Последний месяц зимы выдался не очень радостным. Сильно сдал дед Митя. Вот вроде вчера только бегал бодрячком, а сегодня и с кровати лишний раз не встанет. Иногда выходя на улицу, дед, опираясь на палочку, поднимал глаза к небу и что - то шептал сухими губами, как будто разговаривая с кем-то невидимым обычному человеку.
Начало второй части
Казалось, что дед Митя стал меньше ростом. Он никогда не отличался богатырским сложением, а сейчас и подавно. Иннокентий старался навещать старика как можно чаще, иногда даже ночевал у них. Дед Митя, видя, что Иннокентий старается помочь ему, сказал:
- Ты, Кеша, сильно не паникуй, не старайся. Время моё подходит и никуда ты от этого не денешься, хоть какими снадобьями меня натирай. Пожил я долго, дай бог каждому! А сейчас что? Только доживать потихоньку и всё. Возраст мой - вот и вся болячка!
Даже к своему любимому занятию - к рыбалке, дед охладел. Иногда, когда выдавался день потеплее, Иннокентий выводил старика на реку. Вместе долго сидели на берегу, глядя на замёрзшую белую равнину. Лёд ещё не тронулся, рано, и дед Митя часто говорил:
- Дожить хочу, увидеть, как побежит река, понесёт свои воды вдаль, тогда и уходить можно со спокойной душой.
- Ты, отец, рано собрался! Возраст возрастом, а пожить ещё надо. Не береди себе душу, не думай о таком.
- Тут, Кеша, думай, не думай, а никто этого не избежит. Не боюсь я ничего, не жду, но понимаю, что пора мне. Анфисушку мою только жалею, как она одна, без меня? Ведь и ругает меня, бывает, а знаю, любит! Много лет вместе прожили, всякое было, а половинка она моя, не оторвать, не убрать.
Иннокентий видел, что Анфиса Петровна часто грустила, думы нерадостные посещали её, видела, что дедушка совсем упал духом. Странно и горестно ей было видеть мужа в таком состоянии, всегда он был шутником и затейником, а тут, как будто подменили старика. Иннокентию тоже не нравилось настроение деда Мити:
- Не призывай беду заранее, отец! Живи, сколько поживётся, унынием своим ты и себе хуже делаешь, и всем нам.
Иногда, когда дед Митя засыпал, Иннокентий тихо переговаривался с Анфисой Петровной.
- Знаю я, сынок, что гложет его! Сын наш!
- Анфиса Петровна, а я думал, у вас нет детей. Никогда не говорили вы о нём, да и не приезжал он сюда.
- Запретил даже имя его упоминать, сказал, что и со мной до конца говорить не будет, если разговор о сыне заведу. А дед упрямый, пойду против и слова не скажет, не будет разговаривать! Много лет назад разругался он с сыном, повздорили, уже взрослый Паша был. Что уж там точно не поделили, уже и сам не вспомнит, наверное.
Но разругались крепко, Паша уехал тогда и нет ни слуху, ни духу, ни разу не приезжал, звонит мне иногда, да толком не поговорить с ним, у деда всегда ушки на макушке. Обидно мне, что так сложилось! С отцом разругались, а мне то за что?
Сколько лет сыночка своего я не видела. Вижу, что и Митя мается, но молчит, не показывает, как тяжело ему, хочет увидеть сына, помириться, а сказать - гордость не позволяет! Я, Кеша, от деда в тайне написала сыну, прошу приехать его, сказала, что отец тоже переживает, но первый шаг не сделает. Паша уже тоже не мальчик, но должен уступить, кто его знает, как случиться, может отца последний раз увидит. Должен приехать скоро, и жду, и боюсь! Как встретятся? Как бы дед чего не учудил!
Неделя прошла после этого разговора и однажды, подходя к дому деда Мити, увидел Иннокентий у ворот незнакомый автомобиль. Понял, кто приехал, хотел развернуться обратно, зачем мешать! Но, Анфиса Петровна в окно увидела Иннокентия, вышла на крыльцо.
- Кеша, заходи, заходи!
- Анфиса Петровна, не хочу мешать вам, у вас свои разговоры.
- Не помешаешь, пошли!
Иннокентий поднялся на крыльцо. Анфиса Петровна шепнула:
- Ночью Паша приехал, я, как увидела, чуть с ума не сошла. Сколько лет прошло, сын уже и сам седой. Эх, два дурака, что тут скажешь!
- Как они, не ругаются!
- Слава богу, нет! Всю ночь сидят, разговаривают. Сколько лет зря прошло. Ох, жизнь, жизнь!
Иннокентий зашёл в дом. За столом, рядом с дедом Митей сидел немолодой мужчина, с сединой на висках. Глядя на него, невозможно было подумать, что это сын своих родителей - мать с отцом небольшого роста, а сын высокий, крупный, косая сажень в плечах.
- Что, Кеша, видишь, какой богатырь у нас с матерью получился! Удивляешься?
Дед Митя как будто помолодел, всё его уныние исчезло, как будто и не было. Это был тот, прежний дед Митя, шутник и балагур.
- Ну, знакомьтесь! Это Паша, сын наш.
Павел поднялся из-за стола, протянул руку подошедшему Иннокентию.
- Здравствуйте! Вы и есть тот знаменитый Иннокентий? Мне отец много про вас рассказывал. Удивлён и рад, что моим родителям вы, как сын стали. Я виноват перед ними, спасибо, что вы их не забываете!
- Рад, что вы помирились! А дед Митя представляю, что про меня нарассказывал, он у нас большой выдумщик.
Дед Митя хитро прищурился.
- И не выдумывал ничего, как есть, так и говорю. Садись за стол, Кеша. Нас Анфисушка уже закормила, теперь ей есть о ком позаботиться.
- Да! Мама нас из - за стола не скоро выпустит! - Павел обнял Анфису Петровну, та засветилась каким-то ярким светом, заулыбалась и приникла головой к плечу своего взрослого сына.
Иннокентий сел за стол. Через минуту около него уже стояла тарелка с ароматными пирогами, дымился в чашке ароматный чай, а Анфиса Петровна всё сновала от плиты к столу, поднося всё новые и новые блюда.
- Мама, сядь, посиди с нами, отдохни.
Анфиса Петровна присела рядом с сыном, гладила его по плечу, часто вытирала глаза уголком платка. Дед Митя весь светился радостью. Вот ведь как! Только вчера он был подавлен и печален, еле ходил с палочкой, а сегодня - совсем другой человек! Ни лекарства не нужны, ни снадобья! Лишь радость великая подняла на ноги старика, дала ему силы и желание жить!
- Ничего, Кеша, ещё поскрипим, повоюем!
- Пей чай, воин ты мой!
- Вот так, сынки мои! Только чаем меня супружница и угощает, даже рюмочку не подала!
- Сиди уже, старый! Рюмочку ему! Вчера только еле поднялся утром, а туда же - не подала!
Иннокентий попал в свою привычную среду. Слушая перепалки деда Мити с Анфисой Петровной, он был несказанно рад тому душевному теплу, которое, несмотря на свои пререкания, излучали эти старые, но молодые душой люди!