Часть третья.
ОБИТЕЛЬ.
Вечер.
Пятилетний мальчуган постоянно стремился убежать вперёд, и хотя он, конечно, потом возвращался, родителям это очень не нравилось. На улице уже темнело, а у отца на плечах восседал младший сынишка, наотрез отказавшийся идти ногами. Шли они не самым удобным путём, здесь не было хорошего освещения, да и под ноги следовало глядеть повнимательней. Но путь этот был короче. И ещё, он напоминал родителям первые минуты их случайного знакомства. Но убегающего вперёд сынулю это не оправдывало.
- Ты будешь сегодня слушаться или нет? - Довольно грозно и звонко сказала мать.
- Я слушаюсь, - пропищал тот, - я вот он, не потерялся.
- Ещё бы ты потерялся! - Властно сказала мать. - Ну ка, давай, иди рядом. Один, видите ли, устал, другой скачет неизвестно куда. Мы с вами что, должны с ума что ли сойти?
- Мам, я бегу, - он и правда подбежал и постарался идти рядом, что для мальчишки, просидевшего три часа в гостях у бабушки с дедушкой, не так то просто.
- Ты сама никогда не удирала от родителей? - Усмехнулся муж.
- Я?.. Я думаешь помню? - Она взяла сына за руку. - Меня мама тоже не баловала. Сорвала бы вицу или крапиву, сразу бы мозги на место встали.
- Видишь, он тоже слушается.
- Я слушаюсь!
- Попробовал бы не слушаться, - сказала она, но уже не строго, а с небольшой улыбкой.
Они подошли к школьному крыльцу и остановились под фонарём, освещающим площадку перед ним. Мать отпустила сына, как бы дав понять, что тот может немного пробежаться в пределах видимости.
- Интересное место, - сказал муж, - я в душе его называю “чек поинт”.
- Почему?
- Именно здесь мы с тобой остановились, когда ты меня вытащила из той разборки. То есть, такая точка, с которой можно вперёд пойти или ... Представляешь, мы могли разойтись в разные стороны и больше никогда не встретиться. Мне тогда так стыдно было…
- Папи стыно, - повторил младшенький, сидя на плечах.
- Нашёл бы себе другую, мало нас что ли?
- Смеёшься… Нет, такую бы не нашёл.
- Тебя Господь помиловал, Саша Григорьев. Так что, при любом раскладе, ты бы всё равно оказался в баптистской церкви, а там…снова я.
Сынок поднимался по ступенькам и сбегал вниз, но мать, поглядывая на него, не ругалась, хоть и порывалась иногда что-то ему крикнуть.
- Я тогда предложил тебя проводить, - продолжил Саша, - до сих пор не понимаю, почему ты меня не отвергла.
- Нашёл, о чём думать. Ты до сих пор не догадался?
- Нет.
- Я ведь тогда тоже сдыгала. Я то думала, что там Костик Мурзин, с которым я девять лет училась вместе, и какие-нибудь парни из нашей округи, а там этот, как его. Ха… А мне ещё идти вон сколько. Я тебя не знала, конечно, но по виду ты был нормальным, не придурком, как эти. Думаю, ладно, пусть проводит, поболтаем… Мне тоже страшно было, хоть я и харахорилась. А ты всё-таки парень, с тобой безопасней. Да и папе потом было бы что сказать… Так что, Сашечка, ты прав, где-то здесь решалась наша судьба. Или судьба не правильно говорить?
- Христиане говорят воля Божья. Но, и судьба можно сказать, наверно. Бог судил нам с тобой быть вместе. И расставил Свои знаки на нашем пути. У меня тогда было ощущение, что каждый перекрёсток, каждый шаг, каждый отрезок разговора – это что-то неожиданное и неведомое. Как бы всё время эти чек поинты на пути, чуть ошибёшься и придётся возвращаться назад и… я вернусь, а тебя уже нет. В любой момент ты могла от меня убежать.
- Люди говорят, от судьбы не убежишь. Нет, Саша, не было у меня желания убежать. Сама не знаю, почему. Как-то почувствовала, что ты хороший, искренний, скромный… Ко мне всегда пацаны хорошо относились, крутились возле меня. Но мне с ними было не интересно почему-то.
- У меня наоборот, мне казалось, что девчонки на меня внимания не обращают. А тут… Ты меня вытащила. Проводить напросился, и ты согласилась. Я тогда вообще ничего не понимал. Взял, про маму напомнил случайно… Потом ещё круче… Ты дочка священника, а я промышляю наркотой. Ну не бывает же так! Ты сволочь, а тебе помогают, позволяют проводить себя, относятся по-человечески… Потом у подъезда, раз, отец твой стоит на балконе. Мне стыдно глаза поднять, а он зовёт в гости… Ещё одна развилка. А если бы он не вышел, или не позвал, время то было...
Сынуля с разбегу врезался в мать, она засмеялась, сил на ругань уже не было. Она подхватила его на руки и поднесла к мужу:
- Смотри, Саша Григорьев, твоя полная копия! Вот ради чего Господь нас свёл!
- А я потом целый месяц вялился один, будто оцепенел. Знал, что надо позвонить пастору, но тормозил. А самым заветным желанием было увидеть тебя, хотя бы разок. Никогда ведь не знаешь, как к тебе относятся, особенно девушки. Такие эмоции во мне бурлили, считал себя недостойным и по отношению к Богу, и по отношению к тебе. Когда за один вечер с тобой столько происходит, столько сваливается милости, то…
Она поставила сына на землю и потрепала его волнистую шевелюру, тот прижался к ней, видно, набегавшись, захотел побыть ближе к родителям. Они потихоньку пошли к дому, сын послушно держался за материнскую руку.
- Да, Саша, было в том вечере что-то мистическое, я это тоже помню. Морозовы меня уговаривали остаться, а я сомневалась. Думала, идти ли в темноту и прохладу, или звякнуть папе и расслабиться в гостях. Мы с Ленкой всех братьев обсудили. Над тем поржали, над другим. Я её спрашиваю: “Почему вы с Лилькой всё время о братьях думаете? Так хочется под венец?” Лена мне такая: “Тебе хорошо, на тебя любой внимание обращает.” Я говорю: “ Нашла чему завидовать. Мне пока никто не интересен. Хоть из церковных, хоть из мирских. Все одинаковые.” Она вдруг говорит странную фразу: “Да ты сейчас на улицу выйдешь, любого за руку схватишь и он будет твоим.” Я посмеялась над ней тогда, типа: “Ага, он будет стоять и ждать! А я в потьмах его заграбастаю, приведу домой и скажу: “Папа, это мой жених!” - Она глянула на Сашу. - Вот как это понять? Вышла от них, мне стало интересно, кого в темноте можно схватить за руку…На улице ни души. И вдруг…
- Ленка у нас пророчица. Считай, она тебя подготовила.
- Да не-е. У меня свои теории были, я в любовь слабо верила. Я это по-другому понимала. Почему-то не очень любила подкатывающих парней. Я сама хотела понять, что мне кто-то нужен. Я же говорила, что я вредная.
- А я оказался нужен.
- Да, именно ты. Рядом с тобой моя душа оттаивала.
Младший сынок, сидя на Сашином загривке, приложил свою голову на голову отцу и начал задрёмывать. Они уже вышли на проспект и подошли к магазину, возле которого Саша задал ей вопрос про маму… Магазин ещё не закрылся, но людей, как и тогда, почти не было.
- Саш, возьми Бодю на руки, а то он свалится сейчас.
Саша аккуратно снял малыша и взял двумя руками. Старший шёл между родителями и уже не пытался убежать.
- Устанешь так нести, - сказала она, - зря на машине не поехали. Посидите на лавке, а я сбегаю в магаз, хлеба куплю.
Она зашла в супермаркет, а Саша с детьми сел на лавку, усадив младшего на колени. Тот уже откровенно спал. На улице было по летнему тепло. Напротив магазина стояла чёрная машина, покупателей уже не было видно. Старший сын тоже притулился к папиному плечу. Саша вспоминал то время, когда они с Руфью только познакомились. Вспоминал бурный поток недоумения, с помощью которого Господь вырвал его из мирской бессмысленной жизни. Мог ли он представить тогда, восемь лет назад, что обрушившееся на него знакомство с дочерью баптистского пастора, приведёт его к тому, чем он жил сейчас. Муж, отец двоих мальчуганов, проповедник в церкви, служитель команды братьев, помогающих реабилитироваться наркоманам. Не всегда он поступает правильно, не всё понимает, не везде успевает. Старается любить свою жену, но иногда заставляет её приуныть и расстроиться. Так мало ещё сил и опыта, чтобы всё делать хорошо и всем приносить радость. А она? Иногда вспыльчивая, иногда смурная, иногда очень уставшая, очень разная… Но она любит его, она сама его выбрала по каким-то своим критериям и теперь хранит их домашний очаг.
Пока Саша ожидал на улице, Руфь прошлась по магазину и подошла к хлебным полкам. Выбор был не очень, она взяла более менее свежую булку и пошла к кассе. На часах было без пятнадцати одиннадцать. Боковым зрением она заметила семейную пару справа от себя и ей показалось, что те смотрят на неё. Желания глядеть на них у неё не было и она продолжила путь.
- Девушка, - заговорил с ней мужчина из этой пары и голос показался знакомым, - Вы куда-то торопитесь?
Она остановилась и уставилась на них. Невольная улыбка расползлась на её лице в ответ на улыбку мужчины, окликнувшего её. Бывает же такое?! Немного повзрослевший, аккуратно одетый, по-своему серьёзный, но это был тот самый Костя Мурзин. Сколько же они не виделись? А если виделись, то совсем уж мельком. Рядом с ним была женщина лет двадцати пяти и ростом ему примерно по плечо. Кажется, они с Сашей его сегодня вспоминали.
- Неужели это ты? - Спросил Костя.
- Привет, ребята! Вот уж нежданная встреча!
- Знакомьтесь, девчонки, - он приобнял свою спутницу, - это Снежана, моя супруга. Неожиданно захотелось купить шоколадку и… ещё покорзины чего-то. А это… Не знаю, как представить.
- Очень просто, - сказала Руфь, - бывшая одноклашка по четвёртой школе.
- Ну да, бывшая одноклассница и подружка детства Руфь Береговая!
Снежана сдержанно улыбнулась Руфи, а та покрутила кистью правой руки, показывая обручальное колечко.
- Видишь, теперь уже не Береговая. Жизнь течёт, всё меняется.
- Понятно, такая, как ты, одинокой не останется! Ладно, пойдёмте на кассу, магазин закрывается, на улице потрещим пару минут.
Оплатив покупки, они вышли на улицу и подошли к лавке, на которой сидел Саша с пацанами. Костя изучающе рассматривал Сашу, пытаясь понять, знакомы они или нет.
- Это Саша, - сказала Руфь, - мой муж. А это мои сынули!
- Ба-а! Ты у нас серьёзная мамаша! Поздравляю! Как течёт время, - изумился Костя.
- Знаешь, Костик, благодаря тебе я с Сашей познакомилась.
- Да? Не помню, чтобы я тебя с кем-то знакомил. Привет, Саш! - Он пожал руку Саше. - Я его не знаю даже. Или…
- Да, Костик, именно ты. Ты не помнишь, как вы наехали на паренька у забора одиннадцатой школы?
- М-м-м...- Костя надул щёки и сделал недоумевающее лицо, - нет, честно сказать. Ну, может, и бывало у нас иногда, но…
- С вами ещё этот был, как его, Юрок какой-то.
- А-а-а! - Он виновато глянул на Снежану, - ну, вспоминаю что-то, да, было. Юрок Белозёров. Был такой… Слышал, он сбомжевался сейчас, бухает… Я давно его не видел. А как мы это?
- Как? Вы наехали, я подошла и вытащила Сашу. Там ещё Стёпа был Хоменко. Ну вот! Прогулялись, пообщались. Теперь это мой муж! Отец моих детей!
- Круто ты! Прикинь, Снежка, - обратился он к явно скучающей жене, - к Руфи такие пацаны подмазывались, ну, типа там, постарше и покруче. А надо было, оказывается, вон как.
- Ты, небось, тоже пробовал, - подколола его Снежана.
- Ну, было дело. Но, это давно уже. Так-то классно, встречаешься с кем-то, а там уже семьи, дети. Надо же, два пацанчика. Молодцы! А мы пока что все в делах, нет пока детишек. А где живёте, в каком районе?
- Мы сейчас на Комсомольской, в родных краях. А вы где?
- А мы, - Костя протянул руку и покрутился на месте, - там, на Северной, частный сектор, в крайнем таунхаусе.
- Ого! У тебя бизнес?
- Не, я брату двоюродному помогаю, Лёху помнишь? Он лет десять торгует запчастями, меня взял в помощники. А таунхаус снимаем пока. А вы как, на машине или пешим? Отсюда далековато до Комсомольской.
- Решили прогуляться, а сынули задремали.
- Давай добросим ребят, - обратился Костя к жене, та кивнула, - давайте, Сань, вон в машину прыгайте, что мучать малышей.
Он нажал на брелок, одинокая чёрная машина мигнула фарами. Руфь взяла на руки Бодю, а Саша взвалил старшего. Господь опять позаботился о них. Так бы они к двенадцати только добрались.
Руфь и Саша залезли на заднее сиденье и посередине усадили мальчишек. Старший Петя открыл глаза и рассматривал панель машины, а Бодя заснул крепко. Машина покатилась по пустой улице, быстро добравшись до перекрёстка с Молодёжной.
- А ты, Сань, чем живёшь? - Спросил Костя.
- Я работаю в строительной сфере, на складе, у Виктора Мозыря. По выходным несу служение в реабилитационном центре и церкви.
- О! Как это? Ты священник что ли?
- Балда ты, Костик, - засмеялась Руфь, - ты не помнишь, что мой отец баптистский пастор? Вот и мы в церкви. Саша проповедует, пытается помочь наркоманам, чтоб пришли в себя. Молодые ещё, а жизнь губят.
- Ничего себе! Я, честно сказать, забыл уже про твоего батю, что он этот… А этот центр где?
- В Лесковке, как раз мимо вас туда, через Сосновку и километров двадцать.
- А-а-а… А у меня племяш, Лёхин сын, пятнадцать лет, а увлёкся какой-то дрянью. Лёха орёт на него, Натаха вообще вешается с ним. Тот прячется, молчит, а сам чем-то штырится, ёлки палки. Что вот делать? Может, вы знаете, как…
- Надо пообщаться, - сказал Саша, - если пойдёт на разговор. Трудно сказать. В центр ему ещё рано, не поможет. Давай, номерами обменяемся и попробуем с родителями поговорить, потом с ним.
- Дал бы Бог! А то вообще труба с ним. Мы побухивали, но меру знали вроде. Кто-то ведь подгоняет пацанам эту дурь.
- Может, даже сверсники и друганы. Каналов много. Там, где спрос, там и предложение. Слишком просто попасть в зависимость, сначала травка, спайсы, потом покрепче, всё как с алкоголем. Начал с лёгкого пива, потом подсел на водку. Сейчас много вариантов. Боишься героин, подгонят что-то китайское, то ли наркотик, то ли химикат.
- Да, ёлки палки, если мозгов мало, можно так жизнь укатать, - Костик задумался. Машина уже выскочила на Комсомольскую. - А вы в каком? А то проскочим.
- Можно здесь, - сказала Руфь, - сейчас живём в папиной квартире, в седьмом доме. Не забыл ещё?
- Разве такое забудешь? Дворик моего детства.
- А ты в каком жил? - Поинтересовалась Снежана.
- Я на Молодёжной, шестьдесят девять, вон там. А гуляли в основном здесь, между седьмым и девятым.
- Ты не бойся, Снежана, он не за мной тут бегал, - сказала Руфь, - тут целая команда пацанов гуляла, я с ними редко была. У меня родители строгие были, верующие, в девять давай домой. Спасибо, ребята! Сильно облегчили нам жизнь, Господь вас послал. Саш, дай Костику визитку, чтобы не забыть.
Вылезая из машины, Саша достал визитку и отдал Косте. Тот включил свет в салоне и рассмотрел повнимательней.
“ Центр милосердия “ОБИТЕЛЬ”, помощь нарко и алкозависимым, координатор Александр Григорьев и телефон.
Костя в ответ продиктовал номер своего телефона и на прощание изобразил двумя руками знак дружбы. Машина уехала, а семья Григорьевых пошла к подъезду. Несмотря на такую неожиданную доставку, всю семью скосила дикая усталость. Зайдя в квартиру, они почти сразу завалились спать. Уже в полусне Саша ответил на мамин звонок и кратко рассказал о том, как добрались.
Костя заметил небольшой оттенок ревности на лице супруги. Та кричаще молчала и смотрела в окно.
- Эй, Снежка, что придумала? Ревнуешь что ли?
- Как сказать, - она улыбнулась, - видел бы ты свои горящие глаза…
- А что мои глаза? - Костя глянул в зеркало. - Нормально… Ты это, не выдумывай. Руфь моя закадычная подружка, но это ничего не значит. Она говорит, родители строгие. Да к ней друган мой по качалке, Макс Широков, парень как с обложки, подъезжал целый год. Беспросветно. А ты думаешь, я. Она нас, пацанов, строила, как чижиков. С ней встретишься, попробуешь подколоть, в ответ такую отповедь получишь. Она потому и Саню этого вытащила. Мы балончик пива раздавили, стояли прикалывались. Он такой идёт сторонкой, его Юрок подобрал. Так мы. Ничего бы не сделали. Он то не знал, конечно… А тут Руфь Береговая, никакого мента не надо! Даже Юрок, хоть и отшибленный, глазом не успел моргнуть! Ей не такие, как мы, нужны были. Видишь, счастливая семья!
- Ладно, убедил, я не сержусь, - она сделала паузу, - как ты думаешь, может, и нам подумать о ребёнке? Годы то идут… Кого встречаю, у всех уже есть.
Костик немного замялся, такого вывода от Снежаны он не ожидал. Они жили уже три года и как-то вопрос о наследнике пока не вставал. Где-то это было удобно, они работают, отдыхают, общаются, ездят куда хотят. Иногда он пробовал представить себя папашей и как-то в голову не вмещалось. И жилья пока своего нет, и машинка так себе, старушка. Да и в отношениях временами проскакивали трещины, не чувствовал он себя абсолютно уверенным в будущем. А женщине, возможно, в определённый момент начинает хотеться материнства, ничего не поделаешь. У Руфи старшему лет пять-шесть… шустро они. Для такой семейной жизни и хранила себя Руфь. А так-то, всё правильно! Надёжный муж рядом, двое пацанов, уважаемый отец… А Костя? Было дело, погулял, побегал за юбками, повыбирал, и даже вроде выбрал, а что-то заставляет приостановиться.
- Да оно и нам ничего не мешает, - сказал он, - живём с тобой нормально. Я, конечно, об этом мало думаю. Родишь пацанчика или девочку. Эх…
- Мне кажется, в нашей жизни образовалось что-то однообразное. Надо что-то менять.
- Ты не бойся, Снежка, я тебя люблю.
Ночь.
Среди ночи, часа в два, Руфь открыла глаза. Бывает такое - ты устал, свалился, отоспал какой-то минимум и всё, наступает мучительная бессоница. Одна радость – завтра суббота и можно будет чуть-чуть понежиться с утра. Она вылезла из постели и подошла к кроватке Богдана. Тот спал абсолютно беззаботным сном. Подошла к окну и приоткрыла щелку, чтоб запустить свежего воздуха. До боли знакомый вид, знакомый с раннего детства, с того времени, о котором думаешь, что прежде него ничего и не было. Они жили в той самой квартире, где она выросла, где играла со старшей сестрой, где водилась с младшими братцами. В этой квартире она пережила своё обращение к Богу. И это была их с Лилей спальня, братья жили в комнате напротив, родители в зале. Здесь они шептались в детстве, когда мама наказывала молча засыпать, а они потихоньку нарушали и побаивались, что кто-то из родителей заглянет и устыдит. В этой самой спальне она рассказала сестре о том, что привела с улицы паренька, занимающегося спайсами. И тогда, засыпая, она первый раз почувствовала, что парень этот чем-то близок ей. Всего лишь какой-то час общения и что? Сердце вздорной и немного вредной Руфи дрогнуло.
Она почти бесшумно вышла из спальни и остановилась у двери бывшей комнаты её братьев. В ней сейчас жила её бабушка по отцовской линии, баба Ксеня. Руфи показалось, что та тоже не спит и ворочается на постели, и она ушла в кухню.
- Господи, - в мыслях произнесла она, - спасибо Тебе за нашу жизнь! Ты дал нам память, чтобы мы, вспоминая, благодарили Тебя! Я благодарю Тебя за моих родителей, которые вырастили меня! За моих братьев, за мою сестру Лилю. Благодарю Тебя за моё спасение, что Ты в молодости просветил меня, и я не пошла мирским путём и моему отцу сейчас не стыдно за меня! А мама… она уже у Тебя! Благодарю за Сашу! Я, Господи, наверно, иногда обижаю его, он не всегда меня останавливает. Ты использовал меня, чтобы уверовал он, а его, чтобы уверовала я. Веди нас вперёд, мы не знаем, какое служение Ты предусмотрел для нас с Сашей. Я постараюсь принять любое… Благослови наших детей, чтоб они выросли и тоже любили Тебя!
Она села на кухонную табуретку и включила лампочку на вытяжке, ткнула кнопку электрочайника. Пока она молилась, перед глазами мелькнуло лицо отца. Полтора года назад он, взяв сыновей, переехал в Подмосковье, в те места, где обосновался её дядя Вениамин Янцен. Он и помог Петру Береговому и племянникам сменить обстановку. Парни выросли, им нужно учиться, работать и попробовать себя в разных делах, пока найдут место для стабильной жизни. Дядя Веня постепенно обустроил со своей немецкой практичностью своё дело, хорошую столярную мастерскую, и теперь имел силы помогать ближним. В помощниках у него были сыновья и зятья, в заказчиках московские и подмосковные состоятельные люди. Нашёл он место и для Петра с сыновьями. Однажды он приехал в гости к Петру Андреевичу и прожил несколько дней. Поговорили, помолились, поделились планами и трудностями, и дядя Веня заметил какую-то глубокую тоску в душе у Петра Берегового. Как-будто тот, пережив смерть жены, взросление детей, различные перемены в церкви, немного выгорел, живя лишь для других и не позволяя себе что-то пожелать для себя. Дядя Веня, разменявший шестьдесят лет, сам многолетний служитель и руководитель, очень захотел помочь своему другу и родственнику. Предложение его было невероятным и сногсшибательным, Пётр Андреевич, услышав, и посмеялся и порыдал от неожиданности, не веря, что так вообще можно. Дядя Веня предложил ему полностью сменить обстановку, переехать к себе, подыскать там и подработку и служение, пацанов попробовать устроить как-то поперспективней и начать почти с нуля. Это походило на взрыв бомбы, на освобождение каторжника после многих лет чего-то беспросветного… Отец советовался со всеми. В том числе, с дочерями, уже живущими своими семьями. И с братьями, с которыми прошёл он тридцатилетний путь служения в церкви. Почти все испытали ударную волну от этого невероятного взрыва. Сначала шок и несогласие. Как это? Пётр Андреевич Береговой, преданный и бессменный пастырь, и вдруг куда-то исчезнет? И тогда дядя Лёша Морозов сказал:
- С другой стороны, есть свои плюсы. Поживёшь, отдохнёшь, мир посмотришь, ребят своих устроишь. А здесь молодёжь подросла, смотри! Марк мой женился на твоей Лиле, прекрасная христианская семья! А? Руфь вышла замуж за Саню! Проповедник, брат хороший! Миша Сомов Лену мою взял, ещё одна ячейка в церкви! Руслан женился на Кате, Лёни Сомова дочери, трое детей! Женя Гринько Лану взял, Натальину дочь! Целый народ, Петь! И ты причастен ко всему этому, ты крестил, благословлял. Вспомни девяностые, когда мы пришли! А сейчас? В Писании читаем, что даже Павел покидал церкви и шёл дальше. Подумай. Только Бог до конца может открыть!
И Пётр Береговой понял, что это Бог ведёт его новым путём и покинул родную церковь. Церковь пока не избрала нового пастора, всё-таки оставляя мысль, что Пётр Андреевич вернётся. Он и сам пока был в растерянности, не понял всего до конца. Тем более, пришлось ему полгода назад приехать на похороны отца. Но сердце уже было там, где его сыновья потихоньку ищут себя, учатся работать, присматриваются к местным церквям. Он уехал. А Руфь предложила бабушке переселиться к ним, и ей скрасить одиночество, и с мальчиками помощь. Баба Ксеня пока не верила по-евангельски и Саша вечерами общался с ней, непринуждённо убеждая в истинности веры. Она была начитанной и интеллигентной женщиной, с абсолютной пока памятью, несмотря на семьдесят семь лет. Так или иначе, именно она вырастила человека, которому Бог вверил эту небольшую паству.
Вся церковь скрытно наблюдала за Петром Андреевичем в последнее воскресенье, перед его отъездом. Он даже не говорил проповедь, а в конце вместо привычных объявлений с грустью сказал ко всем:
- Братья и сёстры, извините меня… Тридцать лет… Даже не знаю, сомневался я, но братья поддержали… И, действительно, Алексей Викторович прав, Бог полностью изменил эту церковь, столько новых людей встали на ноги за эти годы. Все, кого мы усаживали за столики воскресной школы, теперь не просто молодёжь, а уже взрослые братья и сёстры. Я уезжаю, и вы, друзья, не тяните, подумайте о новом пастыре. Вам есть из кого выбирать. Смотрите, вот мои друзья и сотрудники, диаконы и проповедники, Алексей Морозов, Александр Гринько, Леонид Сомов… Как сказал Господь ученикам: “вы пребыли со Мной в напастях Моих”. И эти братья пребыли со мной в моих переживаниях. Но, я вот ещё о чём подумал! Смотрите, у нас выросли братья, наши дети, может, более талантливые, чем мы. Когда-то нашу церковь покинули мои родственники, большая семья Янцен. Мы тогда тосковали, думали, как будем жить без тогдашнего пастыря Вениамина Францевича, без опытного диакона Франца Давидовича, без Давида и Иосифа. Без их улыбок, энергии, инициативы. Видите, Господь поднял Алексея Викторовича, меня, Леонид Михайловича, Александра Васильевича… Я вижу сегодня среди нас наших детей, которые достойны продолжать жизнь церкви. Но, я уезжаю, а вам теперь думать и решать. Пусть Бог благословит всех вас!
И он уехал. Для Руфи с Сашей поначалу было сильно непривычно. Всё в жизни поменялось. На руках был трёхмесячный Богдан, маленький ещё Петя. Семейным советом решили, что в квартиру на Комсомольской, 7 переселятся именно они. Ту первую ночь, когда они только переехали, Руфь тоже не могла заснуть и ходила по квартире, испытывая столь непростые чувства. Она уже было мысленно попрощалась со своей комнатой, когда вышла замуж, а Господь вновь открыл для неё эту дверь.
Теперь, молясь и вспоминая всё это, она размышляла о прожитом, как о некотором чуде, не подконтрольном человеку. Так много было схожего между жизнью её мамы и её жизнью. Её мама была из верующей семьи, а папа нет, но именно он стал её возлюбленным, дорогим ей человеком, искренним и близким. Так же получилось и у них с Сашей. Отец помог её маме, тогда ещё своевольной дочери диакона церкви, остановиться и обратиться к Богу. Так же Саша стал её проводником ко Христу. Помимо всего, она внешне всегда была похожа на маму.
Пока Руфь допивала чай из кружки, к ней подошла сзади бабушка и положила руку на плечо:
- Что это девочка моя не спит? Вы вернулись то во сколько?
- В начале двенадцатого. Я поспала, получается, три часа и что-то проснулась. Сижу, думаю.
- О чём можно думать среди ночи? - Бабушка села рядом.
- О жизни.
- Да-а-а… - засмеялась баба Ксеня, - в ваши годы думать о жизни нужно именно по ночам!
- Ладно, утром можно поваляться, а сейчас сижу, вспоминаю.
- Ты ещё сядь, напиши мемуары!
- Зря ты смеёшься. Жизнь очень интересное явление. Вот смотри, я вспомнила свою маму. Она из немецкой баптистской семьи, а полюбила не какого-нибудь брата верующего из потомственных баптистов или немецких меннонитов, а моего папу, твоего сына… А, кстати, - Руфи стало весело, - бабушка, а как ты отнеслась к тому, что твой Петя закадрил такую странную девушку, баптистку, да ещё и немку?
- Поначалу я удивилась. Что это мой сын, думаю, стал в какую-то секту ходить. Я же не знала ещё. Но мне понравилось, что он стал спокойнее и серьёзнее. Я заметила, что он бросил курить и вечерами уходить. Потом… потом он пришёл домой с какой-то девушкой… Но, девушка вежливая, дружелюбная, на кухне мне помогла… Имя, правда, меня смутило. Лия. Не Лиля, как твоя сестра, а Лия. Как-то загадочно. Ладно, думаю, девушка как девушка, надо же Пете с девушками общаться. Я тогда не знала, что там у них любовь и всё серьёзно. Но я не осуждала, просто, пыталась понять. А то, что немка, да и ладно, все мы одинаковые.
- Вот я и думаю, интересно происходит пересечение человеческих жизней. Вы с дедом были простые люди, граждане России, жили себе, учили сыновей честности, порядочности, переживали за них. И не знали абсолютно, что стоит в частном секторе дом молитвы, и в этом доме молитвы собираются баптисты, странные верующие. И что служат в этой церкви отец и его сыновья с фамилией Янцен, и у них есть ещё Лия. И ваш сын Петя тоже жил сначала как умел. Вдруг его Бог касается и он присоединяется к верующим. Вам с дедом Андреем тоже хорошо, сын стал лучше, спокойнее. Вдруг Лия Янцен и Петя Береговой друг в друга это самое, - баба Ксеня заливисто засмеялась, - и всё, абсолютно разные люди, из абсолютно разных семей, разных национальностей, соединяют свои жизни. И теперь у тебя внучка Руфь, внучка Лиля, внук Максим, внук Данил. И уже правнуки…
- Мама твоя была непростая, но хорошая.
- Я тоже непростая и вредная. Сашу иногда обижаю, как мне кажется.
- Сашу ты не обижай, он спокойный такой. И очень искренний. На старости лет мне о Боге рассказывает. Я люблю Сашеньку твоего.
- Так и я его люблю. А интересно, папа же тебе о Боге рассказывал. Как ты относилась?
- Я хорошо относилась. Но, как вы, так верить не верила. Сейчас мне даже больше понятно.
- Хорошо.
- Ладно, девочка моя, пойдём ещё поспим.
Они вышли из кухни и пошли по своим комнатам. Руфь, забравшись под одеяло, продолжала мысленно рассуждать перед Богом. Здорово получилось. Отец в течении многих лет говорил родителям о Христе и они его слушали, но где-то всё-таки сопротивлялись. Наступило время их старости и Господь продолжил стучаться в их сердца, для Него нет времени. Незадолго до смерти дедушка Андрей обратился к Иисусу в молитве. Теперь проповедниками стали Саша и Марк, мужья его внучек, и они довели начатое Петром Андреевичем до конца. На очереди баба Ксеня, которая Сашу любит как внука и слушается его абсолютно искренне… Руфь всё-таки незаметно заснула, её мысль оборвалась где-то посередине и постепенно спуталась с крепким сном. Но сердце её повторяло: “Слава Богу! Слава Богу!”
Утро.
Сколько точно было времени она не понимала, ведь заснула она уже ближе к трём часам. Разбудил её теперь Сашин голос, он с кем-то разговаривал и она не могла понять, что происходит. Он сидел на кровати, усиленно натирая глаза, и говорил по телефону. В интонациях его голоса было что-то тревожное. Она приподнялась на локтях и попробовала прислушаться. Звонил ему, судя по всему, Миша Абалков из реабцентра, о чём была речь, она не поняла. Миша просил Сашу зачем-то приехать прямо ночью, это она уловила из ответов Саши. Ей совсем не хотелось, чтобы Саша куда-то ехал. Очень-очень редко это случалось, когда кто-нибудь из реабилитантов сбегал или начинал шуметь. Для неё это были неприятные часы переживаний. Она благословила мужа на такой непредсказуемый труд, но ей самой он был не по душе. Иногда она взывала к Богу, прося Его перенаправить Сашу на какой-нибудь более спокойный участок служения, но получалось так, что молодые парни, влипшие в наркотики, токсикоманию, спайсы, как-то выходили на него и он не мог отказать им. В глубине его сердца жила память, что он сам посредничал когда-то, подкидывая своим товарищам неведомые порошки, производящие галлюцинации. Но она видела, что Саша приносит пользу в центре, и спорить с этим было сложно. И она вновь благословляла его.
- Нужно ехать? - Спросила она, когда он отключил телефон.
Саша повернулся и глянул виноватым взглядом. Он тоже переживал и чувствовал, что она не всегда рада такому его служению.
- Да там... Миша позвонил, говорит, пришёл среди ночи какой-то пацан, рыдает, просит помощи и меня спрашивает. Наверно, кто-то из знакомых. Надо посмотреть и определиться, что с ним делать.
- О-ой… - она села рядом с ним, - странная ночь какая-то… Я в два часа проснулась, ушла на кухню. Бабуля пришла, мы с ней поболтали. Тут Миша звонит… Давай, вместе съездим, что я одна буду лежать и думать?
- Бедняжка, - Саша провёл рукой по её волосам, - выходной тебе испортили.
- Ладно, днём поваляемся, - она первой слезла с постели.
Они быстро собрались, пришлось зайти к бабуле и попросить её утром позаботиться о мальчишках. Та повздыхала, но мешать их планам не стала. Они вышли на улицу, уже рассвело, завели машину и поехали в сторону выезда из города.
Центр реабилитации, или, как его называли сейчас “Дом милосердия “Обитель”, стоял на окраине небольшого посёлка городского типа Лесковка. Посёлок за последние тридцать лет уменьшился населением на треть, на окраине стояли две общаги, в которых вообще никто не жил. Но здесь был и детский сад и трёхэтажная школа, поликлиника и остальные атрибуты отдельного поселения. “Обитель” двенадцать лет назад создал брат Алексей Уткин, переехавший из Сибири. Взрослый мужик, прошедший зону и типичный путь реабилитанта, с огромным опытом алкоголизма и приёма наркотиков, но уверовавший в Господа и оборвавший греховный путь. Почему выбрали Лесковку, трудно сказать. Своеобразный отшиб, недорогие дома, простые люди. Купили вскладчину несколькими церквями старый дом с большим участком и начали обустраиваться. Построили баню, распахали заброшенные грядки, соорудили мастерскую, чтобы самим себя как-то обеспечивать. Брат Алексей потом уехал, а за служение взялись новые братья, старшим из которых стал Миша Абалков, тоже приезжий из Сибири, но, решивший пустить корни здесь. Узнав, что в церкви появился брат Саша Григорьев, имевший опыт и продажи веществ, и лёгкого употребления, позвали его в помощь. Специализацией Саши была работа с более молодыми ребятами, впавшими в зависимость от наркотиков. Саша проводил встречи с родителями таких пацанов, которые организовывал в доме молитвы. Если человек был готов идти дальше, его привозили в “Обитель” и поселяли в маленькую комнатку в карантин, если он не сбегал, присоединяли к общей группе и потихоньку вели к полному освобождению. Выход был не очень большой, но дело братья не бросали. Для них было радостью, что хотя бы два-три человека в год, вместо ведущей в погибель зависимости, принимали в сердце Христа. Сам Миша Абалков прошёл очень сложный путь к освобождению. Почти умершим наркоманом двадцати с небольшим лет, с опустошённым взглядом и почерневшими руками, он попал в такой реабцентр в Омской области. Он уже думал, что умирает, и не верил, что его можно вернуть к жизни. Но у Бога Свои планы о человеке… Сегодня Миша имел семью и четырёхлетнего сына Егора. Специально для него, как для служителя, соорудили отдельный домик на территории центра. Женой его была Ольга, очень улыбчивая и приветливая женщина, которую любили все соседи из посёлка. Когда она рассказывала свою историю, местные женщины выпучивали глаза и отказывались верить. Начиная с пятнадцати лет, она пошла путём неуёмных пороков, среди которых и проституция и наркомания и воровство. Они с Мишей были живыми свидетелями Христа для всех жителей посёлка и пользовались особым уважением. Даже история Саши Григорьева меркла по сравнению с историей семьи Абалковых. Мише было чуть за тридцать и помощником ему был брат постарше Константин Егоров. Он больше работал с алкозависимыми, а Миша с Сашей с наркозависимыми. Такой был в “Обители” расклад.
Они подъехали к центру. Несмотря на невероятно трудное дело, которое здесь совершалось, было здесь почему-то хорошо. Кусок живописной природы, речка метрах в двухстах, служители, всегда встречающие с улыбкой. Не ошибся брат Алексей, рождавший это служение, назвав его “Обитель”. Любовь, вложенная им и его последователями, как бы светила из каждого уголка этого заведения. Это сглаживало тяжёлые ощущения у Руфи, когда она входила на территорию центра. Здесь действовал Бог, это было бесспорно. Как небольшой монастырь в какой-нибудь древней Руси.
Они зашли во дворик, в окошко выглянула Оля и позвала Руфь к себе, а Саша пошёл в основной дом, где жили реабилитанты. С Ольгой общаться Руфь тоже любила. Даже какой-то небольшой стыд она испытывала в этом общении. Домик, в котором обитали Абалковы, был от силы метров тридцать квадратных, комната и кухня. Удобства во дворе, как говорится. И она не просто терпит, а даже радуется такой жизни, благодаря Бога за каждый день. Руфь почувствовала, как у неё приподнялось настроение при виде Олиного лица.
- Привет, красавица, - поприветствовала Ольга гостью, - не даём мы вам поспать. Заходи, дорогая сестра, мы с тобой здесь посидим, пока братья поработают с новеньким. Кофе будешь?
- Да! Спаси меня, сестричка, я сейчас на ходу засну!
- Сейчас откачаем и тебя! - Оля поставила чайник и сняла салфетку с тарелки с печеньем. - Как твои ребятишки поживают?
- Норма-ально! - Руфь села за стол и насыпала кофе в кружку.
- Если бы не такая рань, могли бы и их привезти, повозились бы с Егором!
- Да, Оля, надо как-то с пацанами заехать. Хорошо у вас здесь. Иногда ропщу на Сашу, что он сюда мотается, а когда приеду сама, почему-то душой отдыхаю. Хоть зимой, хоть летом.
- Надо вам здесь домик построить, будем вместе жить, общиной.
- Хорошо бы. А работа как? А школа? Пете через два года в школу.
- А здесь, говорят, хорошая школа. Садик мне тоже нравится. Поликлиника рядом. Можно жить вполне!
- Вы с Мишкой герои веры. А мы городские выпендрёжники, нам не угодишь.
- Ой, брось! Я тоже до мозга костей городская. Нахлебалась греха в городской жизни. Сейчас благодарю Бога за всё, что имею. Если бы Господь не остановил меня, я бы уже, наверно, лежала на кладбище, а душа бы горела в аду. И Миши бы не было уже на свете. Вот как Господь устраивает. Мы, считай, мертвецы уже, а мы живём и Егора воспитываем.
- Получается, Оль, Господь каждый наш шаг видит. Мы вчера с Сашей вспоминали наше знакомство. Саша говорит, что в любой момент мы могли разойтись в разные стороны и больше не встретиться. Могли и правда. Но всё-таки оказались вместе. Представляешь, вокруг меня в молодости пацаны всегда крутились, видно, считали меня симпатичной. Я скорее не столько симпатичная, сколько настырная, пацанам это тоже нравится. И некоторые из них пытались меня закадрить, всяко меня очаровывали, а я над ними смеялась, думала, фиг вам. Даже церковные братья подбивались ко мне. Специально сопротивлялась. А когда я встретила Сашу, то вдруг что-то во мне ёкнуло и всё. Тоже вот, почему так?
- Санька хороший!
- Мне всегда в нём нравилось, что он умеет ценить то, что получает в жизни. Не все ценят.
- Это точно. Сколько в центре перебывало парней, а благодарных среди них пшик. Кто-то на зиму прилипает, чтобы перекантоваться, кто-то просто пристраивается. У таких совесть даже не срабатывает. Хотя… я сама такой была, пока не дошла до точки, откуда уже или совсем вниз, или к Господу.
- А ведь даже верующие не все воспринимают ценность веры. Для меня это всегда было затыком. Мне казалось, что ребята, которых я с детства знаю, не по-настоящему верят, а так, чтобы изобразить праведников. Типа, мы такие хорошие! И лишь Сашин пример меня прострелил, я поверила, что Бог изменяет человека.
- И ты в него… - засмеялась Оля.
- Да-а, это так! Я в него сразу, почти с первого взгляда, - смеясь, подтвердила Руфь. - Бывает же такое, пути Господни неисповедимы. Столько верующих вокруг было, а для меня Он предусмотрел Сашу.
- Здорово! Для тебя Сашку, для меня Мишку. Твой отец сыграл особую роль в моей жизни.
- В моей тоже!
- Это понятно. Именно он где-то с Мишей пересёкся и позвал его сюда.
Руфь блаженно потянулась и прислонилась головой к стене. Общение с Олей окончательно изгнало из неё унылое недовольство и она расслабилась. Оля предложила ещё кофе, но Руфь отказалась.
- Полежи на диване, пока Сашу ждёшь. Егорка спит пока, никто не будет мешать. А я завтраком займусь.
- Тебе помочь?
- Не-е, отдыхай.
Руфь пристроилась на диванчик и быстренько задремала. Ещё одно преимущество нахождения в “Обители”. Раз пять они с Сашей оставались здесь на ночь, и всегда это был лёгкий, обновляющий сон, как-будто побывали в раю.
Пока сёстры общались в домике, Саша разговаривал с парнем, ворвавшимся ночью в центр. Парень этот был не просто знакомым Саши, но его давнишним другом Андрюхой Киреевым по кличке Кирей. Они были знакомы до армии, а когда Саша вернулся после службы, они случайно пересеклись и начали общаться. Именно Кирей втянул Сашу в тему спайсов и синтетики, сам уже употребляя всё подряд ради кайфа. Саша тяжёлых веществ побаивался и стал скорее посредником, перекидывал знакомым небольшие партии дури. Теперь он сильно сожалел о том, что когда-то втянулся в процесс и это было побуждающим мотивом к служению освобождения.
Когда Саша вошёл, Кирей сидел на кухне, в уголочке, и вид его был очень жалкий. Они некоторое время смотрели друг на друга, Саша подошёл и подал руку.
- Привет, Андрюх! Рад за тебя, что ты оказался здесь!
- Здорово, Санёк! - Кирей вдруг заплакал как-то даже ненатурально, отвернулся от Саши.
- Не бойся, Андрюх, я приехал не осуждать тебя, а помочь, если получится. Хочешь, чаю согрею.
Тот утвердительно замотал головой и пододвинул табурет к столу. Саша включил чайник и тоже сел за стол.
- Рассказывай, как ты нашёл этот центр. Давно тебя не видел.
- Я… ты слышал, наверно… что я срок мотанул. Прихватили меня с партией, сам понимаешь. Сейчас мотаюсь по жизни, всем создаю проблемы… Живу то у мамки, то на хате у кого. Так моя жизнь, ничего интересного.
- Употребляешь сейчас?
- Да, всё подряд. От чего штырит, то и… Дня три бухал, здесь в Лесковке у бабы одной. Вчера на ночь глядя меня пинком под зад, друган её вернулся. Видишь, бланш под глазом? В полпервого на улице оказался, башка болит, морду отчистили… Ходил, бродил. Куда здесь ещё деваться. Вспомнил, как мы с тобой общались тогда, ты про центр в Лесковке говорил. Думаю, поищу Саню, и...
- Дальше что думаешь?
- Не знаю… Когда так живёшь, как я, то не особо думаешь о будущем. О чём думать? Я так, влачу своё существование. Хотел вчера пешком до города, а сил то нет. Размотал силы. Здоровьице своё отдал в местах не столь отдалённых. И кто мне поможет? Прошу у всех понемногу, все меня сейчас гонят.
- Смотри, Андрюх, ребята, которые здесь помогают людям, они сами прошли всякие пути. Если останешься здесь, есть шанс освободиться и войти в нормальную жизнь.
- Ты знаешь, Саня, сколько я натворил? - Кирей вдруг заговорил как-то жёстко. - Ты думаешь, ты мне помочь можешь? Я много лет живу как птица в свободном полёте! Я просто про тебя вспомнил, думал ты здесь. Я недавно тебя в городе искал, в той квартире, а вы переехали.
- Мы на Комсомольской сейчас живём. А искал зачем?
- Да я сам не знаю, - Кирей встал и начал маячить по кухне, - иногда мне интересно, как это ты, подгонял ребятам дурь, жил такой жизнью и вдруг раз, в Бога поверил! Пацаны все кто где, а ты стал человеком, да?
- Ты тоже человек.
- Ты понимаешь, о чём я… - Кирей опять сел за стол и начал крутить в руках бутерброд, лежащий на блюде. - Как-то не бывает так, Саня. Меня прихватили, мозги повыбивали, Черепа забрали, Балон помер от передозы, Сёма, твой друган, тоже, а ты раз и в сторону. Как так получилось?
- Ты меня в чём-то хочешь обвинить? Я же тебе рассказывал, что случайно познакомился с дочерью пастора церкви, пересмотрел свою жизнь, Бог меня помиловал. Ты тоже можешь пойти этим путём. Даже не обязательно в центре. Бог везде вокруг нас.
- Не-ет, погоди. Ты просто денег хотел поднять, так? Тебе наплевать на пацанов, с которыми ты дружил раньше. А тут раз, дочка пастора, и денежки уже при себе, и всё, я хороший семьянин, у меня жена такая вот…
- Андрюх, зря ты так. Я раскаялся в той жизни! А деньги, что срубил на порошках, я сюда пожертвовал, спроси у мужиков местных! Я сам корю себя, что пошёл тогда этим путём, не знал другого! Я тебе не вру. Кто тебе про меня наговорил? Даня Черепанов? Я не сдавал ни его, ни тебя! А Сёма или Балон уже после меня умерли! Если это Даня воду мутит, ты зря ему веришь. У него всегда кто-то виноват. Они меня тогда избили с пацаном каким-то, жену мою напугали, но мы не стали в полицию сдавать.
- Ладно – ладно, ты молодец, ты хороший, всё, я молчу… - Кирей снова встал. - Слушай, Сань, а если я тебя попрошу об одном деле, откажешь другу своему или нет?
Саша испытал какое-то неприятное чувство. Получается, Кирей завалился сюда не ради реабилитации или помощи, а так, чтоб его свозить куда-то или ещё что-то.
- Говори, я подумаю.
- Подумаю… Займи мне немного, если получится, я отдам. Ты же на тачке ездишь, возможности то есть, а?
- А немного это сколько? - Спросил Саша и почувствовал, что единственное, чего хочет сейчас – это побыстрей отделаться от Кирея. Не было в том никакой искренности, сплошное лукавство.
- Сколько можешь. Или жалко? - Кирей сел за стол и взял в руки столовую ложку и кухонный нож. - Понимаешь, надоело мне с мамки жилы тянуть, одолжи пару тысяч. Помоги старому другу. А там, и я подумаю, может, и попробую как-то измениться. Ты же можешь по-христиански поступить. У вас ведь так учат?
- Прости, Андрюх, я подумал, что ты действительно захотел как-то избавиться от зависимости, а ты меня нашёл, чтоб денег одолжить. Это ведь тоже не дружба. Нет у меня с собой таких денег, а домой я тебя не повезу. Однажды меня уже наломали эти двое. Только ты мог им адрес сказать. Прости, если ты только за этим пришёл, то…
- Вот! Я так и представлял! Словами кидаться ты мастер. А что я буду делать? Как в тюрьме тут у вас жить? А ты мне будешь прописные истины читать?
Саша встал и понёс кружку, из которой пил, в раковину. Вдруг Кирей соскочил с табурета и рванулся Саше наперерез. Тот ничего не понял сначала. Лишь увидел, как кухонный нож вошёл в живот, но боли не почувствовал. Кирей, поняв, что натворил, отскочил и свалился на пол, отбросив ножик. Саша поставил кружку и посмотрел на бывшего товарища, с ужасом глядящего на него. Он замахал левой рукой, а правую прижал к ране. В таком шоковом состоянии он вышел из кухни, братья, болтающие о чём-то в коридоре, уставились на него, не веря ещё, что это происходит реально. Костя Егоров бросился на кухню, прижал к земле съёжившегося Кирея и заорал во весь голос:
- Мишка!!! Быстро Саню в машину!!! Бегом, мужики!!! Помогите Мишке, что стоите!
Никто и не стоял. Встряхнувшись от шока, все пришли в движение. Миша с одним из ребят подхватили Сашу и понесли во двор к машине. Как назло, когда торопишься, и ворота не открылись сразу, и машина не завелась с первого разу… А может, это лишь показалось. Колёса завизжали, выбрасывая пыль, машина помчалась. Руфь, услышав шум и крики, соскочила с дивана, они с Олей выбежали во двор, а навстречу им летел Костя Егоров. Руфь мельком увидела Сашу в окровавленной рубахе, но Костя преградил путь, обхватил своими могучими руками и закричал:
- Нет, Руфь! Стой здесь! Не ходи туда! Мишка справится! Не кричи, сестрёнка, милая моя!!! Не углядел я! Гад я, сестрёнка, прости меня! Не смей, сестрёнка, не беги туда! Я тебя не пущу!!!
Она всё равно вырвалась и бросилась к воротам, завывая от ужаса. Костя пытался вновь схватить её, но уже не мог. Оля догнала подругу и они вместе свалились на землю за воротами. Машина уже умчалась в больницу.
Костя Егоров тоже бросился на землю рядом с сёстрами, пытаясь обнять их и закрыть собой. Он даже ругал их зачем-то, при этом называя милыми, добрыми. Кажется даже, что он занёс их обеих в свей могучей охапке обратно в домик и усадил рядышком на диван. У самого руки дрожали и из глаз катились слёзы. Время потеряло счёт и всё стало казаться нереальным. Егорка уже ходил по дому и хныкал, не понимая, что это мама и тётя Руфь рыдают, обнявшись на диване. И суматоху эту прервал Миша Абалков, вошедший как-то несмело в комнату и вставший за спиной у Кости. Руфь рванулась к нему, а Костя продолжал загораживать собой даже Мишу.
- Что там, Мишка, не молчи?
- Подожди, сестрёнка, сейчас расскажу, - Миша отодвинул брата и обнял трясущуюся Руфь, - не бойся, сестрёнка, всё нормально будет. Он живой, слышишь! Я успел довезти. Врачи забрали, обработали, в нашей больничке… А сейчас его на скорой в город. Успокоиться надо, сёстры.
Костя вышел из домика, оставив Мишку с сёстрами. Руфь стояла в каком-то оцепенении, не имея уже сил кричать. Рядом были друзья, близкие теперь ей люди, близкие уже и по этому несчастью. Они усадили её за стол. Только сейчас в её голове мелькнула мысль про сыновей, оставшихся дома. Она начала отходить от шока. На будильнике было всего семь часов утра.
- Сашу в город увезли?
- Да, - сказал Миша и отдал ей Сашин телефон, - Саня передал.
- Надо было ему оставить. Как я с ним свяжусь?
- Ну, сходим к нему завтра, если пустят.
- Что случилось то?
- Да я не видел, - виновато сказал он, - они в кухне общались недолго, минут десять или меньше. Мы сначала то с Саней между собой поболтали, потом он пошёл. Дверь закрытая была, не хватило ума…
- А Сашу увезли, да?
- Увезли, сестрёнка. Но он живой, я с ним говорил всю дорогу. Тут и ехать то, пять минут. Врачи сразу взяли, наложили ему… А потом на “Газели” сразу в город, я видел.
- А этот там?
- Да, ребята его… связали. Бедная ты…
- Не жалей меня, а то я не успокоюсь. А это… теперь вызывать надо?
- Придётся…
- Разгонят вас. Скажут, что незаконно.
- Не знаю. Ладно. Решится как-то. Братьям нужду раскидаю. Лишь бы Саня.
- Что?
- Нет, всё будет нормально, сёстры! Давай, Руфь, я тебя на вашей домой отвезу. Мне Саня ключи отдал.
- Я посижу у вас часок. А потом уедем. Не гоните меня. Вы же друзья мои. Я немного побуду, ладно? Мальчики то спят дома. Рано ещё, день начинается только.
День и ночь.
Наступило тяжёлое время для молоденькой ещё, но искренне верующей в Иисуса женщины. Жизнь не состоит из чего-то одного, невозможно все душевные силы бросить на тоску одиночества и постоянно переживать и думать, как там Саша. На руках у неё двое маленьких сыновей и бабуля в преклонном уже возрасте. Хотя бабуля стала помощницей. Видела она, что у Руфи из рук валятся дела, что все мысли её там. Они начали вместе молиться вечерами, жизнь заставила старенькую атеистку бабу Ксеню поддерживать внучку и здесь. Детям сказали, что у папы живот заболел и он лежит в больнице. И пока она гуляла с ними, нельзя было выказывать скорбь, надо общаться, как раньше. И она училась не реветь белугой, а верить, что скоро всё вернётся в норму. Примером для неё был отец, который, схоронив жену, стал утешителем для своих молоденьких детей. Особенно же для Руфи, которая дольше всех не могла смириться и как-то войти в обычную жизнь. Тем более, Саша был жив! Он утверждал, что и рана оказалась не самая опасная. И крови он не успел много потерять.
Лишь на пятый день разрешили посетить его в больнице. Она даже специально готовилась, как-будто он пригласил её на первое свидание и ей нужно выглядеть поопрятней и попривлекательней. Она постаралась стряхнуть с себя всякий траур и пошла пешком, по пути даже купив себе мороженое и стараясь весело смотреть на окружающих. И молилась она в эти минуты радостно, благодаря Бога за жизнь и за служение мужа, стараясь не жалеть себя и не фантазировать о каких-то худших последствиях. Всё-таки Бог был с ними! Никто ведь и не обещал, что путь совсем лёгкий, как отдых на тропическом острове. Первый раз они пообщались совсем немного, в фойе стационара. Саша присел на диванчик, она села рядом, видно, рана ещё побаливала, не всё он ей договаривал. И они не стали утешать друг друга, а начали просто болтать о жизни, погоде, мальчишках. Это было всё же как продолжение шока. И оба они чувствовали, как соскучились друг по другу, как много накопилось новостей и событий, которые и не новые, а просто казались такими. Она показала ему руку, на ногти она нанесла блестящий лак, он засмеялся такому сюрпризу, редко она красила свои ногти. Посидели они недолго, всё-таки не был он абсолютно здоров и чувствовал временами, как кружится голова. Она ушла домой, чувствуя облегчение, как-будто груз свалился с плеч. Она увидела его, подержала за руку, рассказала про бабу Ксеню, которая начала участвовать в молитве с ней. После посещения Саши она пришла домой, собрала пацанов и повела их на пруд. Несмотря на август, было жарко и безветренно. По пути рассказывала про папу, что он передаёт приветик, что очень их любит и скоро будет дома. Она сопротивлялась скорби, которая вылезала из глубин души и стремилась овладеть ею. “Вот тебе!” - она показывала образно фигушку тоске и жила дальше!
В субботу, через неделю после Сашиного ранения, Руфь поехала в дом молитвы, взяв тряпочек и пшикалку для окон. Позвала всех, кто хочет помочь. И народ собрался. Лена пришла вместе с трёхгодовалой дочкой Машей, Лиля с Марком с двумя своими блезняшками того же возраста, ещё человека четыре. Они устроили грандиозный субботник, перемыв окна, зеркала, полы, перебрав книги в библиотеке. Когда кто-то пытался выразить ей соболезнования, Руфь хмурила брови или показывала язык. Не хотела она больше транслировать горе, нет его больше, этого горя! Саша жив, выздоравливает, они молодые, сильные, и с ними рядом Бог!
На богослужении в воскресение люди, конечно, молились за Сашу, за Руфь, за центр в Лесковке, о защите Божией. А Руфь славила Бога за всё пережитое, чтобы люди слышали и ободрялись, а не съёживались от проблем!
В конце собрания вышел Алексей Викторович и сделал объявление для братьев, он созывал братьев на молитвенное собрание, нужно было определяться с избранием нового пастора. Руфь с мальчиками осталась на чаепитие вместе со всеми и все видели, что она живёт и верит, победив тоску и всякий ропот.
Лишь вечерами, помолившись с бабулей обо всём, она садилась на постель и видела, что место, которое всегда занимал Саша, пусто. Она брала к себе Богдана, но тот быстренько засыпал и некоторое время она лежала и думала о жизни. Немного вытирала слёзы, но ночью, кроме Господа, никто не видит. Она вспоминала последнюю ночь перед ранением. Она проснулась, ушла на кухню, поболтатла с бабулей, а Саша спал и не слышал. Вдруг какая-то неприятная мысль вылезала наружу. А если бы это был последний день и Саша бы не выжил… А она не успела хотя бы разок обнять его. Как не ценит человек, когда всё привычно, всё повторяется день за днём. Она прижала к себе спящего Богдана и почувствовала, насколько и это для неё ценно. Днём она иногда ругается на мальчишек, что-то заставляет делать, загоняет поесть и убрать за собой. А сейчас слышит его дыхание и это ведь так здорово! Так и Господь, обличает грешников в злых делах, а на самом деле хочет обнять, подхватить от этой пропитанной кровью земли и унести туда, в вечное Царство, где нет греха и зла, где Он отрёт всякую слезу!!! Там у Него нет ночи, там вечный День!!! Он Сам там светит вместо солнца! Эти мысли заставляли её вскричать душой, которая у каждого из нас создана для рая, а не для тьмы! Она поняла, что это ведь великое благо, что муж её, Саша Григорьев, служит грешным людям, пытается как-то рассказать им о спасении. Она начала и свою роль видеть особо. Бог делает её помощницей её мужу и она будет помогать. Постарается не роптать на всякие проблемы, а вложить свой маленький вклад в большое дело… И она наконец засыпала и жизнь текла дальше.
В пятницу второй недели Саше сказали, что скоро выпишут, но оставили до понедельника. Руфь пришла к нему после часа дня, они вышли на улицу и сели на лавку. За спиной у неё был спортивный рюкзачок.
- Куда собралась? - Весело спросил Саша.
- В поход, - отшутилась она и прижалась головой к его голове, - я поняла очень важные вещи.
- Какие?
- Я должна во всём помогать тебе.
- Ты помогаешь.
- Нет, ещё больше. Я позавчера говорила по телефону с Матюхой Зарубиным. Представляешь, ему будет семнадцать! Он ходит на молодёжку у себя, читает Библию. Расспрашивал у меня, что значит покаяние и крещение! Через тебя Бог изменил жизнь его родителей, они воссоздали семью и обратились к Иисусу. А я хочу поддержать Матвея, чтобы он окончательно понял, что идти за Господом – это прекрасно.
- Ничего себе!
- Да, Саша. Ты проповедник и я буду учиться. Я же могу что-то объяснять людям. Пусть я сестра, ну и что. А ещё, я на днях взяла у Костика телефон его племянника и поговорила с ним. Зовут Тёма, хороший мальчишка, мне показалось, очень закомплексованный. Пообещал, что будет со мной общаться. Мне кажется, он даже обрадовался, что с ним так доверительно поговорили.
- Я в тебе ошибался…
- Ты что, разочаровался во мне?
- Да ты… лучше всех.
- Ты мне это уже говорил сто раз, придумай что-то новое! Ещё я переживаю, как бы центр не закрыли после этого.
- Не должны. Там участковый нормальный, понимает, чем люди занимаются, я с ним на днях говорил.
- А ещё я на той неделе субботник организовала, в доме молитвы прибрались, дети наигрались.
- Слушай, может, мне ещё недельку полежать? Тебя пасторшей изберут.
- Не, не надо. Не наше это дело… Я, Саш, скучаю без тебя. Бодю к себе на постель беру. Он хороший такой у нас. Богом данный. Богдан. А Петя – Пётр, камень.
- Врачи говорят, что в понедельник могут отпустить. Так что, чуть-чуть ещё.
- Слава Богу! Когда выпишешься, давай вместе поработаем с Тёмой, я ему про тебя рассказала.
- Конечно, я не хочу бросать дело, к которому Бог призвал. Тем более, ты у меня в помощницах.
- А ещё, детей оставим у твоих и вдвоём куда-нибудь в палатке с ночевой. Если ночи будут тёплые. Ладно, подумаем. Главное, возвращайся, мы тебя ждём!
Они расстались, Руфь вышла с территории больницы и вызвала такси. Она направилась в Лесковку, в “Обитель”, увидеться с Олей и всеми братьями. Мальчишек на все выходные она привела к Сашиным родителям и немного освободила себя. Когда зашла во дворик центра, увидела привычную картину. Здесь кипела своя жизнь, двое братьев пылесосили и выхлапывали старый диван во дворе. Процессом руководила Ольга, одетая в камуфляжную футболку. Руфь подошла и тронула подругу за плечо. Та обернулась и выпучила глаза от неожиданности.
- Вот тебе на! Руфь, ты как здесь?
- На такси, - улыбаясь, сказала та, - если не прогоните, хочу побыть здесь у вас пару дней, отдохнуть душой! Надоел город с его шумом и суетой.
- А Саша как? А мальчишки?
- Всё пучком! Саша выздоравливает, а мальчиков отправила к свекрови, пусть расслабятся, а то я грозная мамаша!
Оля подошла и крепко обняла Руфь. Мишка выглянул из сарайки и тоже изобразил недоумение, которое тут же сменил на непринуждённую улыбку.
- Миш, - сказала Оля, - надо Руфь разместить где-то. Она настроена серьёзно, на пару дней.
- Ну так, давай я поживу в карантинной, всё равно, новых пока нет, а вы у нас в домике. Ты не против? От меня отдохнёшь.
- Э-э, не шути так. Но, так было бы удобней, чем ей в общем доме.
- Организуем, без проблем.
- Пойдём, Руфь, размещайся, будь, как дома!
Руфь бросила свой рюкзачок и присоединилась к общей работе. Братья посматривали на неё с опаской, не понимая, что она уже пережила и сосредоточилась, больше её не надо утешать. Два дня, пока она жила в “Обители”, она старалась что-то делать. Помогала Оле на кухне, рвала крапиву в огороде, мыла полы в основном доме. Она привезла с собой некий оптимизм, который помог ей перебороть плаксивость и тоску. Она теперь Сашина помощница, и пусть все это видят. Единственное, что выбило её из колеи, это еда в центре, вернее, её огромное количество, рассчитанное на мужиков.
- Я и так набрала сантиметров в талии, - жаловалась она, - а у вас здесь вообще обжираюсь!
- Так, оставь.
- Есть хочется после физического труда. Дилемма.
Вечером в пятницу они долго сидели в общем кругу вместе с братьями и реабилитантами, Руфь рассказывала про Сашу. Рассказывала про своё прошлое, про родителей. Все в центре очень уважительно к ней относились и были сильно удивлены её приездом. Она вдохнула в них какую-то радость. После инцидента с Киреем, здесь побывали люди в погонах, всё обнюхали, и ребята были в очень напряжённом состоянии, не знали, чем закончится эта эпопея. И Руфь привезла с собой некую надежду, внутреннее ободрение, что пережила сама. В субботу она вновь трудилась со всеми и день прошёл очень позитивно и хорошо.
Вечером в субботу она уселась на диване и с кем-то переписывалась в телефоне. Оля занималась поздним ужином в основном доме и Руфь сидела одна. Телефон зазвонил, она удивилась позднему звонку, было почти одиннадцать. Звонил дядя Лёня Сомов и Руфь с досадой подумала, что опять её будут утешать или жалеть.
- Здравствуйте, дядя Лёнь! Что случилось?
- Привет, девочка моя, привет! Как поживаешь?
- Всё норм! Сижу отдыхаю после трудового дня.
- Молодец! А ты дома? Что-то пацанов не слышно. Спят уже?
- Не поверите, дядя Лёнь, я не дома, я в “Обители”. Отдыхаю душой и помогаю ребятам!
- Да-а? Ну ты молодчина, девочка моя! Даже не ожидал от тебя! А я с братьями сижу, мы собрались обсудить, кого будем выбирать новым пастором.
- Я помню, дядя Лёша объявлял. Пора уже, папа не вернётся.
- Не вернётся, я понял. И у нас есть желание с тобой посоветоваться, слышишь?
- А со мной зачем? Я то кто? Сестра просто.
- А-а-а… Просто, да не просто. Ты подумай сейчас, я тебе мысль нашу подкину, а ты подумай у себя.
- Говорите, я превратилась в уши.
- Слушай. Мы с братьями рассудили. Тут мы все. И Марк с отцом, и Миша мой, и Русланчик, и Женя, все… И мы решили единоглассно, так сказать, пасторское служение Саше твоему предложить. Что ты скажешь? Без твоего мнения никак. В таких вопросах всегда супругу спрашивают.
- Я? - Руфь растерялась. Сосредоточенная, победившая скорбь и боль, внутренне сильная, она теперь растерялась. Как это понять? Что происходит? Саша в больнице, он выздоравливает, всё хорошо. Это она понимает. А вот эти слова дяди Лёни она как-то не ухватила сразу. То есть, он сказал, что братья хотят пастором сделать её мужа? Сашу Григорьева? А почему? Почему не дядю Лёшу? Или Марка? Или Женю Гринько? Она встала с дивана и стала ходить, не убирая телефон от уха.
- Ты меня хорошо расслышала? - Продолжал дядя Лёня своим мягким с хрипотцой голосом. - Видишь, Руфьюшка, без твоего согласия это никак. Подумай.
- А почему вы так решили? Я как-то не вмещаю пока.
- Время то есть, девочка моя, я же не говорю, что прямо сейчас давай сюда Саню и мы его тут превратим в пастора. Это долгий процесс, с членами церкви надо обсудить, со старшими братьями из области. Это пока наше братское решение. Слово он знает, с людьми общается. И, главное, вы молодые ещё, есть время учиться и набираться опыта. А мы все рядом, не бросим.
Бывает такое состояние, когда ты не понимаешь, радоваться тебе или плакать. Много лет папа был пастором и она воспринимала это как должное. То есть, мой папа – пастор церкви. Ну и ладно, это привычно! Она родилась дочкой пастора и выросла дочкой пастора. Домой к ним приходили братья и общались с отцом в комнате. Мама говорила, чтобы дети не мешали, потому что папа у них пастор, ему надо пообщаться. А теперь что? Как дальше будет? Теперь она будет и женой пастора? При первом знакомстве она сказала Саше: “Мой отец священник, не ожидал?” Теперь она будет и дочерью священника, и женой священника, и племянницей священника! Вот так вырисовывается интересная картина. Судил же Господь ей такую необычную участь. Осталось лишь родным братьям возрасти и возмужать и пойти тем же путём. Но она ведь сама недавно говорила, что согласна на любой путь, который предложит Господь...
- А знаете, дядя Лёнь, я сейчас начинаю понимать. Пока очень поверхностно. Я последнее время много размышляю о жизни, о своей, о жизни моей мамы, о Саше. Просто приходят на сердце мысли и я думаю. Я внешне ведь сильно похожа на маму мою. И по характеру, говорят, почти такая же. И в моей жизни есть нечто похожее на её. Папа уверовал из мира, был скромным и искренним. А мама его выбрала, поняла, что это тот брат во Христе, который для неё пример чистой веры и любви. И я Сашу так же выбрала. Потом вся родня уехала, а мама решила, что они останутся и будут жить и служить в церкви. И папу избрали пастором, мама стала помощницей. И я часто спрашиваю у Бога, какое служение Он даст нам с Сашей. Я ведь роптала часто, что Саша уезжает в “Обитель” и долго там бывает. А сейчас, когда мы такое пережили, я сказала себе, что везде буду с Сашей, он мой муж и я буду помощницей. И если всё сложится и Сашу сделают пастором, я буду рядом с ним.
- Ты правильно всё понимаешь, девочка моя, мы и о тебе подумали. Надо ведь, чтобы у служителя и жена была достойная. И знаешь, братья молодые сказали, что в их глазах именно ты подняла Сашу на достойный уровень. И что семья у вас нормальная, и ты терпишь трудности, даже если и жалуешься иногда. Так что, Руфьюшка, любит тебя народ в церкви. Мама твоя характерная была, но мы все знали, что она добрая и дружбу ценит среди всех нас. И ты такая же.
- Спасибо, дядя Лёнь, я рада, что вы доверяете нам. Это ведь так здорово, что мы с вами не просто какие-то чопорные лицемеры, а действительно друзья. Я подумаю ещё над предложением, но предварительно я согласна. Я раба Господня…
- Хорошие слова, девочка моя! Будем молиться за вас и Господь всё устроит! Самому то Саше мы ещё и не сказали ничего. Решили сначала с тобой посоветоваться, чтоб ты была в курсе, а уж потом его озадачивать. Пусть он выздоравливает и спокойно перед Богом всё решает. И ты помолись, подумай, а то сейчас то я тебя врасплох застал, так ведь. Ну ладно, красавица моя, не буду тебя утруждать больше, продолжай отдыхать и параллельно думай, ладно?
- Завтра я здесь побуду до обеда, не теряйте меня, братья. Надеюсь, Сашу выпишут в понедельник, там и доведём до конца. Решила пожить пару дней у Оли с Мишей. Так хорошо здесь, дядя Лёнь, подлинная обитель для моей души! Ладно, с Богом, дядя Лёнь, братьям привет и спасибо от меня, до свидания!
- Давай, Руфьюшка, отдыхай, приветик всем от меня! Пока!
Телефон начал издавать короткие гудки, Руфь положила его на стол и посмотрела в окно. Совсем стемнело и над горизонтом повисла какая-то оранжевая и неестественно большая луна. Она вышла во дворик, в основном доме были слышны голоса, над ухом прозвенел комарик, а на широких просторах местной природы вовсю надрывались кузнечики. Она ушла в огород, осторожно ступая по тёмной тропе и подняла глаза к небесам. Когда хочешь прославить Творца, всегда поднимаешь лицо к небесам! А она в эту минуту славила Бога, за то, что Он так необычно управляет её жизнью. Никогда она до конца не понимает, что с ней происходит, и, тем более, что ещё может произойти. Однажды она не послушалась уговоров семьи Морозовых не ходить на ночь глядя домой по темноте и наткнулась на неприятную разборку у школы. А оказалось, что парень, которого она так неожиданно избавила от пререкательств с подпитыми пацанами, стал её мужем и другом жизни. Она вышла из темноты, чтобы вытащить его, а он потом помог ей выйти из духовной темноты. Одно время она боялась, что Саша изберёт себе другую сестру в жёны, а он и не помышлял об этом, она была для него самой лучшей. Она высказывала недовольство отцу, что муж её часто наведывается в центр, а потом сама сдружилась с Олей и братьями и решила быть помощницей здесь. Она молилась, чтобы Бог сохранил жизнь Саше, а Он расположил братьев увидеть в Саше будущего пастыря. После всего пройденного ей больше не хочется моделировать будущее, а просто доверить его Богу и пусть Он что-то устроит впереди. Что же требуется от неё? Любить Бога, любить мужа, любить мальчишек, быть такой, какая она есть и служить людям. Слёзы? Да, иногда они капают из её глаз. Но, если бы было не так, то есть, не капали бы слёзы, то как бы исполнились слова Писания, что отрёт Бог всякую слезу? Впервые она помолилась в те дни, когда оплакивала свою маму, и именно тогда она почувствовала прикосновение любви Божией к себе. Она потом ещё спорила и не принимала этой любви, но факт был в том, что Он отёр её слёзы. В другой раз, когда Саша провожал её с молодёжки, она исповедалась перед ним, и вновь из глаз её текли слёзы. И Саша тогда сказал ей, что она самая лучшая на земле! И что Бог любит её, не взирая ни на что! И это был предпоследний её шаг из темноты к Свету. И в последние дни, после ранения Саши, столько она переварила в душе и столько вытерла слёз, а Он опять утешил её доверием братьев. Сейчас в её глазах снова были слёзы. Но этих слёз не жалко, это душа восхищается Богом! Это хорошо! Свет светит и в темноте и тьма не может объять Его!