По свидетельству своей дочери Прасковьи Федоровны, Федор Иванович умер 24 октября 1846 года шестидесяти четырех лет, в присутствии ее, его жены и любимого им семейства Прасковьи Васильевны Толстой, рожденной Барыковой. Семья Прасковьи Васильевны, вдовы Андрея Андреевича Толстого, дяди Федора Ивановича, состояла из ее самой, сына и трех дочерей. Одна из ее дочерей, Александра Андреевна, была впоследствии в дружеских отношениях с Л. Толстым, о чем свидетельствует обширная переписка между ними. Могила Федора Ивановича — на Ваганьковом кладбище.
(С.Л.Толстой "Фёдор Толстой Американец")
Сплетен и небылиц об этом удивительном человеке, жившем в реальном времени рядом с реально существовавшими людьми в достаточно хорошо изученном XIX столетии, столько, что, кажется, речь идёт вовсе не о человеке вовсе, а о некотором персонаже, то ли существовавшем на самом деле, то ли нет. Нечто вроде Иисуса, вдруг объявившегося и чудесным образом вознесшегося в сугубо уже материальную эпоху, когда скрупулёзные римские чиновники и историки имели замечательную привычку всё документировать и записывать. Даже сама дата его смерти - вопрос: процитированный в начале публикации родственник фиксирует её как "24 октября 1846 года", позднейшие же толкователи (например, "Вики" или весьма солидный "Дилетант") фиксируют её как "24 декабря", не забывая, прочем, окрестить графа "лжецом и мошенником"... Не более, и не менее. Хотя и сам Фёдор Иванович Толстой охотно поддерживал "легендарность" своей личности, то подпитывая слухи о себе всё новыми удивительными подробностями, то как минимум не опровергая старые, которые всё равно множились и обрастали самыми невероятными деталями. В нём поразительным образом уживались и вспыльчивость, и необузданная какая-то дикость, и трогательнейшая нежность по отношению к своим родным и самым близким друзьям, и множество пороков, свойственных тому времени, и необузданное раблезианство... Проведя первую половину жизни в грехах, шалостях, сражениях, картёжной игре и самом отъявленном лукулльстве, вторую он, кажется, только тяжко и мучительно расплачивался за бурную свою молодость. И только считанным по пальцам одной руки друзьям (вроде князя Петра Вяземского) он мог раскрыть - что именно творится у него на душе.
"О нем можно бы написать целую книгу, если бы собрать все, что о нем рассказывали, хотя в этих рассказах много несправедливого, особенно в том, что относится к его порицанию. Он был прекрасно образован, говорил на нескольких языках, любил музыку и литературу, много читал и охотно сближался с артистами, литераторами и любителями словесности и искусства. Умен он был, как демон, и удивительно красноречив. Он любил софизмы и парадоксы, и с ним трудно было спорить. Впрочем, был он, как говорится, добрый малый, для друга готов был на все, охотно помогал приятелям, но и друзьям, и приятелям не советовал играть с ним в карты, говоря откровенно, что в игре, как в сраженье, он не знает ни друга, ни брата, и кто хочет перевести его деньги в свой карман, у того он имеет право выигрывать..."
(Ф.В.Булгарин)
Даже в том, что дуэль между ним и Пушкиным была, казалось, уже предрешена и отсрочена лишь по вынужденным обстоятельствам извне, есть некий дополнительный флёр обаяния этого загадочного шокера и бретёра. Ведь, будучи человеком истинно и истово русским, он сумел распознать возросший кратно со времени их неудавшегося знакомства талант своего противника: Пушкин в 1819-м и появившийся в Москве в 1826-м - это фактически разные люди. Грешный во многом, Толстой не мог желать ни этой дуэли, ни реноме убийцы гения, которое неминуемо появилось бы у него в случае фатального её исхода. И дело даже не в совпавшем счастливо отсутствии графа в Москве, когда к нему приехал с вызовом Соболевский. Думается, оба былых противника просто... выплеснулись в колких эпиграммах, да тем за давностию лет и... удовлетворились.
...Американец и цыган
На свете нравственном загадка,
Которого как лихорадка
Мятежных склонностей дурман
Или страстей кипящих схватка
Всегда из края мечут в край
Из рая в ад, из ада в рай,
Которого душа есть пламень,
А ум–холодный эгоист.
Под бурей рока–твердый камень,
В волненьи страсти–легкий лист.
(П.А.Вяземский)
Удивительное дело - человека нет на этом свете уже 176 лет, а чудеса вокруг него продолжают плодиться. Заглянув в несколько статей о графе Фёдоре Ивановиче в ЖЖ, Вики и даже "АиФе", я поразился - все "толстовские" мифы и химеры - тут как тут, только счастливо преумножились и благополучно расцвели. даже пресловутый съеденный орангутан, непонятно каким образом приобретённый подпоручиком в Бразилии (где орангутаны вообще-то не водятся даже теоретически), так и остался бытовать до сих пор.
Буквально следом за этою скромной заметкой в рамках цикла "Размышленiя у... парадного портрета" предлагаю попристрастнее вглядеться в черты и жизнь этого поразительного персонажа, а на сегодня, пожалуй, можно оторвать очередной календарный листик, отдав дань памяти ещё одному истинно русскому человеку из той славной когорты людей, "которых более не делают".
С признательностью за прочтение, мира, душевного равновесия и здоровья нам всем, и, как говаривал один бывший юрисконсульт, «держитесь там», искренне Ваш – Русскiй РезонёрЪ
Предыдущие выпуски "... сего дня...", а также много ещё чего -в иллюстрированном гиде по публикациям на историческую тематику "РУССКIЙ ГЕРОДОТЪ" или в новом каталоге "РУССКiЙ РЕЗОНЕРЪ" LIVE
ЗДЕСЬ - "Русскiй РезонёрЪ" ЛУЧШЕЕ. Сокращённый гид по каналу