич после возвращения из эмиграции осенью семнадцатого года, развернул в России кипучую деятельность, приняв участие в учреждении Всероссийской Федерации анархистов и анархо-коммунистов, а так же организации «Черный крест» и знаменитого клуба анархистов в Леонтьевском переулке. Но самым ярким его деянием стала организация мистического кружка, несколькими годами позже реорганизованного в «Орден Тамплиеров» - его заседание мы и наблюдали той ночью.
Надо сказать, что содержание его проповедей чем дальше, тем больше входило в противоречие с позицией новой власти. «Удушив революцию, погубив революционные элементы крестьянства, большевики тем самым выделили и обособили сами себя в новый, неслыханно беспощадный и глубоко реакционный отряд завоевателей… - наставлял он своих адептов. - Человек же есть “гроб Господень”, и надобно освободить его новыми крестовыми походами и должно для этого возникнуть новое рыцарство, новые рыцарские ордена, которые положат в основу непреоборимую волю к свободе, равенству и братству…»
Когда же основоположник Ордена в двадцать шестом году умер, его место занял Александр Солонович, «старый друг» отца Марка, которому тот отдал на сохранение шкаф с тайником. Поскольку Солонович (известный в том числе и фундаментальными трудами вроде «Бакунин и культ Иальдобаофа» (где «Иальдобаоф» – одно из воплощений Сатаны), входил в правление музея Кропоткина, ночные бдение «новых тамплиеров» продолжались там из года в год - и по словам «дяди Яши» давно уже привлекли к себе пристальное внимание «органов».
Я спросил: «зачем он так подробно рассказывает нам об этом?» В ответ собеседник снова усмехнулся, на этот раз невесело и сказал, что нам и самим предстоит с ними познакомиться?
«Познакомиться? Это как? – жадно спросил Марк, не на шутку увлёкшийся разговором. - То есть мы их снова увидим?»
«Скорее, узнаете о них, прочтёте, послушаете знающих людей. - ответил дядя Яша. – Но время сейчас такое, что всякое может случиться, так что я бы не зарекался…»
Я слушал, как Марк и «дядя Яша» беседуют о бегстве родителей Марка в Палестину, о припрятанном, да так и забытом в Москве «кладе», а в голове ржавым гвоздём засела одна-единственная мысль: «Вот этот человек: сидит, травит увлекательные байки, угощает бутербродами с ситро, и даже устроил для нас билеты на особый, явно не предназначенный для обычной публики воздушный рейс - а ведь ещё до конца года его должны арестовать, пытать и поставить к стенке…»
И снова мне вспомнились те стихи Гумилёва:
…Много их, сильных, злых и веселых,
Убивавших слонов и людей,
Умиравших от жажды в пустыне,
Замерзавших на кромке вечного льда,
Верных нашей планете,
Сильной, веселой и злой…
Он ведь и есть такой – сильный, весёлый и злой, - и моментами я ловил себя на том, что мне его по-настоящему жаль. Он ведь и есть такой – сильный, весёлый и злой, - и моментами я ловил себя на том, что мне его по настоящему жаль. А потом вспоминал читанные когда-то отзывы о Якове Блюмкине, как о человеке хвастливом, неуравновешенном, склонном к беззастенчивой лжи, порой (чего уж греха таить!) даже трусоватом - и окончательно терялся, не зная, что и думать о новообретённом союзнике…
- Через пять минут посадка в Харькове, товарищи! – крикнул из кабины второй пилот. – На снижении немного потрясёт, не переживайте!
Я выглянул в иллюминатор – внизу неспешно разворачивалась панорама украинской столицы, а вдалеке ярко зеленел прямоугольник лётного поля. Марк дёрнул меня за рукав и ткнул пальцем в иллюминатор со своей стороны. Я посмотрел – метрах в тридцати от нашего воздушного корабля приветственно покачивал крылышками маленький зелёный биплан с большими звёздами на фюзеляже и белой цифрой "7" на руле высоты. Пилот истребителя, заметив зрителей, помахал нам с Марком рукой в широкой бурой краге и неожиданно крутанул бочку, вызвав у моего спутника восхищённый вздох.
Звук моторов тем временем изменился, наш воздушный корабль опустил нос – заходим на посадку? Я прилип щекой к стеклу, стараясь разглядеть то, что впереди. Так и есть - прямоугольник аэродрома приблизился он рос, возле коробочек эллингов можно уже было различить серебристые крестики самолётов. Замельтешили под крыльями кучеряво-зелёные липы, мелькнул шест с полосатой «колбасой» ветроуказателя – и наконец колёса ударились о землю. Машина опустила хвост, сбросила скорость и, приглушив движки, зарулила на стоянку.
…Что ж, виток спирали событий замкнулся – с воздушного путешествия мы начали, им же и завершили свою эскападу. Знать бы ещё, как нас теперь встретят в коммуне?..
А в голове настырным комаром звенел разухабистый, в одесском стиле, которого не постеснялись бы, пожалуй, ни Буба Касторский, ни даже сам Попандопуло, куплет любимого с детства артиста:
…По Руси мы прокатились
И сюда мы к вам явились.
Ездили на чем хотите,
Где хотите, как хотите,
Начиная с аэропланов
И кончая шарабаном…
Здравствуйте, здравствуйте,
Здравствуйте вам!..[1]
[1] Из эстрадной миниатюры Андрея Миронова «Здравствуйте вам!»