Найти в Дзене

Юрий Никулин поделился воспоминаниями о том, как он на войне в дивизионе самодеятельность организовывал

Юрий Никулин (1921-1997) - замечательный актёр, цирковой артист (клоун) и режиссёр. Директор и художественный руководитель цирка на Цветном бульваре. Он был футбольным болельщиком. Ему на моём канале посвящена целая подборка. Юрий Владимирович - участник Великой Отечественной войны. «Кто сказал, что надо бросить песню на войне? После боя сердце просит музыки вдвойне», – писал поэт Василий Лебедев - Кумач. Помните, это фраза стала знаменитой после блестящего фильма "В бой идут одни старики" То же самое относится и к клоунаде, да и к другими видам искусства, самодеятельности. Цирковые репризы, оказывается, Юрий Никулин показывал ещё во время войны. Вот, что он рассказал в книге "Почти серьёзно..." "В Валмиере вызвал меня замполит командира дивизиона капитан Коновалов и сказал: — Никулин, ты у нас самый веселый, много анекдотов знаешь, давай — ка организуй самодеятельность. Я охотно взялся за это дело. Обойдя все батареи дивизиона, выявил более или менее способных ребят. К первому конце
Фото из открытых источников сети Интернет
Фото из открытых источников сети Интернет

Юрий Никулин (1921-1997) - замечательный актёр, цирковой артист (клоун) и режиссёр. Директор и художественный руководитель цирка на Цветном бульваре. Он был футбольным болельщиком. Ему на моём канале посвящена целая подборка.

Юрий Владимирович - участник Великой Отечественной войны.

«Кто сказал, что надо бросить песню на войне? После боя сердце просит музыки вдвойне», – писал поэт Василий Лебедев - Кумач.

Помните, это фраза стала знаменитой после блестящего фильма "В бой идут одни старики"

То же самое относится и к клоунаде, да и к другими видам искусства, самодеятельности.

Цирковые репризы, оказывается, Юрий Никулин показывал ещё во время войны.

Вот, что он рассказал в книге "Почти серьёзно..."

"В Валмиере вызвал меня замполит командира дивизиона капитан Коновалов и сказал:

— Никулин, ты у нас самый веселый, много анекдотов знаешь, давай — ка организуй самодеятельность.

Я охотно взялся за это дело.

Обойдя все батареи дивизиона, выявил более или менее способных ребят. К первому концерту мы готовились тщательно. Самому мне пришлось выступать в нескольких ролях.

Во-первых, быть организатором концерта.

Во-вторых, вести его как конферансье.

в-третьих, быть занятым в клоунаде.

В — четвертых, петь в хоре.

В — пятых, стать автором вступительного монолога и нескольких реприз между номерами.

Я выходил перед публикой и говорил:

— Как хорошо, что передо мной сидят артиллеристы. Поэтому я хочу, чтобы наш концерт стал своеобразной артподготовкой, чтобы во время концерта не смолкали канонада аплодисментов и взрывы смеха. Чтобы остроты конферансье, как тяжелые орудия, били зрителей по голове, а публика, получив заряд веселья, с веселыми минами на лицах разошлась по домам.

Возникло много сложностей с клоунадой. Я понимал, главное — найти отличного партнера. Мой выбор пал на моего друга сержанта Ефима Лейбовича. Все знали его как человека спокойного, уравновешенного, рассудительного, эрудированного — до войны он работал в газете.

Ефим старше меня на два года. Он любил экспромты, шутки. Я решил, что из него выйдет отличный Белый и вместе мы составим довольно забавный дуэт.

В одной из разбитых парикмахерских мы нашли рыжую косу. Из нее сварганили парик. Углем и губной помадой (помаду дали телефонистки) я наложил на лицо небольшой грим. Из папье — маше сделал нос. На тельняшку, которую одолжил у одного из наших бойцов, служившего ранее в морской пехоте, надел вывернутую мехом наружу зимнюю безрукавку, раздобыл шаровары и взял у старшины самого большого размера, 46-го, ботинки, а Ефим — Белый клоун — надел цилиндр, фрак. Под фраком — гимнастерка, брюки галифе и ботинки с обмотками.

В клоунаде, в репризах я использовал материалы, присланные из дома. Отец писал фельетоны о Гитлере, откликался на многие политические события, этот репертуар он всегда посылал мне.

В те дни немало говорилось об открытии ученых по расщеплению атомного ядра. На эту тему мы придумали репризу.

Я появлялся на сцене в своем диком костюме с громадным молотком в руках. Остановившись, поднимал что-то невидимое с пола и, положив на стул это «что-то», бил по нему молотком. Стул разлетался на куски. Вбегал партнер и спрашивал:

— Что ты здесь делаешь?

Я отвечал совершенно серьезно:

— Расщепляю атом.

Зал раскалывался от смеха (до сих пор не могу понять: почему так смеялись?).

Делали мы и такую репризу. Ефим спрашивал меня:

— Почему наша страна самая богатая и самая сладкая?

Я отвечал:

— Не знаю.

— Наша страна самая богатая, — говорил он, — потому, что у нас есть только один поэт Демьян Бедный. А наша страна самая сладкая потому, что в ней только один Максим Горький…

Тогда я спрашивал Ефима:

— А почему наша страна самая умная?

— Не знаю, — отвечал он.

И я с торжеством говорил:

— Наша страна самая умная потому, что в ней есть только один дурак… И это… ты!

Пользовалась успехом и такая острота. Я с невинным видом задавал партнеру «простую задачу».

— У киргиза было шесть верблюдов. Два убежало. Сколько осталось?

— А чего тут думать, — отвечал Ефим, — четыре.

— Нет, пять, — заявлял я.

— Почему пять?

— Один вернулся.

Солдаты, изголодавшись по зрелищам, по юмору, по всему тому, что когда-то украшало мирную жизнь, смеялись от души.

Выступления наши проходили хорошо. Больше всего мне нравилось конферировать и исполнять песенки. Эта вообще голубая мечта моего детства — петь в джазе.

По решению командования мы выступали в городском театре. Сначала — для военных, а потом для гражданского населения.

В концерте, который мы давали в театре, принимал участие и начальник связи дивизиона старший лейтенант 00.

Подружились мы с ним еще во время наступления в Эстонии. Зашли в какой-то заброшенный особняк. В доме все было перевернуто, а в углу стояло запыленное пианино. Факторович прямо засиял от радости. Он сел за инструмент и начал играть. Для меня это все выглядело неожиданным — довольно сухой человек по натуре, мой начальник, которому за все время службы я сказал слов пять, вдруг начал играть. От его игры все кругом словно засветилось. И его собственное лицо изменилось. Настроение у нас поднялось."

Эту историю, на мой взгляд можно бы было (с согласия наследников, разумеется) включить в сценарий фильма о войне.

Про фигурирующего в рассказе Ефима Лейбовича захотелось узнать поподробнее. Из другой главы выше цитируемой мною книге мы узнаём, что он был командиром отделения, сержантом связи. "Лейбович со своим отделением протянул связь от батареи до наблюдательного пункта на передовой". - пишет Юрий Никулин, что даёт отчётливо понять какими сложными и опасными были военные будни наших героев, и как остро они нуждались в таких отдушинах отдыха, как, например, цирковые номера. Нужно было отвлечься, расслабиться, хоть на минуту почувствовать себя в мирных условиях.

Но больше про Лейбовича, увы, ничего не смог отыскать.

Разве только рассказ Лейбовича о своём товарище Юрие Никулине:

"Юра пришёл к нам из госпиталя, худой, сутулый, в короткой шинели. И первым делом состроил „японца“, ужасно смешную гримасу. Постоянно всех нас бодрил и веселил, хотя на душе кошки скребли. Обожал всяческие розыгрыши. Как командир он был уж очень мягок, а солдат хороший, находчивый, жизнерадостный. Умудрялся много читать, марки собирал, а остроты и шутки из него прямо сыпались. И не только на привалах, но и в самых отчаянных ситуациях».

Читаешь эти строки"всех нас бодрил и веселил, хотя на душе кошки скребли", слёзы на глаза наворачиваются.

На том, хотел уже заканчивать данный материал, но мне посчастливилось всё-таки найти искомое. В статье Елены Данилевич в издании "Аргументы и факты. Санкт-Петербург".

Выясняется, что в ноябре 2008-го в музей городского цирка на Фонтанке пришёл ободранный, грязный мужчина, которого поначалу не хотели пускать на порог. Но когда он протянул письма, написанные почерком Юрия Никулина, сотрудники музея ахнули. Каждое  начиналось с приветствия: «Здравствуй, дорогой Ефим». По словам бездомного, он нашёл их в мусорном баке.

Эти письма Никулин адресовал своему боевому другу, партнёру по фронтовой самодеятельности.

Вот, что пишет Елена: "К сожалению, о Ефиме Лейбовиче известно мало. Его артистическая карьера не сложилась. Он жил в доме 37 по улице Декабристов в Петербурге, там и закончил свои дни. В квартиру въехали новые хозяева и, даже не читая, выбросили все бумаги, в том числе письма Юрия Никулина. Их в мусорных баках и нашёл бомж Евгений, как он представился, принёс в музей. Неравнодушному бродяге в цирке на Фонтанке тут же выписали денежное вознаграждение. В приюте для бездомных ему тоже оформили все необходимые бумаги, чтобы он поехал на родину, в Липецк, где мужчина собирался начать новую жизнь. Потрясённый этой историей, с ним захотел связаться и лично  поблагодарить сын великого клоуна, генеральный директор Цирка на Цветном бульваре Максим Никулин. Однако следы благородного  нищего оборвались".

Вот так вот в наши дни закончилась история этих славных людей, героев войны, начатая в те страшные годы. Героями я считаю всех, кто воевал с фашизмом. Светлая вам память, низкий поклон. Спасибо за победу, Юрий Владимирович! Спасибо за победу товарищ сержант Лейбович!