Двадцать лет назад в одной точке сошлись криминальные авторитеты, вернувшиеся с войны солдаты, тоскующие по распавшейся империи таксисты, хитрые менты, циничные новые русские, наемные убийцы с пустыми глазами, поп-культура, американская мечта, спивающаяся интеллигенция, русские националисты, богема и русский рок. У этой точки было имя — Данила Багров. Правила жизни выяснил, почему один герой передал дух времени ярче, чем книги, газеты и телевизор. И почему такого героя больше не появится.
T
брат
2
Двадцать лет назад в одной точке сошлись криминальные авторитеты, вернувшиеся с войны солдаты, тоскующие по распавшейся империи таксисты, хитрые менты, циничные новые русские, наемные убийцы с пустыми глазами, поп-культура, американская мечта, спивающаяся интеллигенция, русские националисты, богема и русский рок. У этой точки было имя — Данила Багров.
Правила жизни выяснил, почему один герой передал дух времени ярче, чем книги, газеты и телевизор. И почему такого героя больше не появится.
Записали: Сергей Зуев, Александр Кувшинников, Сергей Минаев и Евгений Шаповалов
Фотографии со съемок из архива Надежды Васильевой и кинокомпании «СТВ».
Фотографии со съемок из архива Надежды Васильевой и кинокомпании «СТВ».
МОСКВА
|| москва || музыка || нью-йорк и чикаго || наследие || ps ||
ГЛАВА 1
– Ты говорил, город – сила. А здесь слабые все.
Первый «Брат» делает Данилу Багрова национальным героем, а Сергея Бодрова — национальной звездой — примерно того же масштаба, какими были The Beatles в Англии 1960-х. Режиссер Алексей Балабанов единственный раз в карьере решает снимать сиквел. «Брат 2» должен стать совсем иным фильмом.
Сергей Сельянов
Продюсер
Про второго «Брата» мы с Балабановым заговорили, еще когда снимался первый. Мы были уже в определенном смысле в плену этого фильма, нам не хотелось с ним расставаться. Это был просто разговор, но мы оба понимали, что в нашем необязательном разговоре что-то есть. Звучал он примерно так: «Леш, ну вот поехал он в Москву, а дальше что?» — «Дальше в Америку». В самом начале мы думали о трех фильмах. Тут работала простая архетипическая триада — сначала одно место силы, потом другое — поглавнее, потом самое главное.
Было одно важное соображение: мы сразу для себя обозначили, что второй фильм должен быть другой и по жанру, и по подаче. Если угодно, ближе к комедии. Более того, если бы Леша не придумал другого фильма, мы бы не стали снимать. Не хотелось повторяться. Зачем еще раз делать то же самое, в той же стилистике, с теми же обстоятельствами? Балабанов большой режиссер, у него слишком много идей, и тратить полтора-два года на повторение одной из этих идей было бы расточительно.
Надежда Васильева
художник по костюмам, вдова Алексея Балабанова
Такой популярности, как у Бодрова, я не видела больше ни у кого. Это было как у Beatles — все эти девицы, которые могли что-то с собой сделать, бросаться, караулить, выскакивать. Я несколько раз была этому свидетелем в разных городах. Он надвигал кепку на лоб, закрывался капюшоном, брал дочь на руки и говорил: «Ну все, побежали». Одному такое пережить тяжело — либо все это полюбишь, либо возненавидишь. Жена Сережи, Света, помогла ему через эти медные трубы пройти и остаться собой.
Наверное, продолжение «Брата» у Леши было в голове, но он не очень разговорчивый. Может, с Сережей Сельяновым обсуждал, и я краем уха услышала. Может — это я у Леши научилась, — просто думала о том, что будет через несколько лет. И вот мы сняли первого «Брата», он еще даже не вышел, а я спрятала в шкаф дома несколько вещей из фильма: свитер, мамин халат, жилетку, что-то еще.
Почему я так сделала — до сих пор не могу объяснить. Но когда через три года решили снимать продолжение, я с удовольствием эти вещи вытащила. Говорю: «Слушай, Леха, я думаю, что он в этом свитере должен в Америку поехать». Как будто доспехи свои снова надеть. Пуговица только потерялась на свитере. Леша сказал: «Ну и хер с ней, с пуговицей, должно же с тех пор было что-то произойти».
ИРИНА САЛТЫКОВА
Певица
Позвонил мне Балабанов, представился и сказал: «Вы меня знаете, Ирина?» Я говорю: «К сожалению, нет». Он: «Я хочу дать вам роль в новом фильме, маленькую, но главную». Прислал сценарий, свои фильмы посмотреть. Я попросила большой гонорар. Он говорит: «Никому такие деньги не плачу, но вам заплачу». Сказал, что ему нужна именно я, что я воплощение женственности, стиля, молодежной культуры. Потом, когда я взяла деньги, у меня проснулась совесть: «Леш, а ты уверен, что я справлюсь? Я же не актриса!» А Балабанов меня успокаивал: «Слушай меня, и все будет хорошо».
Когда он приехал ко мне домой знакомиться, сразу сказал: «Ирка, я хочу именно в этой квартире снимать». Тогда таких квартир было мало. Потом они пришли вдвоем с Бодровым, с бутылкой красного вина. Я сначала отказывалась, потому что только что сделала ремонт. Но Балабанову невозможно было отказать. Так что мы снимали у меня дома. Я была на пике популярности, но играю не себя, а такую обобщенную поп-звезду, Балабанов во мне собрал несколько образов. Я говорила: «Леш, я не слушаю свою музыку». А он: «Ир, все нормально, это не жизнь, это сценарий».
Когда мы закончили, я говорю: «Ребят, такое ощущение, что мы не работали, а кайфовали, в шоу-бизнесе не так». Балабанов еще смеялся: «И в кино не так, это только у нас так». У него была удивительная команда. Сам Балабанов был очень приятный и очень тонкий человек. Его работы могут показаться грубыми, мрачными, но для него главное было показать правду. Потом, когда фильм вышел, меня стали спрашивать: «А почему Балабанов именно вас взял?» В конце концов я у него спросила. Он сказал: «А кого еще-то?»
Надежда Васильева
В Москве мы снимали, как раз когда взрывали дома. Я помню ограждения, полосатые ленточки – была паника, все ждали новых взрывов. Я подходила к окну и смотрела на проезжающие машины ночью. Днем, когда мы снимали, никто не боялся, никому в голову не приходило, что нас могут арестовать, хотя мы таскали с собой гору автоматов. А ночью было страшно. Леха говорил: «Взорвемся – ты даже ничего не почувствуешь. Лучше спи».
Иван Демидов,
телеведущий, политический деятель:
Балабанов пришел ко мне по рекомендации Светы, тогда еще Михайловой, а не Бодровой. Мы с ним не были знакомы. Он пришел смурной, угрюмый. Попросил студию. Я говорю: «Хорошо, дам, конечно, вопросов нет». Все-таки гений передо мной. Он долго на меня смотрел и сказал: «А можно, вы сниметесь?» Я говорю: «Хорошо, тоже не проблема». Понятно, что это был очень серьезный художник. Было ясно, что это большая творческая единица. Только этим и было продиктовано мое согласие и желание ему помочь. Ни до, ни после мы не общались.
Мы все сняли за один день, и это тоже показатель мастерства. У Балабанова была абсолютно невидимая и потому суперпрофессиональная команда. Я спросил: «Что мне играть?» Получил ответ — «ничего!». Разве что чуть-чуть добавил персонажу самодовольства телевизионной звезды. С Бодровым мы пересекались до этого — он то ли делал, то ли начинал делать «Взгляд». За ним было интересно наблюдать, он то и дело уходил куда-то сосредотачиваться на роли. Видимо, талантливым актерам Балабанов все-таки давал какие-то установки, это нам их не досталось.
Михаил Козырев,
музыкальный продюсер:
Сценарий Балабанова — это отдельная история. Он ничего не расписывал подробно, как это обычно в киносценариях принято. Например, он писал: «Данила идет по набережной Яузы». И все. В сценарии одна строчка, а на самом деле это проход на десять минут по конкретному маршруту, по которому Леша сам ходил, выверял все планы, очень точно представлял себе, как это будет выглядеть в фильме. Сам сценарий занимал страниц двадцать.
МУЗЫКА
ГЛАВА 2
– Ты за что задержанных избил?
– За дело. Плеер верни.
Задача собрать саундтрек к фильму ложится на плечи Михаила Козырева, главу «Нашего радио» — молодой радиостанции, открывающей новые имена в русском роке. Группы, зазвучавшие в фильме, станут суперзвездами. Сам саундтрек станет легендой, CD-диски с которой будут одним из самых ходовых товаров на московской «Горбушке».
Иван Демидов:
Поначалу Балабанов попросил меня собрать саундтрек — очевидно, он, как и все тогда, считал меня большим специалистом в музыке. Я понимал, что не смогу, и попросил найти мне Михаила Козырева, с которым тоже не был знаком. Михаил делал тогда самую продвинутую радиостанцию, именно эта музыка Балабанову и была нужна. Мы с Козыревым познако-мились по телефону. Я просто позвонил ему и сказал: «Сейчас напротив меня сидит Алексей Балабанов, которому нужна музыка, мне кажется, у вас все получится». Я тогда угадал.
Михаил Козырев
Это был второй год вещания «Нашего радио», мы были на коне. Про режиссера Балабанова я слышал с детства — моя мама была режиссером и председателем Союза кинематографистов на Свердловской киностудии, была знакома с Октябрином Сергеевичем Балабановым, папой Леши, а Лешу знала вообще со студенческих времен, когда он только пришел на киностудию. Сначала мы встретились с Сельяновым, потом уже втроем. Стало понятно, что им нужны реально убойные модные блокбастеры, саундтрек страны и времени, вот прямо то, что будет в ушах у людей.
Я тогда жил так: в день нужно было прослушать примерно десять альбомов и выбрать из них что-то. Позже, когда на меня обрушилось еще больше, я что-то начал раздавать ребятам со станции, но в то время все, что ко мне попадало, слушал сам. Для фильма сто песен я слушал в одиночку, десять предлагал Балабанову, одна в конце концов входила в фильм. Я был уверен, что смогу. Я понимал, что есть реальная возможность собрать саундтрек из очень крутых песен. Столько талантов на меня обрушилось в тот момент, они просто прилетали ко мне каждый день.
Что касается сборников, то никто поначалу не верил, что саундтрек можно продать, это была авантюра. Лейблов раз-два и обчелся, весь рынок пиратский. Смешное было время. За исследованиями рынка официальные лейблы ходили к пиратам. И вот когда Алена Михайлова и Real Records к ним пошли, то получили такой прогноз: «Ну да, много хорошей музыки, формат „Нашего радио“, но саундтреки не берут, пару-тройку тысяч экземпляров имеет смысл сделать». Пару-тройку тысяч! Потом мы начали эти песни ставить в эфир, и к выходу пластинки один только предзаказ на нее был 11 тысяч. А улетело — миллионы! У каждого был этот саундтрек.
Шура Би-2,
музыкант, «Би-2»:
Мы прилетели из Австралии. По-моему, это была зима 2000 года, январь месяц. В той сцене, где Багров расстреливает бандитов в клубе, везде висят афиши ДДТ, но Балабанов о чем-то не договорился с Шевчуком, и Миша Козырев дал ему нашу кассету. Наш продюсер поставил условие — нужно, чтобы группа снялась в фильме. Но фильм был уже снят и почти смонтирован, так что эту сцену мы доснимали отдельно, ученики Балабанова изображали фанатов. Мы договорились, что десять лет никому не будем рассказывать, что все это не в Чикаго сняли. Ну, время прошло.
Не знаю, чем Балабанова так зацепила «Полковнику никто не пишет». Я тогда очень плотно слушал Sonic Youth. Я говорю: «Давай, Левчик, сделаем песню, несколько аккордов под гитару, под Sonic Youth». История с саундтреком была, конечно, для нас прорывом. Мы как раз вернулись в Россию, некоторые песни уже крутились на радио. В мае вышел «Брат 2», потом сразу же наш альбом, потом наш первый «Максидром» — для нас все произошло за один месяц.
Сергей Астахов,
оператор:
Мне нравилась эта музыка. Многое я слушал, многое передавал Балабанову от Козырева, возил стопки дисков из Москвы в Петербург. Кроме ДДТ отказался еще Крупнов из «Черного Обелиска», не вспомню сейчас почему. В ресторане, где у Вити Сухорукова перестрелка с киллерами, вместо «Стюардессы по имени Жанна» должна была звучать песня Крупнова «Я остаюсь». Когда персонаж Сухорукова в конце кричит: «Я остаюсь, я буду здесь жить!» — это должно было сработать как цитата. Зато Владимир Пресняков нам помог: «Песню дать? Да без проблем».
Олег Гаркуша,
музыкант, «АукцЫон»:
Федоров, как человек творческий и гениальный, просто сказал: «Мне это не интересно и не нужно. Козырев достаточно долго за ним гонялся и подкараулил чуть ли не на вокзале. Леонид подписал договор, и песня вошла в фильм. А годы спустя Федоров написал музыку к последнему фильму Балабанова „Я тоже хочу“, и никто уже за ним не гонялся. После „Брата“ многие группы стали известными — „Смысловые галлюцинации“, „Маша и Медведи“, „Танцы Минус“ — практически все. У нас часто бывает так: „АукцЫон“? Что-то слышали. „Дорога“ из „Брата“? О, так это вы!»
Сергей Бобунец,
музыкант, «Смысловые галлюцинации»:
Журналисты начали нам звонить и спрашивать: «А правда, что ваша музыка будет в „Брате 2“?» Мы отвечали: «Ребята, вы нас перепутали с „Би-2“, наверное». Мы были в глуши на гастролях, Миша Козырев попросил перезвонить, мы звонили из какого-то автомата. Конечно, чудо произошло, мы ничего такого не ждали. Потом уже, когда я пересматривал фотографии из детства, из Свердловска, увидел Балабанова совсем молодого, в какой-то варенке, очень модно одетого по тем временам. В Свердловском рок-клубе было много странных групп с красивым звучанием.
«Вечно молодой» с тех пор требовали на каждом концерте. Люди слушали эти кассеты с саундтреком, какие-то сборники, и часто даже не знали, что там за группы. Такая же история была с «Танцами Минус». У Козырева получился некий единый пласт новой музыки, которую люди впитывали. У нас не было ни одного официального альбома, на всех рынках продавались пиратские кассеты, на которые люди по одной собирали песни. В качестве клипа на «Вечно молодой» мы сняли небольшое кино с Виктором Сухоруковым. Он очень нас поддержал, отлично время провели.
Михаил Козырев:
До меня саундтрек действительно предложили делать Шевчуку. Сценарий он прочитал, в чикагском клубе развесили афиши ДДТ, но потом Шевчук резко отказался. Вроде бы сказал, что ДДТ в клубах не играет, только на стадионных площадках. Сельянов тогда предположил, что дело было не в площадке, а просто Шевчук почувствовал в фильме какую-то ноту, которая его не устраивала. Насколько я знаю, он не жалеет, что прошел мимо. У меня были колебания, конечно, но возможность подбирать музыку к фильму вместе с режиссером была настолько увлекательная, что перекрывала их напрочь.
Это был абсолютный рок-н-ролл. Мы сидели на «Ленфильме» ночами, там не было света. Колдовали в монтажке, на темной пустой киностудии. Рядом со мной стоял чемодан с пластинками, вместо колонок был плеер Walkman, одно ухо у меня, другое у Балабанова. Я заряжал нарезанные диски СD-R, потому что в основном это было из демок, которые мне при-сылали. Леша отматывал эпизод, я жал на Play. Сухоруков сходит с поезда в Москве, я ставлю «Вечно молодой». Это была первая песня, про которую Балабанов сказал: «Да, точно, это здесь».
Так работать — это самый кайф для человека, который помогает режиссеру сделать саундтрек. Как правило, приглашают подумать о музыке, когда фильм уже смонтирован. Но Балабанов, как и Тарантино, подбирал саундтрек в процессе монтажа, подрезал эпизоды под музыку, оставлял себе такую возможность. Я был совершенно упоен этим процессом! Потом финальная версия картины, тот момент, когда ты понимаешь, что все получилось. Музыка придала еще больше динамики, мурашки идут у тебя по телу, и ты думаешь: б***дь, как ох***нно мы все сделали, это же порвет все!
НЬЮ-ЙОРК
И ЧИКАГО
ГЛАВА 3
– Вы гангстеры?
– Нет. Мы русские.
На излете
1990-х Данила Багров открывает Америку – для
себя и для российского зрителя. Кто такой американец – идеологический противник, капиталист, иммигрант?
И много ли свободы в стране, где статуя Свободы – один из национальных символов?
Сергей Сельянов:
Америку в «Брате» можно было бы, в принципе, еще больше мифологизировать. Герой отправляется в логово могущественного дракона, и что он должен сделать? Победить этого дракона, конечно. Америка, мол, великая страна, но и мы давай себя покажем! Классический сюжет: парень приезжает из деревни в город, и если он чего-то стоит, то он и там себя найдет.
Первый «Брат» был снят на 99 600 долларов — у меня до сих пор где-то лежит листок А4, на котором ручкой с двух сторон записаны расходы. В последнее время, правда, перестал попадаться на глаза. Это, собственно, и была вся смета. «Брат 2» — 1 миллион 300 тысяч. По тем временам это было дорого. Прямо очень. Где мы взяли столько денег? Глупо, наверное, та-кое говорить публично, но... Честно, я до сих пор не знаю. У партнера, с которым мы договорились на половину бюджета, перед самыми съемками начались проблемы, он позвонил: «Извини, не получается». Я остался один.
Уже в Америке девушка из американской административной группы спрашивает однажды: «Ну вы же все деньги подняли?» Ей и отвечать-то было не обязательно. «Да, — говорю я уверенно, — конечно, все». А у самого холодный пот по спине, потому что это категорически не так. Через полгода после выхода фильма я задумался: а действительно, как я это сделал? И не смог вспомнить. Я не очень эмоциональный человек, психика у меня устойчивая, но, видимо, подробности стерлись от ужаса, остались отдельные вспышки.
Помню, звоню Саше Акопову, который тогда руководил РТР, и говорю: «Саша, срочно высылай 30 тысяч долларов!» Мне, наверное, в тот момент казалось, что это какая-то решающая сумма. Когда мы прилетели в Нью-Йорк, не было никакой уверенности, что мы вообще уедем дальше, в Чикаго, но я, видимо, все-таки крутанул какое-то колесо. Знали про это только мы с Балабановым. Группа была самоотверженная. Витя Сухоруков очень помог, создавал микроклимат в экипаже: «Давайте, мы должны, на нас вся страна смотрит!»
Сергей Астахов:
Все должно было быть настоящее — кроме убийств. Балабанов относился к тому типу режиссеров, которые точно знают, чего они хотят. Три, четыре дубля — и все. Он сначала выбирал натуру, а потом уже по выбранным местам писал сценарий. Мы поэтому так с ним и сработались — он был приверженец реализма, мне тоже в реалистической манере работать интереснее и проще.
У Леши любимое слово было «убедительно». Для меня это до сих пор главная оценка. Не важно, что снимаешь, — зрителя нужно в любом случае убедить в правде... Ну, пусть не в правде, но сделать так, чтобы он принял твою сторону. Так проще донести мысль. Не знаю, правда ли, что негры Бодрову в сцене драки сломали два ребра, как говорят, но бок у него болел, это точно. Думаю, без Леши тут не обошлось — наверняка им нашептал, чтобы били посильнее.
Гетто в Чикаго, где мы снимали, было настоящее, но из туристических. Дома — как у нас в Купчино — социальное жилье. Не знаю, приплачивали им туристы или нет, но когда Балабанов посмотрел этот район в первый раз, сказал: «Нет, хочу еще мрачнее». Хорошо, говорят нам, давайте мы вас отвезем. Отъехали куда-то за город, там было неинтересно: кусты какие-то, бараки стоят убогие. И тут навстречу выходят двое местных, и Леша говорит: «Нет, здесь мы снимать не будем». Там уже по лицам все было понятно.
Из сценария почти ничего не пропало — с Лешей в этом плане было просто, он всегда знал, чего хочет. Была одна сцена, где Багров идет по набережной за Мэрилин после первой драки, и та ему: «Да пошел ты на х***!», что-то такое. Короче, она спускается вниз и идет по набережной. Снималось все это одним кадром. Я еду на тележке с колесиками и держу камеру, по первому плану идет Мэрилин, а сзади Данила: «Может, тебе нравится тут? Может, тебя все устраивает?» На уши ей сел, в общем. Она резко поворачивается, он проскакивает вперед и поворачивается ко мне спиной.
Она ему: «Нравится! Нравится, когда черные уроды пятнадцать раз в день меня в задницу трахают, нравится, когда по тридцать раз в день отсасываешь... Понял, сопляк!» Резко поворачивается и уходит, а он ей вслед смотрит, и лицо у него такое телячье. Сцена была уже готова и классно снята. Главное, она тон задавала — потом, когда они на берегу озера сидят, и Данила ей: «Поедем домой». — «Что я там буду делать?» — «А здесь ты что делаешь?» Ну, вот это и делает. «Кадр был неожиданно резкий, провокационный, грубый. Как удар в лицо! Не вспомню уже, почему от этой сцены избавились, но Леша об этом жалел».
Сергей Сельянов:
Все по возможности было настоящее. Лешу за это очень ценят, он любил и умел работать с непрофессиональными актерами. Половина чикагских полицейских были настоящие. При том что в Чикаго нельзя снимать полицейских, такие странные правила. Но Леша... Ну какие могут быть преграды у человека, который считает, что должен снимать? Для Балабанова ограничений не существовало. Полицейские были счастливы, это Америка, там все любят сниматься. Витю Сухорукова в конце скрутили так, что никто даже «мама» сказать не успел. Он дернул наручники, те еще сильнее затянули.
Негры из массовки тоже были настоящие. Та сцена, где Багров входит в бар, — почти документальный кадр, мы с Лешей на выборе натуры ровно так же зашли, и ровно так же все повернулись. Леша просил: «Ругайте нас, как вы белых ругаете». Им было в кайф, как и бандеровцам так называемым. Те таскали нас по ресторанам, отказаться было нельзя. Подарили Леше печатку, которую Надя Васильева потом надела на палец Воланду в «Мастере и Маргарите», Вите Сухорукову подарили большой крест с гранатами. В общем, чудесные совершенно ребята.
Во многом нас спасал опыт партизанских съемок, полученный в 1990-е. В Чикаго, например, нельзя снимать наземное метро, но мы сняли. На следующей остановке вошли люди явно по нашу душу, но наши уже сидели как зайки, камера в сумке. Контролеры, значит, поводили жалом, как Сережа Астахов выражается, и ушли ни с чем. Или, например, самопал, из которого Бодров стреляет в машине, Астахов делал сам — американский пиротехник ходил потерянный. Американская группа в такие моменты смотрела на нас как на опасных сумасшедших, они отходили, делали вид, что погулять вышли, что они к нам не имеют никакого отношения.
НАДЕЖДА ВАСИЛЬЕВА:
Мы открывали для себя Америку, при чем каждый по-своему. Я женщина очень русская, северная. Закрытая. Всем улыбаюсь, но вот эти «хау ду ю ду» — не для меня. Если я прихожу на работу и мне что-то не нравится, у меня на лице это написано. Могла прийти утром уже недовольной, а амери- канцев это раздражало. И потом, у них было такое понятие — «это нельзя». Как это нельзя? Наш человек воспитан так, что можно все. Если что-то нельзя — ты должен встать на уши и сделать так, чтобы было можно. Если режиссер тебе вечером говорит, что утром ему нужна луна с не- ба — ты должен за ночь или ее достать, или придумать, чем заменить, да так, чтобы режиссер не заметил, что это не та луна. А у них так не принято. Мне иногда кажется, что в этом фильме каждый сыграл себя. Витя Сухоруков — парень из Орехова-Зуева, он приезжает в Америку, стано- вится там звездой. В фильме точно передано это его впечатление. Я не просто так одела его в белые бо- тинки и в шляпу широкую. Лешка на съемке все сомневался: «Может, это перебор?» Но человек, ко- торого Витя играет, ничего не знает об американ- цах. Все, что он знает американского, — это мафия времен сухого закона.
Сергей Астахов:
Ребята из съемочной группы однажды решили дорогу срезать, свернули не туда, и местные негры их попытались на деньги выставить. Подъехала полиция, всех поставили лицом к стене. Полицейский участок в «Брате» был настоящий, хотя в Чикаго полицию нельзя снимать. Леша как услышал про это, сразу скис. Сначала нам предлагали специальную декорацию, но это неинтересно выглядело. А потом нашли участок недалеко от Чикаго, и вот там все реальное. Парень, который говорит Fucking niggers, настоящий полицейский, он сам вызвался: «Дайте я скажу!»
В Америке я работал не впервые и не могу сказать, что она меня удивила. Я достаточно трезво к ней относился. С американской командой у нас был хороший контакт, снимали весело, спокойно. Во многом снимать кино там проще и приятнее, чем у нас. Но иногда они просто самоустранялись. У нас было двое пиротехников. За оружие отвечал пузатый мексиканец, он с Брюсом Уиллисом на «Шакале» работал, к нему претензий не было. Остальным занимался такой придурковатый Мэтт. Он, когда надо было изготовить самопал, вообще не понял, как такое возможно.
Для нас-то это было привычное дело, Балабанов этот эпизод писал по своим детским воспоминаниям, а американцы мало того что не умели, так еще и не хотели нарушать для нас правила. В конце концов я нашел на стройке трубу, проволоку алюминиевую (не очень была проволока, пружинила, как сейчас помню), кусок дерева, взял швейцарский нож и минут за сорок все сделал, как в детстве. Пороха нам дали чуть-чуть, пришлось посылать девчонок за спичками и соскребать с них серу. Американцы как-то сразу самоустранились: «Вы сами отвечаете за свою безопасность!» Я говорю: «Ответим!»
Американцы странные. Многих вещей они просто не понимают, а признаться в этом боятся. С совсем простыми американцами, с глубинкой, я столкнулся впервые, и они меня поразили — например, дальнобойщик, который дал нам свой грузовик. Вот он был ближе... даже не к русскому, а просто к человеку. У остальных там всегда есть второе дно, они все время стремятся показать, что они хорошие, — не быть хорошими, а именно демонстрировать. В них есть что-то ханжеское — в лицо одно, за глаза другое. У нас так тоже бывает, конечно, но реже.
У нас, как говорится, могут и по роже дать в порыве откровения. В каком-то смысле Данила Багров это и делает. Балабанов примерно так к Америке и относился, я это его отношение разделяю. Да, в Америке я зарабатывал бы гораздо больше. Ну и что? Не все же в деньгах измеряется. Если про деньги речь, то я первый человек, который должен был бы сказать «Америка это гуд!». Но Америка — это не гуд. Не рвусь туда. Не моя страна. Американцы довольно примитивны. «Сила в правде» — обычный американец просто не понял бы, о чем этот разговор.
Мне с ними или с немцами, например, неинтересно, я там недели две выдерживаю. А у русских крутой замес — стык Востока и Запада, переплетение культур, переплетение религий, сложная история, все это дает интересные характеры. Даже в глубинке много талантливых людей, сильная кровь. Опасность выродиться нам точно не грозит. Мне кажется, русские сильный народ, хотя и не без недостатков, сложный, тяжелый, такое с та-лантливыми людьми бывает. В России может быть тяжело, но здесь интересно. Эта страна какая угодно, только не скучная.
Сергей Сельянов:
Американцы в целом достойно себя вели. Когда надо, отходили в сторонку, но когда надо, работали. Второго режиссера, Брюса, Леша потом долго вспоминал, они созванивались. Леша даже хотел его на какой-то фильм в Россию пригласить, но не вышло, тот был занят, свой собственный фильм снимал. В конце Леша отправил ему кубинских сигар из России, а это невозможно, потому что в Америку их нельзя ввозить. Но Леша проявил настойчивость. В механику я не вдавался, но сигары в итоге до Брюса все-таки дошли.
Америка, как бы мы к ней ни относились, объективно так и осталась местом силы. Америкой все восхищаются и одновременно все ненавидят. Французы ли, арабы. Это довольно органичное и понятное сочетание двух взаимоисключающих вроде бы чувств. Самый сильный всегда вызывает желание бросить ему вызов, хотя бы потроллить. Давид и Голиаф — вечная тема. Голиафом можно одновременно восхищаться. Чем он круче, тем выше ценность твоей, пусть маленькой, но победы.
НАСЛЕДИЕ
ГЛАВА 4
– Мальчик, ты не понял. Водочки нам принеси, мы домой летим!
Двадцать лет спустя после премьеры «Брат 2» остается самым узнаваемым, самым цитируемым и самым актуальным российским фильмом. Двадцать лет спустя Данила Багров – последний русский герой – точно знает,
в чем сила. Но его зритель все еще пытается это понять.
Cергей Сельянов:
Конечно, задача так не ставилась: «давайте сделаем фольклорного героя». В кино вообще довольно глупо ставить себе задачи, которые лежат за пределами фильма. Но время питало эту фигуру. Балабанов очень хорошо чувствовал время, чувствовал, что в нем чего-то недостает, какой-то детали пазла, которая вдруг замкнет эту картинку, сделает ее приемлемой. Сложное же было время — оно было и плодотворное, и ужасное, оно было всякое. И до конца не сходилось. В стране появилась новая конструкция, которую ни у кого не получалось ухватить, соединить, не то чтобы оправдать, но дать право на существование. 1990-е — это ведь все-таки была жизнь, и ее можно было прожить с достоинством, оставаться самим собой. Художники мыслят образами, а не концепциями. Балабанов так, собственно, и мыслил. Он был большой художник, большой режиссер. Редчайшая удача — создать такого героя нашего времени. Оказалось, что людям был нужен этот витамин. Они увидели, по выражению Балабанова, что можно стоять ровно, и им это оказалось важнее многих других ценностей — материальных и нематериальных.
Надежда Васильева:
Премьера первого «Брата» была в кинотеатре «Родина». Съемочная группа тогда первый раз целиком его посмотрела. Веселья особенного не было, скорее, все вышли озадаченные — что это было, что мы сняли? Понял один Сережа Добротворский (киновед. — Правила жизни), мозги нам прополоскал. Он подошел ко мне тогда и сказал: «Я тебя поздравляю! Ты понимаешь, что произошло? Леша снял замечательное кино, которое поймут только лет через пять, и оно останется навсегда. Это должно было произойти, кто-то должен был его снять».
После премьеры люди на два лагеря разделились. Некоторые начали от меня отворачиваться. Один человек, не буду называть его фамилию, вообще сказал: «За кого ты замуж вышла?! Ты поостерегись, ты же приличная девочка из приличной семьи!» Либералы. Я человек мягкий, я люблю, когда все дружат, я сначала пыталась объяснять, но в конце концов сказала: «Не хотите со мной здороваться — не здоровайтесь, ну вас на хер. Я вышла за человека гораздо выше вас, гораздо сильнее вас, и, если что, он вам в глаз даст. За меня и за то, что вы ко мне посмели подойти с такими вопросами».
Про второй фильм Леша говорил: «Почему я должен стесняться того, что я русский? Почему француз гордится тем, что он француз, англичанин — тем, что он англичанин, а я должен, потупив глаза, бормотать: «Ну вот как-то да, Господь сподобил родиться русским, ну что поделаешь». Он говорил: «Я хочу, чтобы перестали стесняться».
Сергей Сельянов:
Я человек не очень эмоциональный, тем сильнее ценю моменты, когда меня прямо пробивает. Помню их. Вот один: пять лет назад в Ледовом дворце в Петербурге был концерт к 15-летию «Брата 2». Меня пригласили, попросили выйти, сказать несколько слов. Я шел туда с волнением, хотя команда была хорошая, боялся, что это может быть какой-то спеку-ляцией, что организаторы, может быть, возьмут какую-то неверную ноту. Но все шло здорово, слава богу, — в смысле оформления, подачи, модальности разговора.
Когда я вышел на сцену, увидел лица зрителей — тех, что были ближе, кто стоял у сцены, фанатскую зону. Смотрю — и вижу там очень хорошие лица мальчиков и девочек, которым лет по 15–16. То есть они были ровесники этого фильма. Где они его посмотрели? Когда они его увидели? Вчера, что ли? Два, три года назад? Я начал что-то говорить, и вдруг они стали скандировать: «Спасибо, спасибо!» Я секунды три не мог продол-жить, горло перехватило. Не мне, разумеется, спасибо. Такие моменты, конечно, драгоценные.
Сергей Астахов:
Понимали ли мы, что снимаем культовый фильм? Да нет, конечно, я думаю, это невозможно. Мы осознавали, что фильм будет интересен, но что он получит такую долгую жизнь, никто, думаю, не ожидал — ни Балабанов, ни Сельянов. Несколько поколений успело смениться, а фильм все еще смотрят. Не могу сказать, что «Брат» будет всегда, не знаю, но что долго — это точно. Такая тяга к этой истории сама по себе подтверждает, что там кроме попсовой истории есть еще какой-то общечеловеческий посыл. Общекультурный, хотя культуры как таковой там не много.
В «Брате», конечно, есть что-то от нашего общего менталитета, который хочешь не хочешь, а объединяет. Как персонаж Данила Багров прежде всего про радость от справедливого возмездия. Люди мечтают иметь такого защитника, своего рода русского Робин Гуда. Он не праведник, конечно, но убивает плохих людей и защищает хороших. Эта мечта не только русским свойственна, но русским в первую очередь. До Багрова в русской культуре не было такого персонажа — Дубровский, может быть, но тот не так популярен.
Тем более что Данила симпатичный парень. Он не размазня, не лукав в своих поступках. Он откровенен, этим и подкупает. Все, что он делает, он делает откровенно и в какой-то степени бескорыстно. Этого многие хотят. Во многом, как мне кажется, дело в том, что Багров как персонаж получил харизму Сережи Бодрова, и из сочетания этих двух людей, настоящего Сережи и вымышленного Данилы, получился герой сильный, но при этом неглупый и обаятельный. У Сережи было патологическое обаяние, он и в жизни был такой же.
Сработал ли фильм? Думаю, да. Я не думаю, что один фильм может что-то поменять глобально, но заставить задуматься — почему нет. «Брат 2», конечно, зрительское кино, но там есть и более глубокий пласт. Да, он про стрельбу, это гангстерский фильм, потому что никто бы не стал смотреть кино про рабочего-передовика, это интересно ровно пять минут. Но в американском гангстерском кино обычно нет ничего, кроме денег, — иногда там еще любят кого-то, но и только. А «Брат» — я бы сказал, что это фильм про поступки.
Багров, конечно, не образец, но он один из нас. Он средоточие многих наших качеств, в том числе и не самых лучших. Я уверен, что где-то есть и люди, которые могут помогать ближнему, никого при этом не убивая. Зло, которому Багров противостоит, будет вокруг всегда, это как болезнь, победить его до конца невозможно, но за последние двадцать лет его стало ощутимо меньше. Целиком, например, исчез советский тип людей, которые мечтали только о том, чтобы найти непыльную должность, получать свои 130 рублей и ничего не делать, а это же были главные преступники.
Общество, мне кажется, не перестроишь с помощью Робин Гудов, скорее, нужно создавать такие условия, чтобы хорошее в людях проявлялось.
Лично я просто пытаюсь быть хорошим на своем месте. В работе, например, — я считаю, умри, но сделай. Для меня важно делать на пределе. Мне легко. Все, что я зарабатываю, я могу показать. Мне никто не может дать взятку, красть мне не у кого. Я живу открыто — приходи и бери. Джип свой не закрываю. Мне легко, потому что сила действительно в правде. И людей, которые понимают, что так жить легче, в любом случае стало больше.
Михаил Козырев:
У меня с Сережей Бодровым был большой разговор о том, как он оправдывает для себя такой образ. Сережа был человеком очень интеллигентным, очень глубоким и совершенно не равным своему персонажу. Он был гораздо более интересным, многогранным, сомневающимся человеком. Я помню, что мы с ним прямо рубились, спорили о том, где проходит грань между патриотизмом и национализмом. В каком-то московском клубе это было, мы спорили несколько часов.
Сергей Сельянов:
У Багрова есть собственный кодекс внутри, он ему следует, руководствуется своими внутренними правилами. Хотя правила — это скучное слово. Убеждениями? Тоже, наверное, скучное. Каким-то естеством своим руководствуется. Только тем, что у него внутри, и так, оказывается, можно. Наверное, каждой культуре такой герой нужен, но в случае «Брата» этот герой, конечно, в первую очередь русский. Да и во вторую тоже.
Вообще, мы мало что формулировали. Мы сознательно старались избегать таких разговоров — а что мы хотим сказать? Конечно, на страну тогда обрушилась потребительская идея. Оказалось, что никто к этому не готов, система ценностей пропала. Остались только деньги, в которых страна не очень понимала и до сих пор не понимает. В Америке есть протестантская этика, деньги там — мерило чего-то, труд — молитва, отец должен передать сыну хоть на копейку больше, чем получил сам. Деньги там наполнены каким-то содержанием. У нас деньги зарабатывают, только чтобы что-то купить. Нужное, ненужное, но обязательно купить. В ту пору это был двухкассетный магнитофон. Потом покупали иномарку, хотя бы подержанную. Это все витало в воздухе. О том же самом сейчас снимают кино, может быть, спорное, но владеющее сознанием миллионов, — «Джокер», «Паразиты». Сейчас придет герой-мститель, всех зарежет, и все станут счастливыми. Вот запрос такой возник. Поддержанный, что удивительно, всеми слоями общества, включая даже некоторых богатых людей.
Наша настоящая жизнь где-то не здесь. Русская идея за пределами материального мира лежит, поэтому мы тут свой быт не стремимся устраивать, даже деньги зарабатывать не слишком любим, относимся с подозрением к тем, кто их зарабатывает. Понятно, жить как-то надо, но в остальном... У нас в культуре есть презрение к повседневности, к материальности.
НАДЕЖДА ВАСИЛЬЕВА:
Как-то раз мы поспорили, и я Леше в глаз дала. У меня до сих пор палец на руке не гнется — я попала по очкам, повредила сухожилие или что-то такое. Он на меня так посмотрел и сказал: «Я не могу ударить женщину». Я ему: «А я тебя могу». — «Ты женщина, тебе можно, а я ответить не могу». При этом вечером, когда мы шли в магазин, он брал с собой нож, совал его в рукав. Я говорила: «Зачем, ты ведь сядешь». Он спокойно отвечал: «Если тебя кто-то обидит, я его убью».
Вот это важный момент — с одной стороны «я никогда не ударю женщину», а с другой — «я их убью, если они тебя обидят». Леша много с Сережей это обсуждал. Сережа какие-то вещи в характере Багрова принимал — любовь, правду, защиту своего. Но убивать? Такие были разговоры: «Ну вот представь, что-то угрожает твоему ребенку». — «Ну, тогда, конечно, возьму в руки оружие». — «Но ведь твоя страна — это все равно что твой ребенок». И еще Леша говорил: «Ты не забывай, что мы снимаем кино, белое на экране должно быть белым, а черное — черным. Серого зритель не поймет».
ПОСТСКРИПТУМ
P.S.
Я тут брату гостинцы вез. Да, видать, не судьба. Кто брата тронет — завалю!
Первый «Брат» делает Данилу Багрова национальным героем, а Сергея Бодрова — национальной звездой — примерно того же масштаба, какими были The Beatles в Англии 1960-х. Режиссер Алексей Балабанов единственный раз в карьере решает снимать сиквел. «Брат 2» должен стать совсем иным фильмом.
Сергей Сельянов
Когда снимался первый «Брат», кассовые сборы не могли быть большими, потому что кинотеатров в стране просто не было. Первый современный, «Кодак Киномир» рядом с «Известиями», открылся в 1996-м. В 1997-м, когда фильм вышел, «Пушкинский» только появился. Собственно, на кинопрокат мы и не рассчитывали. Единственной возможностью легальной дистрибуции были VHS-кассеты, ну и отчасти телевидение. Сделали премьеру, был даже не очень полный зал. Мы спокойно к этому отнеслись — вроде сняли кино, значит, надо его в кинотеатре показать.
Тогда же, в мае, «Брат» был на Каннском фестивале в «Особом взгляде». Фестивальные критерии не то что абсолютные, но за неимением других можно сказать, что достаточно интеллектуальной продвинутой фестивальной публике он тоже был интересен. Получилось одновременно и народное кино, и такое художественное, кинематографическое произведение. После Канн он объехал фестивалей 80 — может быть, и больше, мы не следили, но это в общем-то тоже можно считать доказательством кинематографичности.
«Брат 2» совсем не фестивальный. Если первый фильм, условно говоря, это авторское кино, то второй — зрительское. Когда выходил второй «Брат», в стране было кинотеатров 30, и он собрал очень серьезные по тем временам деньги, миллион с чем-то долларов. Это было много, он по итогам года вошел в первую пятерку (не помню, правда, на каком месте). Среди американских блокбастеров он был в первых рядах, но этого все равно было недостаточно, чтобы его окупить.
Потом, лет через пять, в результате роста телевизионного и рекламного рынка фильмы все-таки окупились. Но когда мы снимали, мне было очевидно, что деньги вернуться просто не могут. В России не было для этого рынка. Чтобы «Брат 2» окупился сразу, должно было произойти не просто чудо, а чудо чудесное. Но он был успешен, безусловно. Его посмотрели все и продолжают смотреть до сих пор. Фильм был успешен, а саундтрек — успешен чрезвычайно.
Ко второму фильму стало очевидно, что герой оказался не просто любимым, а очень нужным стране. Нас это не давило, не было чувства ответ-ственности, хотя должно было быть, наверное. Скорее, было чувство, что всеобщей любви стоит сделать еще один шаг навстречу. Получилось так: людям нужно что-то из того, что ты сделал, так почему бы не сделать это еще раз? Я сейчас задумался о том, прав ли я, и понял, что просто не помню.
Сергей Астахов:
Теперь разговоры про творчество в нашем кинематографе, к сожалению, прекратились. Я, слава богу, застал еще времена, когда по «Ленфильму» ходил Авербах с трубкой и рассказывал про движение света в кадре, можно было его послушать. Сейчас на движение света не дадут денег, и на этом все закончится. Нужны Тарковские, люди, которые делают какую-то с точки зрения бизнеса экспериментальную ерунду, потому что эти Тарковские — почва для остальной киноиндустрии. Как космический корабль — картошку ты на нем возить не будешь, но он необходим.
Мог бы «Брат» быть снят сейчас? Я не знаю. Наверное, если бы был жив Леша, если бы был жив Сергей, если бы была идея. Я знаю, что Балабанову передавали разные сценарии, даже через меня, хотя, казалось бы, при чем тут я. В одном из этих сценариев Данила погибал в боинге, который врезался в башни-близнецы. Технологии позволяют и Сережу показать на экране, но это будет неэтично и некрасиво. Леша сразу сказал, что следующего фильма не будет, и был прав.
Михаил Козырев:
Бодров безоговорочно доверял Балабанову, у него была абсолютно обоснованная вера в Лешин талант, чувство, что руками Балабанова, его глазами, его мыслями управляет некая высшая сила. Ощущение, которое ловит Балабанов, как в первом фильме, так и во втором, оно на самом деле истинное. Балабанов его не создает сам, он резонирует и отражает то, что реально происходит, и то, что будет происходить. Сережина по-зиция заключалась в том, что художник не формирует реальность, он отражает эту реальность.
Надежда Васильева:
У этого фильма такая долгая жизнь, потому что новый герой так и не появился. А не появился он, потому что не появились ни новый Бодров, ни новый Балабанов. Бывает такое — когда два человека находят друг друга. Балабанов к Бодрову относился как к собственному сыну, как к брату. Леша говорил: «Пять лет нужно, чтобы люди поняли, что я снял, и чтобы я сам понял, что я снял. Это же не я снимаю, не я пишу сценарии, я никому не могу объяснить, почему я пишу и как пишу. Это кто-то пишет, а я только рука. Кино, я знаю, всегда устаревает, и „Брат“ тоже устареет. Герой новый родится». Но не родился.
Сергей Сельянов:
Если говорить о профессиональных амбициях, то это, конечно, подарок. Это счастье — сделать такое кино, такого героя, который действительно до сих пор нужен, востребован и неповторим. По заказу такое точно не сделаешь, ни по заказу самому себе, ни по чужому заказу. Кино — это ведь фабрика чудес, иногда эти чудеса действительно происходят.
Витя Сухоруков как-то сказал: давайте снимем «Брата 3». Понятно, что мы не собирались этого делать, Леша был против категорически. Но Сухоруков, в общем-то, хорошо придумал, сказал: «Я выхожу из американской тюрьмы, отсидел там свою десятку, приезжаю в Россию и ищу брата. Мне говорят: он только что был здесь, сделал что-то хорошее, вот буквально за угол завернул. Я побежал, а его нет. Есть только его следы, последствия его поступков, его жизни».
Иван Демидов:
Данила Багров — единственный масштабный герой десятилетия, отразивший эпоху. Но этот герой-символ никак не вписывается в мирную жизнь и вписаться в нее не может. «Брат» и «Брат 2», мне кажется, закрыли 1980-е и 1990-е, как когда-то другие эпохи закрыли «Рэмбо» или «Над пропастью во ржи». Представить Багрова в мирном времени, в котором мы теперь, слава богу, живем, тяжело. Невозможно.
{"width":1291,"column_width":66,"columns_n":11,"gutter":56,"line":20}true9601290falsetruefalse{"mode":"page","transition_type":"slide","transition_direction":"horizontal","transition_look":"belt","slides_form":{}}{"css":".editor {font-family: EsqDiadema; font-size: 19px; font-weight: 400; line-height: 26px;}"}