Найти в Дзене
РУССКiЙ РЕЗОНЕРЪ

Размышленiя у параднаго... портрета. "Человек, придумавший себя сам". Часть первая

Да, были люди в наше время, Когда весенний первый гром, Не то, что нынешнее племя В тумане моря голубом Всем утра доброго, дня отменного, вечера уютного, ночи покойной, ave, salute или как вам угодно! Ох, и любопытнейший персонаж пожаловал к нам нынче! До такой степени, что, пожалуй, публикацию нашего "портретного" цикла придётся разделить надвое, иначе это был бы самый лонгридный лонгрид в моём исполнении. И я вовсе не случайно начал статью с этой стихотворной околесицы из Тютчева и Лермонтова. Иного эпиграфа к жизни нашего нынешнего героя и не выдумать... Начнём хотя бы с портрета. Непростой господин. Глаза - умные, взгляд скорее тяжёлый, что может свидетельствовать одновременно и перенесённых испытаниях (поперечные морщины на переносице тому - косвенное подтвержденье), и о характере человека опасного. Такой может смотреть вроде на тебя, а тебя не видеть - словно ты и не существуешь. Порою так ведут себя очень сильные духом, да и физически, пожалуй, тоже. Они сами знают - чего стоят.

Да, были люди в наше время,

Когда весенний первый гром,

Не то, что нынешнее племя

В тумане моря голубом

Всем утра доброго, дня отменного, вечера уютного, ночи покойной, ave, salute или как вам угодно!

Ох, и любопытнейший персонаж пожаловал к нам нынче! До такой степени, что, пожалуй, публикацию нашего "портретного" цикла придётся разделить надвое, иначе это был бы самый лонгридный лонгрид в моём исполнении. И я вовсе не случайно начал статью с этой стихотворной околесицы из Тютчева и Лермонтова. Иного эпиграфа к жизни нашего нынешнего героя и не выдумать...

Начнём хотя бы с портрета. Непростой господин. Глаза - умные, взгляд скорее тяжёлый, что может свидетельствовать одновременно и перенесённых испытаниях (поперечные морщины на переносице тому - косвенное подтвержденье), и о характере человека опасного. Такой может смотреть вроде на тебя, а тебя не видеть - словно ты и не существуешь. Порою так ведут себя очень сильные духом, да и физически, пожалуй, тоже. Они сами знают - чего стоят. Черты лица - породистые, крупные - и нос, и губы, и подбородок, и лоб. Львиная грива седых волос добавляет ощущение смутной, исходящей от него, опасности. На левой руке - что это? - татуировка? Неожиданно... Но это ещё что! Будучи в хорошем расположении духа, наш герой охотно засучивал рукава сорочки и даже снимал её, демонстрируя шокированным окружающим (включая и дам) искусство заморского татуажа по... всему торсу.

Вся жизнь Фёдора Ивановича Толстого - скорее, легенда, родившаяся из недомолвок, сплетен, отсутствия достоверных сведений, подобно валяемому ребёнком снежному кому обрастающая всё новыми и новыми "подробностями", порою, доходящими до полнейшего неправдоподобия, и охотно самим Толстым... не опровергаемая. А вот такое - было? Возможно. А правда ли, что?.. Может быть... Да чего уж там! Если сейчас спросить у более-менее образованного человека, имеющего хотя бы смутное представление об "Американце", - что он вообще о нём знает? В половине случаев, уверен, ответ будет такой:

  • - вызывал Пушкина на дуэль
  • - в молодости, служа на флоте, взбунтовал против капитана команду, за что был высажен вместе со своею огромной обезьяной на необитаемый остров, с которого еле спасся... Подобрало проходящее случайно мимо судно. Обезьяну (орангутана) пришлось съесть. Потому и "американец";
  • - убил на дуэлях бесчисленное число народу, имевших несчастие выразить Толстому какие-либо претензии;
  • - неоднократно был замечен в нечистоплотной карточной игре;
  • был женат на цыганке, имел от неё много детей, похоронил всех, включая жену (расплата за грехи молодости)

Что из этого правда, что нет - разобраться порой весьма затруднительно. Вернее, можно ответствовать так: всё - и правда, и неправда. Загляните в статью "Википедии" о нём. Ощущение, что писал её как раз именно такой... "специалист", собравший всё, что когда-либо слышал о графе и пропустивший полученные ингредиенты через миксер собственного воображения. Неправда, увы, начинается даже с самого первого моего абзаца - беглого впечатления от "параднаго" портрета. Кажется, человек, изображённый на нём немногословен и скорее молчалив, знает себе цену, словами скупо "дарит". Вот и нет. Чрезвычайная болтливость и необдуманная спешность языка вперёд головы нередко служили ему скверную службу, доводя даже до убийства. Как, например, это случилось в ноябре 1809-го, когда неосторожная фраза Толстого во время карточной игры стала формальным поводом до вызова его на дуэль прапорщиком Нарышкиным. Последний, разумеется, был смертельно ранен. Стрелком граф был недурным, а фехтовальщиком - и вовсе, что называется, от Бога. Несдержанность и общее буйство натуры вкупе с отменною физической развитостью и храбростью вообще были отличительными чертами Толстого. Большинство его конфликтов с непосредственным начальством настолько выходили за рамки даже привычного к эпатажности молодого дворянского офицерства той эпохи высшего руководства Империей, что чаще всего мы вообще не знаем о том, что именно вытворял этот злой шалун. Документально это не фиксировалось. Его попросту всякий раз келейно наказывали за проступки, не афишируя истинной их подоплёки, но всякий же раз неизменно находилась рука некоторого высокопоставленного заступника, наказание смягчавшего. При Николае Павловиче, родись граф хоть пятнадцатью годами позже, Толстому было бы точно не сдобровать, и он повторил бы судьбу ещё одного прототипа толстовского Фёдора Ивановича Долохова - Руфина Дорохова, человека тоже бесстрашного, дикого в своей необузданности, бретёра и картёжника.

Так что, увы, - внешний облик представленного на портрете персонажа - лишь очередная химера. Встреться с таким, "загляни-ка в глазки ей", и получишь открытие, сделанное, к примеру, Боратынским:

"На днях познакомился я с Толстым, Американцем. Очень занимательный человек. Смотрит добряком, и всякий, кто не слыхал про него, ошибётся"

Впрочем, не удивительно. До сих пор... ошибаются. Взять хоть происхождение самого прозвища - "Американец". Химера первая. Впервые оно упоминается в письме давнего приятеля графа - другого знаменитого "шалуна" эпохи, поэта и соучастника цареубийства Павла I Сергея Марина к Михаилу Семёновичу Воронцову (да-да, как всё переплетено!) от сентября 1803 года: "... Мы получили письма от бедного Толстого-Американца, он очень терпит от моря, но твёрд в своём предприятии".

Вот так. В 1803-м! И вовсе не позднее, когда, дескать, граф вернулся из удивительных своих скитаний, в коих был необитаемый остров, женитьба на алеутке, съеденный орангутан и бог знает что ещё, а свет, прознав обо всём этом, наградил его таким "погонялом". Здесь, очевидно, надо поподробнее - чтобы разделаться уже с этими бунтами, обезьянами и прочей мишурой, коей фигура Фёдора Ивановича увешана до маковки словно рождественская ёлка.

Как вообще подпоручик лейб-гвардии Преображенского полка (т.е. человек априори сухопутный, к тому же страдающий морскою болезнью) попал в кругосветную экспедицию под руководством Крузенштерна? А через того самого "влиятельного родственника" - графа Петра Александровича Толстого, тогдашнего военного столичного генерал-губернатора. Изначально идти в плавание должен был двоюродный брат Фёдора Ивановича, но не смог, сама идея же такого путешествия настолько захватила нашего героя, что он стал хлопотать о назначении... не без посредства "руки" сверху. И вышло, представьте! Причислен он был к экспедиции в качестве кавалера при штабе посланника и полномочного министра "к японскому двору" камергера Николая Резанова. Да-да, того самого, который "Юнона" и "Авось". Подводный камень сей миссии и заключался в том, что по сути у экспедиции были сразу два начальника: капитан-лейтенант Иван Фёдорович Крузенштерн ("пароход и человек") и Резанов. Опытный морской волк и... сухопутный действительный статский советник, посланный с миссией наладить торговые и дипломатические отношения с загадочной Японией. Последний разместился на "Надежде", ведомой Крузенштерном, "Невою" командовал другой капитан-лейтенант - Юрий Фёдорович Лисянский. Само собою, наш герой тоже был на "Надежде"... к несчастию Резанова.

Возникшее серьёзнейшее противостояние двух начальников было охотно поддержано скучающим шалуном Толстым самым решительным образом: он сразу принял сторону Крузенштерна и травил своего непосредственного сухопутного "патрона" как мог. Впрочем, он доставал и капитан-лейтенанта, но не столь отъявленно, как Резанова. За что позднее и поплатился. Постоянные попытки Резанова вмешиваться в руководство экспедицией дошли уже до откровенного физического столкновения между посланником и офицерами (при, разумеется, самом деятельном участии Толстого), в итоге перепуганный не на шутку Резанов сказался больным, заперся в каюте и носа наружу не казал вплоть до прибытия в Петропавловскую гавань. Там "оживший" посланник тут же съехал с судна в дом коменданта и немедленно послал к тамошнему правителю края - генерал-майору Кошелеву. За защитой от бунта. Дело нешуточное. Кошелев не промедлил, примчался с караулом на удивление скоро. Итогом учинённого расследования стало примирение (с принесёнными извинениями всею командой Крузенштерна) обеих сторон. Понять можно всех. Едва ли Крузенштерн с Лисянским желали участи бунтовщиков. Резанову столь беспрецедентный конфликт тоже был не на руку - что же он за "посланник", да ещё и со столь почётной миссией? На роль "козла отпущения" был по умолчанию избран... граф Фёдор Толстой. Человек, чуждый и морякам (хоть и вроде "свой"), и уж точно ненавистный Резанову, подвергавшемуся бесконечным нападкам со стороны первого в течение целого года. В итоге граф был "исключён из миссии", "Надежда" отбыла в Японию, а "злодей"... остался в Петропавловске. Доложено о его проступке в столицу было. Но и... всё. На удивление мягко.

"Приятный собеседник, но беспутный пёс" - так отозвался о Толстом Кошелев, не знавший, что и делать со своим нечаянным и сомнительным гостем, которого надо бы по сути заковать в железы, да и препроводить под стражей "куда надо", но распоряжений таких ни Резанов, ни Крузенштерн не оставили, предоставив гвардии подпоручика собственной судьбе. Где был Толстой всё время, пока не вернулся на материк? Бог весть. Сам он охотно поддерживал слухи о себе, что, дескать, и в Русской Америке был (потому и "Американец"), и гостил у камчадалов, и чорт ещё знает где... Однако, в январе 1805 он отсылает из Охотска к чиновнику Русско-Американской компании благодарственное письмо за некую рекомендацию - вероятно, за содействие, оказанное тем в устройстве Толстого на торговое судно до Охотска. Дальнейший путь его до Петербурга был наверняка непрост и извилист, что называется, с оказией - то тут, то там. Где-то в Сибири в одной из станционных изб произошла удивительная встреча Толстого с российским посольством, отправленным Государем в Китай: там он познакомился с небезызвестным нам Филиппом Филипповичем Вигелем, чрезвычайно впечатлившимся колоритною фигурой графа (до такой степени, что в мемориях своих - противу обыкновения отточить собственное злоязычие - ни слова скверного о графе не сказал... Кроме дикого набора фантазий-пугалок). Толстой тоже отметил явно симпатизировавшего ему юношу и одарил его "сткляницей смородинного сиропа" - едва ли у него могло быть что-то ещё в качестве "презента". Столицы странник достигает в начале августа 1805 года. Там его из гвардии переводит в Нейшлотский гарнизонный батальон. Не под арест всё-таки... Видимо, вновь помогла "защита сверху". С момента ухода "Надежды" к берегам Японии до возвращения графа проходит ровно год.

Совершенно "дориан-греевское" обличье
Совершенно "дориан-греевское" обличье

Цитата из записок князя Петра Вяземского:

"Рассказывали, что во время кругосветного плавания командир корабля, на котором находился граф Толстой, приказал бросить в море обезьяну, которую тот держал при себе. Но Толстой протестовал и просил командира зажарить её и съесть. Впрочем, Толстой всегда опровергал правдивость этого рассказа..."

Вот видите... Если уж умница князь такое пишет, к тому же - едва ли не лучший друг (а дружили они и в самом деле крепко) ,что уж до милых дам и прочих обывателей, которым чем острее, тем интереснее...

И, чтобы закончить на сегодня, давайте вкратце разберём ещё два мифа о графе.

Что там всё-таки с несчастным орангутаном? Его не было вовсе. Была макака, купленная Толстым в Бразилии, куда заходила экспедиция Крузенштерна-Резанова.

А вот татуировки точно были. Их Фёдор Иванович сделал в Полинезии. К слову сказать, тамошние аборигены "расписывались" не поголовно. Чем знатнее был человек, тем более "живописен" он был. Понятно, что столь эпатажный сам по себе граф не смог удержаться от соблазна отметить таким же образом и себя, видимо, заранее уж предвкушая шок столичного бомонда... и дам - особливо!

Напоследок - фрагмент записок Вигеля, ярко свидетельствующий о том ореоле таинственности вкупе с непристойностью, что окружала Толстого всю жизнь. Ничего оригинального... Всё как всегда!

"Что про него не рассказывали! Будто бы в отрочестве имел он страсть ловить крыс и лягушек, перочинным ножиком разрезывать им брюхо и по целым часам тешиться их смертельною мукою; будто бы во время мореплавания, когда только начинали чувствовать некоторый недостаток в пище, любезную ему обезьяну женского пола он застрелил, изжарил и съел; одним словом, не было лютого зверя, с коего неустрашимостью и кровожадностью не сравнивали бы его наклонностей"

В следующей части мы непременно заглянем под изнанку ещё нескольких мифов и легенд об этом неординарном человеке, а заодно попытаемся понять природу этой мифологии.

С признательностью за прочтение, мира, душевного равновесия и здоровья нам всем, и, как говаривал один бывший юрисконсульт, «держитесь там», искренне Ваш – Русскiй РезонёрЪ

Предыдущие публикации цикла "Размышленiя у параднаго... портрета", а также много ещё чего -в иллюстрированном гиде по публикациям на историческую тематику "РУССКIЙ ГЕРОДОТЪ" или в новом каталоге "РУССКiЙ РЕЗОНЕРЪ" LIVE

ЗДЕСЬ - "Русскiй РезонёрЪ" ЛУЧШЕЕ. Сокращённый гид по каналу