Джон Вуд Свит о культуре любви в ранней Америке
В 1793 году на Манхэттене жила-была 17-летняя Лана Сойер. которая познакомилась с молодым человеком, представившимся ей как адвокат Смит.
В те времена в большой моде были публикации рассказов о молодых женщинах, соблазненных и лишенных невиннности коварными джентльменами, а затем брошенными на произвол судьбы с клеймом «падшая женщина». Существует некая романтическая история, предположительно основанная на реальных событиях, и события эти происходили в революционном Нью-Йорке, как раз во времена детства Ланы. История эта описана в самом популярном романе той эпохи «Шарлотта Темпл: история правды» Сюзанны Роусон (1791 г.).
В романе пятнадцатилетняя Шарлотта была соблазнена лихим офицером, бежала с ним, но вскоре оказалась брошенной, беременной, презираемой респектабельными людьми. Она умерла при родах в жалкой лачуге — доме своего слуги, который единственный среди жителей Нью-Йорка признавал ее скрытую добродетель. Вскоре после смерти наша вымышленная героиня обрела «жизнь после жизни». В какой-то момент на освященном кладбище возле Троицкой церкви на Бродвее появилось надгробие с ее именем, ставшее местом паломничества и которое до сих пор посещают романтики с цветами и в слезах.
Несколько старых зданий поспешили объявить себя местом трагической гибели нашей Шарлотты – тут даже возникла конкуренция. Согласно газетному сообщению 1826 года, владелец магазина на Бауэри-лейн, 22, «обнаружил», что он занимает «тот самый дом, в котором умерла Шарлотта Темпл». Буквально толпы посетителей стали приходить, чтобы осмотреть «почтенное здание», а заодно и магазин.
Такие истории были очень популярны, однако не только они одни доходили до ушей Ланы. Были и романтические россказни о непреодолимой силе истинной любви — такие, как «Страдания юного Вертера» Иоганна Вольфганга фон Гёте (1774) о молодом джентльмене, который не смог жить без любимой женщины. Его романтическая смерть вызвала волну подражательных самоубийств. Это явление известно до сих пор как эффект Вертера.
Были и более счастливые сказки, в которых любовь побеждала все препятствия на пути к браку уважаемого и богатого мужчины с женщиной без подходящего социального положения и состояния.
Действительно, при жизни Ланы молодые пары все чаще настаивали на заключении брака по любви, даже если это вызывало конфликты в семье. Такие истории предлагали Лане и другим девушкам альтернативное видение реальности, ведь они описывали мужчину, сильно отличавшегося от тех, кого они знали в реальной жизни. Истории эти превозносили другую модель брака - совсем не ту, которую Лана могла наблюдать в детстве.
Конечно, из-за подобных историй Лана и вообразила, что молодой адвокат действительно заинтересовался ею.
Этот адвокат не растерялся, когда на его предложение о встрече Лана ответила, что занята в понедельник вечером.
«Как насчет вечера во вторник?» — не отступал он, уверенный в своём обаянии.
«О вторнике я уже договорилась».
«Очень жаль. Но вы же не можете быть заняты каждый вечер», — запротестовал он и с самоуверенной настойчивостью продолжил: «Тогда в среду вы точно можете пойти со мной».
«В среду я свободна», — немного застенчиво призналась она.
Он «доставил ее домой» и ушел, а друг семьи наблюдал за происходящим с другой стороны улицы.
* * *
Золотая улица, 61. Понедельник, 2 сентября 1793 года. Утро.
В это утро Сэмюэль Хоун, молодой пекарь, живший через дорогу, решил поговорить с Ланой. Он видел, с кем она вернулась домой накануне вечером, узнал джентльмена, сопровождавшего ее, и забеспокоился.
Семья Хоунов была обычной семьей рабочих, множество таких же семей жили по соседству. Сэмюэль Хоун и его жена были близкими друзьями родителей Ланы. В свои двадцать семь Хоун находился в браке уже семь лет, и количество детей в его семье постепенно росло. Не особенно богатый, но и не отчаянно бедный, Хоун арендовал половину длинного узкого участка (принадлежащего тете Ланы), который тянулся вдоль Голд-стрит. Напротив Бикман-стрит стоял дом, в котором жил сосед-бакалейщик, а чуть в стороне, на Энн-стрит, находилась скромная пекарня, где жил и работал Хоун.
То лето описывалось как благоприятное время для расширения хлебопекарного бизнеса за счет производства корабельного хлеба и некоторых других видов выпечки. Корабельный хлеб был одним из основных продуктов, покупаемым в оживленном морском порту: твердые сухие буханки выдерживали длительное хранение в трюме корабля. В подмастерьях у Хоуна жили несколько белых парней и один чернокожий, находящийся в рабстве.
Хотя Хоун был лет на десять лет моложе родителей Ланы, он считал себя достаточно взрослым и смотрел на семнадцатилетнюю девушку глазами заботливого старшего брата. Родители Хоуна тоже жили по–соседству, за углом на Энн-стрит. До войны мать Ланы и тёща Хоуна владели домами на том же участке Голд-стрит, всего в квартале от пекарни Хоупа.
Хоун окликнул Лану.
«Какой у тебя шикарный бойфренд», — заметил он. Это было сказано как комплемент её привлекательности и в то же время с дружеской озабоченностью — очень уж чувствовалась классовая дистанция между этим её модным провожатым и такими людьми, как Хоун и Лана.
«Это адвокат Смит», — объяснила Лана, не обращая внимания на намек Хоуна.
«Нет, дорогая. Никакой это не адвокат Смит, — произнес с нажимом Хоун. — Это Гарри Бедлоу».
Имя Гарри Бедлоу было известно Лане. И она прекрасно поняла, о чем её пытается предупредить сосед.
Гарри Бедлоу имел громкую и скандальную репутацию. В то время Нью-Йорк был просто маленьким городком, всего около сорока тысяч человек, живущих менее чем в миле друг от друга на южной оконечности Манхэттена. Лана не знала Гарри Бедлоу в лицо, но слышала о нем достаточно. Он слыл «очень большим повесой».
Повесой в то время называли довольно специфический тип мужчин: элитного сексуального хищника. Для Ланы этот типаж был знаком из разговоров, из романов, из разных газетных статей.
Этим словом – повеса — сокращенно называли развратника. Если покопаться в словарях, то отыщется несколько значений этого слова, но все они сводятся к тому, что это очень развратный малый, негодяй, распущенный, непристойный и легкомысленный.
Определение повесы даже дано в первом словаре Америки, опубликованном Ноем Вебстером, который, как оказалось, переехал в Нью-Йорк примерно в те дни, когда Лана впервые встретила так называемого адвоката.
В обывательском представлении повесой был джентльмен, имевший привычку соблазнять наивных молодых женщин. Другая запись в словаре Уэбстера гласила: «Соблазнять (глагол) — сбивать с пути искусством обольщения, отвращать от долга, развращать морально».
В историях о соблазнении того времени повеса был совсем не похож на плохих парней из современных любовных романов. Он был больше похож на сатану: его характерным способом действия было нацелиться на добродетельную молодую женщину, завоевать ее доверие обманным путем, ввести ее в искушение и затем оставить морально разрушенной.
Иногда, как в случае с Шарлоттой Темпл, повеса мог сожалеть о причиненном вреде, но только тогда, когда было уже слишком поздно что-либо поправить. Чаще, как во французском романе «Опасные связи» Шодерло де Лакло (1782), повеса просто получал садистское удовольствие от страданий своей жертвы.
Существование таких повес не давало покоя родителям юных девушек.
Ближе к концу войны Эбигейл Адамс предупредила юную кузину о том, что некий Ройал Тайлер, ухаживающий за ней, считается повесой — только для того, чтобы Тайлер начал ухаживать за ее собственной дочерью. Хотя мистер Джон Адамс сильно возражал против такой партии для дочери. Он ещё больше утвердился в своём мнении, когда несколькими годами позже Тайлер опубликовал свою пьесу «Контраст», из-за которой предполагалось, что он и в самом деле погряз в моральном распутстве. Поставленная в 1787 году в Театре на Джон-Стрит (прямо за домом мисс Стеддифорд, подруги Ланы), это была первая американская пьеса. И поставлена она была вполне профессионально. Действие происходит в Нью-Йорке. «Контраст» высмеивает ханжество и мораль «деревенщин Новой Англии» и прославляет распутство и развращенность утонченных горожан, поощряет браки по расчету без любви, супружеские измены и множество гадких мужских приемов, как использовать женщин в своих интересах.
Опасность, которую представляли повесы, сильно отличалась от той, которая исходила от непристойных французов, пристававших к Лане на Бродвее всю прошлую неделю. Угроза нападения, исходящая от них, была, по крайней мере, явной и открытой. Повеса же представлял собой скрытую опасность: он действовал исподтишка, ненавязчиво выбирая цель, скрывая свои истинные мотивы, демонстрируя ложное внимание, используя свое искусство, чтобы вызвать доверие и сделать свою жертву эмоционально уязвимой.
Всё-таки Лана отвергла предположение Хона о том, что человек, спасший ее от французов, на самом деле был печально известным повесой Гарри Бедлоу. Ничто в поведении адвоката Смита до сих пор не разрушило ее представление о нем как о галантном джентльмене, чьи знаки внимания были столь же лестны, сколь и неожиданны.
«Гарри Бедлоу? Этого не может быть! — запротестовала Лана. — Он сказал, его зовут Смитом».
Понять, что представляет собой незнакомый человек – навык непростой, но совершенно необходимый, особенно в условиях развивающихся современных городов, таких как Нью-Йорк. После войны население города удвоилось, и в ближайшие десятилетия оно будет удваиваться снова и снова, поскольку иммигранты из ближнего и дальнего зарубежья искали новые возможности, а иногда и новую идентичность.
Философ Адам Смит размышлял о будущем таких городов в «Теории нравственных чувств» (1759 г.).
Он писал, что область интимных и личных отношений изменится, ведь факт огромного количества незнакомцев заставит людей действовать с большей сдержанностью, дисциплиной и приличиями. «Мы хотим, чтобы незнакомцы видели нас такими, какими себя видим мы», — рассуждал он. Но не все использовали анонимность, чтобы преподнести себя в лучшем свете и показать благородство. И для такой молодой женщины, как Лана Сойер, важно верно оценить нового знакомого, ведь для нее ставки могли быть высоки.
Когда в 1795 году один из сыновей Маргарет Ливингстон покинул фамильное поместье в долине реки Гудзон, она напомнила ему, чтобы он присылал отчеты о людях, встреченных им в городе: «Надеюсь, ты будешь писать настолько часто, насколько это тебе удобно — вокруг тебя сейчас кипит деловая жизнь, полная беспутства. Как много новых персонажей для исследования! Они полны добродетелей, над которыми стоит поразмыслить, и пороков, которые нужно ненавидеть». По ее словам, было бы поучительно и забавно для тех, кто не в эпицентре событий, познакомиться с его попытками охарактеризовать незнакомцев.
Развлечение, предлагаемое романами, было очень схожим. Распространение вымышленных историй, сосредоточенных на героинях и героях, на злодеях и спасителях, побуждало читателей всех рангов размышлять о себе и о других как о персонажах романов. Самый известный роман, написанный в этот период, «Гордость и предубеждение» Джейн Остин, в черновом варианте написанный в середине 1790-х годов, фокусируется именно на опасности неправильного толкования поведения незнакомцев.
Первоначальные поспешные суждения почти разрушают романтические отношения, которые постепенно развиваются между Элизабет Беннет и Фицуильямом Дарси. Между тем соблазнительная фигура Джорджа Уикхема — классический пример того, как повеса, выдавая себя за бравого офицера, мог угрожать благополучию целой семьи, соблазнив впечатлительного шестнадцатилетнего подростка. Именно почему Остин изначально назвала свой роман «Первые впечатления».
А предупреждение было совсем не лишним — для таких молодых женщин, как Лана Сойер, соблазн любви мог очень легко отодвинуть осторожность в сторону.
Выдержка из книги Джона Вуда Свита «Рассказ швеи: история преступления и его последствий в революционной Америке»
Джон Вуд Свит (John Wood Sweet)
Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ
Источник: How Literature Influenced Adolescent Ideas About Love in the 18th Century
#литература 18 века