Ну… как молодой… молодость она, знаете ли, относительна. Сейчас, в эпоху Нетфликса и кетодиет, женщинам в пятьдесят кажется, что они молоды. Я вот посчитала, что в двадцать один уже слишком стара.
Помню, как стояла на крутом каменном берегу и смотрела на бушующие волны.
После возвращения Васи прошло три недели. Я сначала думала всё наладится, где ж это видано — муж возвращается с войны с новой невесткой! Я всё плакала, а свекровь гладила по голове и приговаривала: «Не плачь, Аксинь, он одумается ещё»
Не одумался. Крики, скандалы, ссоры — всё без толку.
Вскоре родители приехали забирать меня обратно, в свой дом, запрягли целую телегу, но я не взяла ничего из вещей.
— А наряды твои, как же?
— Пусть эта, новая, донашивает. Ей не привыкать.
— Острый у тебя язычок, — пробурчала мать, — потому муж от тебя и убёг.
Очередная волна разбилась о берег.
Я сделала шаг. Волны сомкнулись над головой.
Раздался свисток поезда. Я стояла на перроне. С похожего я провожала мужа на войну, только этот был больше. А спереди и сзади поезда — такие же бесконечно длинные — и люди… Как много людей! Молодые парни и зрелые мужчины, почти все в военной форме, в окровавленных бинтами, некоторые без рук или ног.
А среди них я, в одной сорочке, да и то — насквозь мокрой.
— Эх, девица, мне бы тебя на пару деньков пораньше. Глядишь — выкарабкался бы…
Рядом с одним из вагонов я увидела женщину в форме.
— Здравствуйте, — я совсем растерялась. — А… этот поезд он… куда идёт?
— Этот? Знамо куда — в последний путь для тех, кто своё пожил, а вон тот, — она показала на соседние пути, — обратно на землю. Для тех, кто помер слишком рано. Какой у тебя билет, милая?
— Билет?
Женщина оглядела меня с ног до головы и хмыкнула.
— Утопла, аль сама?
— Сама.
— Значится, без билета. Звать как?
— Аксинья.
— Ступай за мной, Ксюш.
Оказалось, ни рая, ни новой жизни самоубийцам не положено. А положено им, вернее нам, отрабатывать. Так и началась моя новая, если так можно выразиться, жизнь в качестве «проводника».
Некоторые люди умирают просто — идёшь по улице — бум! — тебя сбивает машина и ты уже на перроне. А в кармане у тебя билет на поезд. А некоторые, например, заболевают и лежат почти мертвые, но не совсем. К таким приходим мы и помогаем человеку упокоиться.
Работа не самая плохая. Непыльная, спокойная, график пять через два, раз в сорок лет выдают новое тело, а через каких-то двести лет отправят, наконец, в рай. Или куда там поезд идёт.
Если, конечно, меня не поймают с сигаретами. Тела у нас особенные — живые нас не видят и не чувствуют — но заболеть эта оболочка может. Поэтому за сигареты и прочие вредные привычки — штрафуют.
Я бы и не начала курить, если бы не Маня!
Помню эти ярко-голубые глаза, смотрящие с тоской и надеждой. Когда я к ней пришла она была в коме уже месяц. Бледная, ссохшаяся, словно мошка, в паутине из трубок и проводов.
— Прошу…
— Давай без нытья. Ты уже не выкарабкаешься, только койку занимаешь.
Она поднялась. Прозрачная Маша встала рядом со мной и с тоской взглянула на дёргающийся труп.
Приборы яростно запищали.
— Я хочу видеть сына.
— А я хочу досмотреть Декстера.
— Прошу тебя! Он должен быть в больнице!
В палату забежала шайка врачей. Засуетилась вокруг тела.
— Ладно, они всё равно продержат тебя здесь ещё какое-то время.
Мальчик нашёлся быстро. Он сидел в одиночестве и водил по стене игрушечную машинку.
— Привет, дорогой.
Он не обратил на мать внимания.
— Я никогда не любила с ним возиться…
Свежеумершие почему-то думают, что проводник — это что-то вроде небесных психотерапевтов.
— …Просто ненавидела! Родители даже купили мне комнатку в общаге, чтобы я отдыхала от семьи. Они с ним сидели, а я убегала. Постоянно убегала. Знаешь, я ведь так и не сказала, что люблю его. Ни разу! Позволь мне сказать ему это, пожалуйста!
Достигнув конца стены машинка «взлетела» и приземлилась на лавочку. Мальчик изобразил звук полёта.
Я подняла глаза на Машу, но её уже не было. Где-то выругался доктор.
Я присела рядом с пацаном и стала ждать следующий вызов. Вскоре к нему подошёл мужчина.
— Пап, а когда можно будет зайти к маме?
— Пойдём.
Мальчик растерянно посмотрел вокруг.
— Но мы же только что пришли.
— Ты сегодня останешься у бабушки.
Мужчина развернулся и пошёл к лифту. Ребёнок засеменил за ним.
— С мамой что-то случилось?
Мужчина молча нажал на кнопку вызова.
— Пап!? Что-то не так? Ей стало хуже, пап? Мне…
— Ты можешь помолчать?
Лифт звякнул, открылись двери, мужчина подтолкнул сына внутрь.
Когда писала отчёт — нашла адрес этой комнаты. Типовая семейная общага, комната больше походила на шкаф. На столе валялись карандашные наброски и пачка сигарет. Художница из ней была не многим лучше матери.
Как же гадко!
— Давай Ксюш, осталось меньше полутора века.
С тех пор я периодически заходила в эту комнату покурить. Думала, её скоро перепродадут, и я брошу, но за всё это время тут никто так и не появился.
До этого дня.
— Привет, Ксюш.
В комнату вошёл парень. Я аж поперхнулась. Спрыгнула с подоконника, вытянулась по струнке, разве что честь не отдала. Неужели начальство? Парень был совершенно не похож на старичков, перед которыми я отчитывалась раз в квартал. На вид лет двадцать, короткие волосы, щетина, синяки под глазами. Может ангел?
— Ну? — спросил он, улыбнувшись, — Как тебе комнатка?
Издевается? Мразь высокомерная! По-любому ангел.
— Слышь, собрался стучать…
— Ты права, слишком светло.
Он задёрнул штору прямо перед моим лицом. Я так и осталась в полном недоумении сидеть на подоконнике.
— Ты меня видишь? — Спросила я, аккуратно отодвигая фиолетовую ткань.
Парень не ответил. Разулся, лёг на кровать, закурил.
Живой. Сам с собой разговаривает. Придурок полоумный! Напугал.
— Я думал, мы будем жить тут вместе.
— Извини дружище, — я улыбнулась, — ты слегка опоздал.
— Ты права. Если бы мы жили вместе, пришлось бы снять что-нибудь поприличней.
— Видел бы ты, куда привёл меня мой прошлый бойфренд.
Я развеселилась.
— Ума не приложу, где бы я взял денег на квартиру. Хорошо, что ты меня бросила.
— Вот оно что! Ничего, забудешь, в море полно другой рыбы.
— Да, я знаю. Одиночество тоже неплохо.
Завибрировал телефон.
— Прости приятель, мне нужно идти. Люди, понимаешь ли, умирать хотят.
Смешно это, он меня не слышал, а чувство, будто впервые за сотню лет, по-настоящему с кем-то поговорила.
Я уже спускалась к выходу, когда кто-то схватил меня за плечо.
— Что здесь понадобилось проводнику?
На этот раз точно «наш». Высокий, в сером плаще и восьмиклинке. Прям сбежал из «Острых козырьков»!
— Твоё какое дело, ангел?
— Тут я задаю вопросы.
— Как видишь, нет.
Я улыбнулась.
— Проводникам нельзя долго быть рядом с живыми.
— Ещё что-нибудь мою работу расскажешь? — Душнила.
Он не ответил.
— Тогда, если не возражаешь…
Я сбросила его руку и ушла. Дожили — какой-то ангельский пёс меня поучает! Ладно, всё равно я не планировала возвращаться. Наверно.
…
— Привет дорогой, — я вбежала в комнату и взгромоздилась на подоконник. Шторы слегка колыхнуло, но Андрей, занятый рисованием, не обратил на это внимания. — Прикинь, сегодня забирала этого… Забыла, как его зовут… Ты мне его стихи читал. Взяла бы автограф, но сам понимаешь.
Я посмотрелась в зеркало, пригладила выбивающуюся прядь. Что за глупый жест, он никогда не увидит меня, а если бы и увидел… Тело-то не моё. Казённое. Худенькая девушка с короткими чёрными волосами и карими глазками. Симпатичная… вроде.
Он отошёл от холста. Закурил. Посмотрел на рисунок. Я заглянула ему через плечо.
— Симпатично. Вода неплохо получилось.
— Ты права, это отвратительно.
Он затушил сигарету об холст.
— Я никогда не хотел стать великим художником. Мне бы хватило не быть посредственностью.
— Тут такое дело, тебе как живому это сложно понять, но ты тут ничего не решаешь. — Я потянулась и легла на подоконник, задрав ноги. — Время расставит всё по местам. Кого-то — в Лувр, а кого-то — в метро. Тебе остаётся только рисовать и надеяться.
— Помнишь, ты попросила свой портрет? Я тогда не захотел его рисовать. Сослался на то, что не люблю писать портреты. На самом деле — я очень боялся тебя разочаровать. Просто ты всегда так смотрела на мои картины… С такой скукой, словно это… узор на шторах.
Он коснулся фиолетовой ткани.
— Это странно? Странно, что я до сих пор тебя вспоминаю?
Ладонь медленно скользнула вниз. Ещё несколько сантиметров, и его рука дойдёт до моего лица. На мгновенье я так явственно представила это — он гладит меня по щеке, спускается к шее, я перехватываю его ладонь, и наши пальцы переплетаются…
Я даже подняла руку, но кто-то громко кашлянул.
— И что, по-твоему, произойдет?
Я соскочила с подоконника и уставилась на ангела. Чёрт, шугнул как кошку со стола! Разве что тапком не ударил.
— Я не собиралась…
— Что, по-твоему, произойдет, если ты коснёшься его?
— Я не собиралась трогать живого, я знаю прави…
— Что, ты думаешь, случится?!
Странно… Сколько уже мертва, а никогда не задавалась этим вопросом. Наши тела настоящие, мы можем поднимать предметы, а если надо, то и протолкнуться в толпе, но люди нас просто не замечают. Если прямо сейчас я возьму чайник и брошу на пол, Андрей будет уверен, что сильный ветер распахнул окно.
Но… Что если я не просто дотронусь до него? Что если я положу ладони ему на лицо и заставлю посмотреть мне в глаза. Что если я… поцелую его?
Ком встал в горле.
— Давай, если хочешь. Я разрешаю.
Я пожала плечами.
Попыталась сделать равнодушный вид, но рука предательски задрожала. Я положила ладонь на щетинистую щёку. Уже и забыла как это — прикасаться к кому-то, чувствовать тепло, ощущать дыхание… Андрей дёрнулся.
— Чёрт, — он застонал, — грёбаная мигрень.
Андрей старательно массировал висок, которого секунду назад касались мои пальцы.
Я растерянно переводила взгляд с Андрея на свою ладонь.
«Не смей плакать! Только не при ангеле…»
— Ты — проводник! Ангел смерти, если угодно. Пожалуйста, запомни это.
Ангел подошёл к парню, провёл рукой по волосам. Стон прекратился. Он наклонился и тихо прошептал:
— Она всё ещё думает о тебе. Просто позвони ей.
— Что ты делаешь?!
— Свою работу.
— Ему будет с ней плохо. Посмотри, что она с ним сделала…
— А может ему плохо из-за тебя? Сколько времени ты тут провела?
Я не ответила.
— Сколько тебе осталось? Сотня? Говорят, последняя треть самая тяжелая. Мой тебе совет — отстань от него. Иначе твой срок увеличится. Надеюсь, ты меня поняла.
Хотелось бы мне вызвать мигрень у этого мудака! Я взглянула на Андрея, держащего в руках телефон. Может, он всё же будет счастлив с ней…?
…
Я поднималась по знакомой лестнице на ватных ногах.
Комната не изменилась. Может, стала более грязной. Повсюду окурки, бутылки, сотни порванных холстов. Обои содраны, а на голых стенах с десяток одинаковых рисунков. Женское лицо. Очень противное лицо.
На кровати умирал Андрей. На рабочем столе рассыпались таблетки. Ангел лениво перебирал их рукой.
— Ты вернулась.
— В этот раз я на работе, а вот тебе тут делать нечего.
— Творческие люди такие сложные, — равнодушно сказал он. — Знаешь, что это за рисунки на стене? Он хотел нарисовать Ксюшу. Надеялся, что она не уйдет, если у него получится. Но она ушла.
— Из-за портрета?
— Нет. Просто полюбила другого. Но у них это ненадолго. Она ещё вернётся.
— К кому? Андрей теперь мой, — я не могла поверить, что это правда. Ещё несколько минут, и я возьму его за руку, прикоснусь к его телу, поцелую… Андрей умирает не своей смертью. Пусть мне прибавят срок! Сто, двести, триста! Главное — он будет рядом!
— Давай начистоту. Ксюша скоро забеременеет. Этого ребёнка должен воспитать Андрей. Он мне нужен.
— Я поняла.
— Немного скостим тебе срок, что скажешь?
— Уходи. Не мешай работать.
— Ты тут главная, — ангел пожал плечами, подошёл к двери, — думаешь, вы будете счастливы тут?
— Не твоё дело.
— Наша работа имеет мало общего со счастьем. Сама знаешь.
Ангел закрыл дверь. Мы остались одни.
Андрея трясло. Он закатывал глаза и тихо хрипел. Ему было сложно дышать. Я легла на кровать, обняла его, прижавшись к мокрой от пота спине. Погладила по голове. Он перестал дрожать. Теперь мои прикосновения не приносят боли, только покой.
— Ксюш, кажется, я умираю.
— Это да.
— Чёрт, мой труп обнаружат с игрушкой в руках. — Я заглянула через плечо, он действительно сжимал небольшую красную машинку. — Как думаешь, это сильно инфантильно?
— Нет, скорее мило.
— Врёшь.
Он развернулся и посмотрел мне в глаза. Слышит.
— Может и вру. Какая разница?
Я поцеловала его. Это не могло продолжаться вечно, но боже, как бы мне этого хотелось! Когда я прервала поцелуй, слёзы стекали по моим щекам.
Какие же у него красивые глаза!
— Я тебя очень сильно люблю… Помни об этом, пока будешь проживать свою дурацкую жизнь.
Я со всей силы толкнула его с кровати, Андрей упал на пол. Его вырвало.
Я встала, подошла к окну. Мир был отвратителен, как и обычно.
— Осталась всего сотня лет.
— Ты ещё здесь?
Андрей смотрел на кровать.
Я не ответила.
…
Я умер стариком. Ну как, стариком. В пятьдесят два. По закону уже не молодежь, так что нечего ныть. Проклятый рак лёгких. В первый раз я от него отбился, но со второй попытки он всё-таки дожрал.
Меня положили в ту же больницу, где умирала жена.
Казалось — это было так давно — Кате тогда только исполнилось пять. Помню, как сидел в этом коридоре и пытался объяснить маленькой девочке, почему мы пойдём домой вдвоём. Мы зашли в палату, где она прощалась с матерью. А я стоял у двери и ждал, когда смогу увезти дочь домой.
С женой я попрощался задолго до этого. В тот самый день, когда она впервые обдолбалась присматривая за Катей.
— Я никогда тебя не любила, — сказала она, когда я выдернул у неё из рук ребёнка. — Признайся, ты тоже меня не любил! И её не любишь, кто она тебе? Ты вообще никого не любишь кроме той кареглазой девки со своих рисунков!
Она была права. Когда Ксюша пришла ко мне, на втором месяце, в слезах, я подумал, что так будет правильно, но полюбить её так и не смог. Но насчёт Кати она ошибалась.
Я признался дочери, когда ей было восемнадцать. Нервничал, много курил. А она лишь улыбнулась и сказала.
«Я твоя дочь, и точка. Не отвертишься».
Она была рядом, когда я умирал. Держала меня за руку и плакала. Я смотрел на дочь и улыбался. Кажется, я всё-таки нашёл настоящую любовь? Хоть и немного не так как думал.
С этой мыслью я и заснул.
Открываю глаза, а я сижу в больничном коридоре на лавочке. В очереди. Причем людей столько что ни начала, ни конца этой очереди не видно. В руке талончик, на нём номер из пяти цифр.
— Андрей Васильевич?
Ко мне подошёл какой-то парень в сером плаще.
— С утра был.
— Талончик покажите.
Я протянул ему кусок бумаги.
— Следуйте за мной.
Здание было один в один больница, только больше.
— Что происходит?
— Ты умер.
— Я догадался. Разве я не должен быть в очереди?
— Должен. Но иногда душа оказывается в другом месте, теряет свой номер и место в очереди.
— Но я ничего не терял…
Парень достал мой талон и порвал.
— Я точно не знаю, сколько у вас времени, но в любом случае не так уж много. Настоятельно советую не тратить его на тупые вопросы. Кабинет номер три тысячи три.
Он ушёл. Я тупо смотрел на дверь.
У вас?
Я смотрел на серую дверь и боялся поверить в свою догадку. Девушка которую нельзя увидеть или почувствовать, но которая всегда рядом и, самое смешное, которая без каких-либо причин любит меня. Разумеется, это просто фантазия, галлюцинация, бред умирающего. Или…
«Помни об этом, пока будешь жить свою дурацкую жизнь».
Я открыл дверь.
— Привет, — она улыбнулась, — мы, кажется, не знакомы. Меня зовут Ксюша.
Автор: diart
Источник: https://litbes.com/concourse/bf-19/
Больше хороших рассказов здесь: https://litbes.com/
Ставьте лайки, делитесь ссылкой, подписывайтесь на наш канал. Ждем авторов и читателей в нашей Беседке.
@Литературная беседка #беседка фантастов #конкурсы #фантастика