«Сколько не говори халва, а во рту слаще не станет».
Сколько не говори о том, что в России равнозначно смешались Европа и Азия, Запад и Восток, россияне от этих утверждений не станут лучше понимать жителей Азии. Восток – дело тонкое, а у нас «привычны руки к топорам». В общем, хотим мы того или нет, но россияне – это европейцы. История России – это история европейского государства. Да самобытного, да имеющего тьму отличий от любого другого европейского государства, но при этом все равно остающегося в парадигме европейскости.
Русский мир, русская культура, русская политика – все это, с одной стороны, являет собой антагонизм европейской цивилизации, а с другой, показывает западному обывателю несколько иной способ жизни, ощутив который, вернуться к «европейским ценностям» уже практически не возможно. И именно эта невозможность и заставляет западных политиков всеми доступными средствами глушить голос России для своего обывателя. Ибо чревато…
А мы… А мы поворачиваемся на Восток.
Откровенно говоря, на этом пути нас ждет много проблем, поскольку россияне должны понять восточный, азиатский образ жизни. Как западному человеку не понять нас, так и нам не понять образ жизни восточного человека. Нет? Менять себя всегда сложно, но приходится. Впрочем, все-таки какие-то связи с Востоком у нас есть, так что пусть и не стразу, но у нас должно получится?
И нет, Россия не станет восточной, азиатской страной. Но со временем и в нашем образе жизни, и в нашем менталитете появятся восточные ноты и Русский мир станет еще богаче и еще привлекательнее? Или нет?
_________________
Сегодня европейцы потеряли веру в некоторые элементы своей цивилизации. Трудно следовать европейским правилам и принимать европейские ценности, когда эти правила и ценности меняются ежедневно.
Европа 1950-х годов, все еще ошеломленная ужасом Второй мировой войны, была занята созданием институтов, которые были бы в состоянии предотвратить повторение чего-либо подобного. И среди этих институтов НАТО стало самым важным, а ЕС – самым амбициозным. Война отрезвила европейских мыслителей и дала им такие моральные категории и критерии, которые были направлены на очищение от европейского национализма, включающего в себя расизм, милитаризм и культурный шовинизм. Но война настолько ужаснула европейского человека, что в понятие «национализма» были включены также патриотизм, гордость и чрезмерная конкурентоспособность. Пение национальных гимнов и размахивание национальными флагами стало в некоторых странах сферой деятельности скинхедов и футбольных хулиганов.
США, в тот период занимались расовой проблемой, а Европа «под угрозой коммунизма» и в пику этой «угрозе», начала формулировать кодекс «европейских ценностей», таких как индивидуализм, демократия, свобода и права человека. Все эти понятия никогда не были точно определены и не имели четких критериев, что, собственно, и сплотило европейский социум.
Ремарка 1: Если у понятия нет четкого определения и критерия, то под такое понятие можно подвести любое действие, мысль, проект.
Ремарка 2: Европа стала привлекательным местом. Но влечение и восхищение не являются синонимами. В девятнадцатом веке и Османская империя, и Китай были очень привлекательны для жителей Запада. Только европейцы ехали в эти страны не за тем, чтобы осесть и зажить припеваючи, наслаждаясь тамошними системами управления государством или восхищаясь идеалами прав человека. Совсем нет, европейцы ехали пограбить, потому что было, что брать, но при этом некому было защищать эти богатства.
Послевоенная Европа была построена на нетерпимости нетерпимости, и такое отношение хвалили как антирасистское и антифашистское. Послевоенная Европа ликвидировала культурные границы не разбирая того, что культура того или иного народа подразумевает под собой. Этой Европе подходила любая культура, поскольку она считала, что следует исходить из принципа, согласно которому все культуры одинаково ценны, а государство в обязательном порядке обзаведется «культурным» нейтралитетом, а люди будут жить, руководствуясь набором «универсальных ценностей», которые якобы являются общими для всех культур.
Кстати, политика мультикультурализма вызвана именно такими рассуждениями, поскольку правительствам европейских стран казалось неуместным принуждать эмигрантов ассимилироваться – это же национализм. Ну как это заставлять мигрантов учить немецкий, французский, испанский – это же культурное насилие получится. Оккупация, однако.
Чувствуете, как этот же мультикультурализм начинает цвести махровым цветом у нас, в России. А всего-то только и надо было, что на протяжении тридцати лет внушать людям антисоветизм и русофобию. Не на Западе, а здесь в России…. и на постсоветском пространстве.
Если мигранты из Средней Азии переезжают в Россию это не означает, что они принимают, понимают или вообще замечают, что едут в другую страну, где им следует учиться уживаться с коренным населением. Напротив, многие мигранты и даже их дети и внуки, считают своим долгом «жить, как на родине». И возмущаются тем, что россиянам уклад их родины не знаком и, более того, их уклад жизни не отвечает самой сути нашего государства и российского общества. Они сохранят мечты о культурной и национальной славе своего народа, вычеркивая из истории своей страны советский период. Впрочем, вычеркивая – это не правильно сказано. Они считают, что та часть их истории, что неразрывно связана с Российским государством (хоть империя, хоть СССР) – это годы оккупации, за которые им Россия чего-то стала должна.
Как в Европе, во имя либерального универсализма многие законы и обычаи, которые держали европейские общества вместе, были просто отвергнуты, так то же самое стремятся проделать и с Россией. Даже сейчас россиянам рьяно прививают идеею толерантности, выдвигая ее на первое место и в «жертву» ей стремятся принести и порядок, и свободу, и справедливость, и осознанность.
Уже сейчас видно, как идея «государственного нейтралитета», «обеспечиваемая» диаспорами сталкивается с российским общественным мнением и становится фактором слабости государства. Особенно сейчас, когда Россия проводит спецоперацию на территории Украины.
Культивируемая либералами «политкорректность» в отношении мигрантов, и оскорбительная русофобская риторика в отношении россиян никак не способствует тому, чтобы в обществе установился паритет интересов, а государство при этом, все так же остается условно «нейтральным» и исповедует универсализм. Политкорректность и толерантность, свобода, демократия и защита прав человека призваны в качестве ширмы, за которой можно скрыть все, что ведет к обострению ситуации в российском обществе. Сегодня каждый, кто требует справедливости, видит проявления патриотизма не в славословиях, а в конкретных действиях, говорит о паритете интересов и прочее, объявляется врагом демократии, нарушителем прав человека и душителем свободы.
А ведь эта европейская политкорректность, которую стремятся укоренить в России, на самом-то деле смешная штука. Например, «Голландское общество защиты чести и возмещения ущерба» как-то проводило кампанию против Зварте Пита, темнокожего помощника Санты, который, согласно древней сказке, запихивает непослушных детей в мешок и уносит их в неизвестном направлении. В Британии, вблизи Бирмингема, есть городок Дадли, где руководствуясь политкорректностью, запретили хранить некоторые игрушки и картины в муниципальных помещениях, поскольку один мусульманский чиновник пожаловался на изображение поросенка – Вини-Пуха – на своем рабочем столе.
Но как бы то ни было – смешно или грустно – диапазон мнений, которые можно выразить в отношении этнической принадлежности мигрантов и населения России резко сузился. Сегодня мы не задумываемся о сути того, что говорится, всех заботит форма. Не редко можно услышать о том, что «не важно, что сказана правда, но он/она не имела право говорить об этом в такой (грубой) форме».
Сконцентрировавшись на текущем моменте, мы забываем о том, что на Западе сегодняшние БЛМ и ЛГБТ – истерия начинались с малого. Сначала нельзя было называть черного – черным, вруна – вруном, дурака – дураком. Со временем идеология толерантности расширяла свои границы. Количество социальных групп претендующих на защиту от нетерпимости множились. В расследовании, заказанном британским правительством в связи с жестоким и нераскрытым убийством темнокожего лондонца Стивена Лоуренса в 1993 году, расистский акт был определен как «любой акт, который жертва или другое лицо считает таковым» и это определение стало рабочей нормой во многих европейских странах.
К слову: вот это – «рабочая норма» – и есть те самые правила и ценности, о которых сегодня говорит «весь прогрессивный Запад».
Затем идеология стала жестче. Нарушение толерантности сопровождалось не только критикой и остракизмом, но и возможностью потерять работу и столкнуться с представителями власти. Там, где эти тенденции переплетались, результатом стало наказание за поведение, которое еще недавно считалось нормальным. Права геев – это самый показательный пример.
В 2006 году, в Британии, полиция почти два часа допрашивала группу христианских евангелистов. В этой группе состояли только супружеские пары, а подозревались они в том, что имеющаяся у них литература, имела «потенциально гомофобные взгляды». В Швеции 63-летний лютеранский проповедник был приговорен к месяцу тюремного заключения за цитирование отрывков из Библии, в которых гомосексуализм не одобрялся. Кристиан Ванест, член Французской ассамблеи, который сказал, что «считает, что гетеросексуальность морально выше гомосексуализма», стал первым французом, осужденным за гомофобию.
И ведь ладно бы вопрос касался веры, того, что проверить не возможно – вероятность того, что Бог есть и то, что его нет одинакова. Но речь-то идет о факте выживаемости вида. О научно доказанных вещах. То, что было благом человечества с момента его зарождения и до конца 20-го века, внезапно стало преступлением. И дело-то в том, что все эти тенденции, даже сейчас, буквально валом обрушиваются на Россию.
На западе все это начиналось с благого – с борьбы с расизмом. В 1984 году Рэй Ханифорд, учитель в этнически смешанной школе в Брэдфорде, опубликовал статью, в которой атаковал то, что он назвал «лобби расовых отношений». Он утверждал, что предпринимаемые правительством меры, могут нанести ущерб именно тем меньшинствам, которых они должны защищать. Ханифорд, как оказалось, был прав, но его правота не спасла его от потери работы.
В 21 веке появился новый набор экстремистов. По причинам, связанным с глобализацией и технологическими изменениями, власть от правительств стран перешла к частным группам, представляющим интересы финансового капитала — ТНК. Этот сдвиг произошел во всех политических партиях, во всех странах (включая Россию) и в разных областях от дипломатии и до ТСЖ. В делах, связанных с терпимостью, расовыми и семейными отношениями, неправительственные группы вытеснили государство и распространились по всему миру с ошеломляющей скоростью.
Например, во Франции в 1949 году было создано «Движение против расизма и за дружбу между народами» (MRAP). В 2002 году Ориана Фаллачи издала книгу «Ярость и гордость» посвященную американской трагедии 2001 года – крушение Башен Близнецов. Книга стала бестселлером и самой продаваемой в Европе. MRAP подало на Фаллачи в суд на основании закона против разжигания расовой ненависти и потребовал, чтобы книгу перестали печатать, а оставшиеся экземпляры предыдущих тиражей были изъяты из продажи.
В книге, Фаллачи позволила себе вот такой пассаж: «Слава Богу, у меня никогда не было ничего общего с арабом. На мой взгляд, есть что-то отталкивающее в арабских мужчинах для женщины с хорошим вкусом». Вот его-то и объявили расизмом. Но на Фаллачи не только нападают из-за расизма, в книге она сделала несколько замечаний относительно ислама и утверждала, что «Коран одобряет ложь в защиту веры». Иск MRAP был расценен как часть кампании против «исламофобии» – неологизма, который часто можно было услышать после 11 сентября. С этого момента европейские законы «О терпимости» начали действовать за счет нетерпимых.
Дело Финкелькраута, разразившееся во Франции в 2005 году показало, что для того, чтобы вызвать гнев «антирасистского сообщества», не нужно демонстрировать даже намек на расизм. Философ Алан Финкелькраут дал интервью израильской газете, в котором выразил несогласие с преобладающим мнением о том, что прошедшие во Франции беспорядки были «восстанием» против социальных условий. Он отметил, что лозунги протестующих носили этнорелигиозный характер и поставил под сомнение логику, лежащую в основе аргумента о том, что ассимиляция эмигрантов является продолжением колониальных условий. Финкелькраут большую часть своей карьеры потратил на распутывание этических проблем, возникающих в результате тоталитарного насилия. Однако когда Ле Монд опубликовала несколько отрывков из этого интервью, против Финкелькраута была начата кампания, приписывающая ему разжигание межнациональной и межконфессиональной розни.
Собственно, я бы может и не вспомнила о событиях, приведенных в качестве примера, все-таки сколько уже времени прошло-то, если бы не «российские» соцсети и опять же, российский, Яндекс Дзен, которые с завидной оперативностью лепят ярлык «разжигателя розни» и обвиняют в «языке вражды» за использование в тексте слова «либерал» и однокоренных с ним терминов. Сколько пророссийских ТГ-каналов и пабликов ВК было закрыто и сколько ТГ-каналов, пабликов ВК и блогов на ЯДзен ориентированные на «либеральные ценности и разжигающие русофобию» прекраснейшим образом чувствуют себя в российском информационном пространстве.
MRAP же, помимо Финкелькраута, подала иск «за разжигание расовой ненависти» и против Элен Каррер д’Анкосс – члена Французской академии наук, которая несколько неосторожно выразилась относительно практики многоженства среди мусульманских мигрантов.
На Западе политика терпимости не была ничем ограничена и не имела логики. Это даже не двойные стандарты… И найти какое-то приемлемое определение происходящему я просто не могу. Кто-то может объяснить почему «этническая гордость» – это добродетель, а «национализм и патриотизм» – болезнь? А к этому Россия приходит уже сегодня, потому что у нас стали преступлением действия и вопросы, которые десять лет назад считались гражданским долгом? Защитить девушку, которая подвергается оскорблениям со стороны мигрантов – нельзя, потому что девушка не правильно одета и «сама виновата». Избиения, совершаемые группой мигрантов – это «мальчики пошутили», а самозащита от таких групп, карается российским законодательством.
Ох, как у нас вскипела полемика в социальных сетях, относительно предложения Пригожина к заключенным подписать контракт с ЧВК. А в чем дело? Заключенные плохи? Но давайте вспомним, что помимо откровенных преступников, в российских местах лишения свободы содержится, например, Санкин, получивший шесть лет за «убийство» педофила-рецидивиста. А сколько в наших пенитенциарных учреждениях находится людей за превышение самообороны и «убийство по неосторожности»? А про тех, кто находится в заключении по статье 359 УК РФ – «за наемничество» – те самые люди, что шли добровольцами на Донбасс, а потом, по запросу Украины, оказывались в российских тюрьмах?
Опять же, чем же плохо заключить контракт с ЧВК или стать контрактником через военкомат? А можно еще поехать в Грозный, в Российский университет спецназа, там тоже добровольцев набирают. И, заметьте, и ЧВК, и военкомат, и университет спецназа формируют подразделения, обеспечивают людей всем необходимым и организованно отправляют людей туда, где они особенно необходимы.
Впрочем, отвлеклась…
Добродетели западной мультикультурной эпохи – были элитными добродетелями. Британские социологи одно время выражали обоснованное подозрение, что мультикультурализм – это проблематика элиты. Они отмечали, что конфликтами в развивающейся меритократии* «легче управлять там, где есть группы, чья принадлежность к нации неясна, которые сильно зависят от спонсорства элиты и чье присутствие вызывает в массах этноцентрические реакции, которые затем должны быть использованы против масс».
И вот это определение в полной мере отвечает сегодняшним российским регалиям. Наша, хлынувшая на Запад, меритократия, сделала все возможное, чтобы впрыснуть в российское общество яд «толерастии».
Обществу, связанному с идеей меритократии, жизненно необходимо иметь меньшинства ибо без них, меритократия не будет иметь целей, а, следовательно, и спонсоров. И поэтому миграция становится, сначала основой экономики, а потом и государственной политики в целом. Так как это произошло в странах западной Европы.
Но! Огромная разница между вызовами, на которые отвечала Европа, и аналогичными вызовами в Америке. В США реально существовали и существуют и расовая проблема, и проблема эмиграции. США – это страна, народ которой полностью состоит из эмигрантов. В Европе же проблема эмигрантов стала расовой проблемой – девать мигрантов некуда, они мешают коренному населению стран и что с ними делать, дабы не прослыть фашистами – не понятно. Но населению же как-то надо объяснять проводимую правительствами политику, вот и придумали «обогащение» и «успех». Сделать самое безобидное замечание относительно мигранта – означает, что вы расист; выражать сомнения по поводу миграции означает, что вы имеете склонность к расизму. Философ Пьер-Андре Тагиефф ввел термин эмиграционизм для описания идеологии, согласно которой эмиграция всегда «неизбежна и хороша».
Реальное обсуждение о растущем «разнообразии» европейского общества и о том, хорошо это или плохо, были подавлены. В России такие разговоры на обсуждение даже и не выносились.
Сейчас «разнообразие» (уже любое) описывается, как социологическая реальность и его идеология – разнообразия должно быть больше. Такая идеология полностью соответствует нейтралитету между существующими и создаваемыми культурами, которые поддерживают строители либерального идеала. Однако разнообразие не может быть постоянным или нейтральным идеалом, потому что мы очень мало знаем, на самом деле, о других культурах и религиях (см. начало статьи).
Мы можем легко развить свои собственные предрассудки и при этом не видеть предрассудки других этнических групп. И в основе вот этого универсализма, лежит провинциализм. Мы привыкли считать себя задворками, провинцией Европы и нам даже в голову не могло придти, что Европа, сама насквозь, морально и нравственно провинциальна. Более того, она и цивилизационно провинциальна, поскольку давно прекратила свое развитие именно, как цивилизация.
Европейцы, считавшие церкви центром глупости, сексизма и суеверий, ничего не знали о мечетях или ашрамах. Они не то, что не могли иметь мнение по данным вопросам, они даже не имели представления о том, что такое вообще существует. Они буквально прокляли свою историю, объявив ее националистической и шовинисткой, но с детской непосредственностью уверовали в добродетели других культур и возвели на алтарь демократию. В результате, все разнообразие свелось изменению иерархий. Европейская одержимость проблемой третьего мира стала функцией нового европейского морального порядка, основанного на чувстве вины. Эмигранты и их дети обрели свободу выражать свои желания, как народ, а европейцы это право утратили. Отныне все их слова и помыслы подлежат цензурированию.
Все, что связано с эмиграцией содержит в себе нелогичность. Если разнообразие «обогащает» и «укрепляет» нации, как утверждалось, то почему любая нация хочет, чтобы эмигранты интегрировались в социум?
Разнообразие лучше всего воспринимается на уровне потребления, прежде всего, в области кулинарии и моды. Сначала это забавно – этномотивы – и экзотично – национальная кухня, и такие вещи приветствуются. Но когда мигранты создают параллельные государству структуры (диаспоры) и проникают на ключевые посты в систему социального обеспечения, развития промышленных отраслей, вклиниваются в принципы права, на которых основаны рабочие отношения между людьми – коренному населению страны становится плохо.
Посмотрите на то, как эмиграция изменила экономическое и культурное ядро западной Европы. Мы того же хотим?
Миграция открывает ворота нового средневековья, в котором образцом для подражания является не человек, а устройство социальных групп. По мере организации этнических групп, большинство населения чувствует себя второсортными гражданами. Уже сегодня в России, не только обычному гражданину, но и правоохранителю, находящемуся при исполнении, бывает сложно добиться справедливости, если в дело вмешиваются представители диаспор. Сообщение о том, что у большинства населения также есть потребности, игнорируется.
Для европейцев, провозглашаемые ими ценности буквально парализовали общество. Сегодня там никто не имеет возможности требовать, чтобы мигранты адаптировались к европейскому образу жизни. Сейчас европейцы вынуждены адаптироваться к требованиям мигрантов, поскольку европейские правительства предлагают своим соотечественникам быть более откровенными в отношении ценностей и обычаев, которые они должны уважать.
Старые культуры Европы, основанные на религии, когда-то действительно выполняли именно регулирующую функцию, позволяющую уважать другую культуру. Но требования личной свободы и автономии отвергли культуру во имя доступности для мигрантов.
____________
Сегодня Россия, уже изрядно зараженная «европейскими ценностями», отворачивается от Европы и устремляется на Восток.
Будучи сами европейцами, мы не смогли понять, осознать ту пропасть, в которую загоняют европолитики народы своих стран. Есть ли у российского общества шанс «излечиться» от европейской заразы? Есть ли у нас шанс понять Восток?
_______________
* Меритократия — политическая система, в которой экономические блага и/или политическая власть передаются отдельным людям на основе таланта, усилий и достижений, а не богатства или социального класса. Продвижение в такой системе основано на производительности, измеряемой с помощью экзамена или продемонстрированных достижений.