Ульрих Марзолф
(THE QORAN AND JOCULAR LITERATURE by ULRICH MARZOLPH)
Перевод: Павел #Гулькин
Ханбалитский #богослов и традиционалист Ибн аль-Джаузи в своем занимательном исследовании о глупцах (“Ахбар аль-Хумка’а валь-муаавалин“), опираясь на авторитет некоего Абу Са'д аль-Араби, рассказывает следующий анекдот:
Ибрахим ибн аль-Аяб был глуп (ахмак). У него был осел, и всякий раз, когда люди ночью надевали своим лошадям мешок на голову, он брал мешок своего осла и читал над ним стих из #Корана, повторяя: «Скажи: Он - Бог, Единый». (Коран 112:1). Затем он надевал пустой мешок этому ослу на голову, приговаривая при этом: “Да проклянет Бог любого, кто думает, что мера ячменя лучше, чем стих «Скажи: Он - Бог, Единый”. И он продолжал проделывать это до тех пор, пока его осел не околел, после чего он воскликнул: “Клянусь Богом, я никогда бы не подумал, что этот стих [на самом деле означал] «Скажи: Он - Бог, убивающий ослов! Клянусь Богом, я уверен, что это [выражение] еще более смертоносно для людей, поэтому я не буду повторять это снова, пока я жив!”
Этот анекдот - исламизированная версия шутки, впервые упомянутая в классическом греческом сборнике "Филогелос", где рассказывается, что некий «яйцеголовый» (т.е. ученый) человек захотел отучить своего осла есть вообще, поэтому не кормил его. Когда же этот осел околел от голода, глупый человек заметил: “Какая жалость. Мало того, что он научился вообще ничего не есть, так он ещё и умер”! Этот анекдот был очень популярен в устной традиции различных европейских регионов вплоть до XX века, но европейские версии решительно отличаются от приводимой здесь #арабской версии: в европейской версии явно подразумевается, что глуп человек, который вообще не кормит своего осла, ожидая, что тот будет продолжать жить и работать. Исламизированная версия в целом следует этой же схеме, но прибавляет один аспект: в конце концов, осла, все же, кормят — даже если этим «кормом» является лишь чтение «аятов» (стихов) Корана. Так что, в некотором смысле, цель шутки здесь сместилась с очевидной глупости совершеннейшего «простака», который игнорирует базовое условие существования животных, на конкретную ситуацию, которая приводит к результату, направленному на сознательную дискредитацию мусульманского писания.
Но действительно ли этот анекдот высмеивает #Коран? Не принижает ли он мусульманское священное Писание до уровня, подчеркивающего абсурдность поступка главного героя подобного анекдота? Является ли рассказ о человеке, который «накормил» своего осла стихом из Корана, “антикораническим”? Очевидный ответ на эти вопросы: «нет, конечно, нет». О каком-либо «юмористическом» рассмотрении Корана с мусульманской точки зрения не может быть и речи, и Ибн аль-Джаузи, конечно же, не включил бы ни одного такого анекдота в свою коллекцию. Шутить о Боге и Божественном откровении – это богохульство, и люди, осмелившиеся на это, наверняка считались бы вероотступниками, как, например, британский мусульманский писатель #Салман_Рушди, осужденный за высмеивание пророка Мухаммеда в своем романе 1988 года «Сатанинские стихи». Соответствующий отрывок в книге Рушди, кстати, не обязательно является плодом его собственного воображения. Уже в 1767 году Фрэнсис Шеридан в своем "Нурджахаде" - нравоучительной повести в восточном стиле, заставил своего героя затеять “богохульную вечеринку, на которой молодые и красивые обитатели его #гарема [должны были] выдавать себя за жен Пророка”. Шутки о Коране недопустимы с точки зрения современного западного восприятия #исламского_мира, более того, представляется крайне маловероятным, что о Коране вообще можно отзываться в шутливом тоне. Согласно исламу, Коран - это слово Божье, и трудно представить, что священное писание ислама каким-либо образом было связано с юмором, будь то юмор в Коране, о Коране или юмор, использующий Коран в любом шутливом контексте.
Но #юмор - это сложное явление в человеческой жизни, к которому неприменимы строгие определения. Франц Розенталь в своем всестороннем исследовании легенды об Аш’абе определяет юмористическое высказывание как акт, связанный «с облегчением, испытываемым при мгновенном снятии одного из многих ограничений, которые физическое и социальное окружение накладывает на человека». Это справедливо, но для того, чтобы творить подобный акт, упомянутое “мгновенное снятие” должно быть достигнуто особым, то есть юмористическим или шутливым способом. Более того, независимо от того, что испытывают люди, происходящие из разных социальных или культурных слоев, их понимание юмористического или смешного сильно варьируется. Кроме того, физическая реакция разных людей может колебаться от непристойного #смеха до сдержанной улыбки. Для того, чтобы охватить все различные аспекты юмора как человеческого качества, юмористическая литература в целом должна пониматься в довольно общем смысле как отстраненное представление об острых способах решения конфликтов. Конфликты, рассматриваемые в анекдоте о простаке, «кормящем» своего осла стихом из Корана – двоякого рода: первичный конфликт состоит в том, что действия простака противоречат как рациональному, так и человеческому опыту в целом. Но в демонстрируемой "дурости" присутствует и вторичный конфликт: устная декламация, обладающая врачебными свойствами. И тем не менее глупец не декламирует отрывок из какой-либо случайной работы, которую он считает полезной. Как, например, «глупый ювелир» Ибн аль-Азиз, который постоянно обращался к книгам Ахмада ибн Ханбала, чтобы получить через их благословение, а когда его спросили о его отношении к Корану, ответил: «Коран, наверное - тоже полезная вещь, это я знаю по опыту»! В этом анекдоте, а также в том, который обсуждается в данном случае, Коран является неотъемлемой частью конфликтов, случающихся на различных уровнях, одним из составляющих которого является социальный конфликт, возникающий в результате неизменного присутствия Корана в исламском сообществе повсеместно, а также из его роли как основного правового источника для урегулирования споров и решения вопросов повседневной жизни. Этот последний аспект также находится в центре анекдота, в котором некий глупый судья должен вынести решение о преступлении, за которое нет конкретного наказания (хадд мансус хикм мааруф ), упоминаемого в Коране: поскольку собравшиеся факихи коллективно (би-ма фи хим) оставляют решение за ним, и он решает прибегнуть к Корану как правовому источнику. Поскольку отрывок, на который он натыкается наугад, гласит: «Мы поставим ему клеймо на морде (хартум)»! (Коран 68:16), он приказывает отрезать преступнику нос и отпустить его.
Таким образом, классическая арабская литература, очевидно, не придерживается никаких жестких ограничений, исключающих тот факт, что Коран совместим с юмором, но, скорее, считает допустимым включение Корана в состав шуток и анекдотов. Но прежде чем перейти к обсуждению дальнейших связей между Кораном и юмористической литературой, а также рассмотрению случаев представлений и использования Корана в «шутливых» текстах, было бы полезно коротко взглянуть на смежную тему, а именно: знает ли сам Коран что-либо о и содержит ли он элементы «шутки-юмора»? Вопрос о наличии юмористических пассажей в Коране относится к общей дискуссии о том, а может ли Священное Писание содержать юмор вообще? В случае с исламом подобные дебаты, кроме того, подразумевают под собой вопрос о том, есть ли вообще у Бога чувство юмора? Учитывая всемогущество Бога, любой догматический спор относительно Его общей способности воспринимать и выдавать «юмор» кажется неуместным, но на самом деле антропоморфный образ Всевышнего, засвидетельствованный в “хадисах" (историях и анекдотах о Пророке Мухаммаде), вполне допускает наличие этого свойства Божьей природы, не цепляясь за строгие догматические ограничения. Внимательное прочтение текста Корана позволяет обнаружить отрывки, которые не лишены определенного элемента развлекательного. Мустансир Мир даже попытался показать, “что Коран не рассматривает юмор как предмет контрабанды”13.
Приводя ряд примеров, Мир утверждает, что юмор в Коране используется для передачи религиозного прозрения или разъяснения того или иного теологического постулата и в основном служит целям общей характеристики. Пример, который Мир обсуждает наиболее подробно, - это эпизод призвания Моисея к пророческой миссии, и его неспособность понять значение этого акта: когда Бог спрашивает его о его предназначении, тот дает прямолинейный ответ, пытаясь быть исчерпывающим в плане исполнения этого своего предназначения, не признавая, при этом, что Бог собирается «пробудить» в нем этот дар (Коран, 20:17-21). По словам Мира, контраст между предполагаемым и реальным, скрытый в этом эпизоде, может быть понят как «юмороносный». В аналогичном ключе Мир трактует ряд других айятов (Коран, 20:18, 18:60-64, 18:65-82, 7:43, 74:18-25, 33:20, 47:20, 9:127, 19:3-86:75-83, 37:91-92), и в конечном счете, «извлекает на свет божий» некоторые приемы, при помощи которых в Коране достигаются юмористические цели. Рассматривая первоначально процитированное общее определение юмора как отстраненного представления об острых способах решения конфликтов, Бог, без сомнения, демонстрирует определенную, хотя и скромную юмористическую способность в Коране, как в том, как он поступает сам, так и в том, как его слова отображают соответствующие действия.
В этом отношении также может быть полезно вспомнить и то, что пророк Мухаммад, которому был ниспослан Коран, считался человеком с развитым чувством юмора. Известно, что он получал особое удовольствие, забавным образом разыгрывая своих современников, иногда смеясь при этом так сильно, что обнажались его коренные зубы. В фундаменталистских дискуссиях последующих столетий о допустимости смеха его пример неоднократно служил веским аргументом в пользу допустимости юмористического подхода к высмеиванию неизбежных недостатков человеческого существования. Однако вопрос о том, связан ли характер Мохаммеда с фактическим существованием юмористической традиции в Коране, не является дискуссионным, ибо он запрещен мусульманской догматикой.
Тема юмора в Коране в целом не является особенно многообещающей областью исследований. С другой стороны, как уже утверждалось, в классической арабской литературе никакие догматические ограничения не применяются к случаям использования Корана в юмористическом контексте, даже с риском того, что сам Коран станет объектом шутливого толкования. В большом количестве шутливых текстов Коран упоминается как в целом, так и в форме отдельных айятов (стихов) или коротких цитат. Учитывая доминирующее присутствие Корана в повседневной жизни мусульманина, и всего исламского сообщества, он вполне естественно используется в для отражения юмористического отношения мусульманина к жизни, причем это неоднократно отражается в шутливых текстах и рассказах. Следующий краткий обзор представляет собой попытку систематизировать этот материал и наметить, в каких направлениях он может быть проанализирован. Данные, на которые я опираюсь, взяты из архива, использованного для моего исследования средневековой арабской юмористической прозы, подробный отчет о которой включен в мою последнюю публикацию (Marzolph, Arabia ridens, I, 255 sq.; vol. 2, no. 1035).
Как правило, ссылки на Коран в шутливом контексте делаются либо на книгу в целом, без указания конкретной ситуации, либо на конкретные суры или айяты (стихи); причем, оба типа ссылок могут встречаться в двух разных формах, а смысл каждого анекдота (назидательной истории) выявляется либо в умном, либо в глупом поведении человека - соответственно. В то время как первый критерий можно рассматривать как отклонение от его некого «второстепенного» (подспудного) значения, второй критерий является решающим для понимания того, за счет чего достигается юмористическое представление в том или ином соответствующем анекдоте.
Знание Корана является одним из необходимых условий того, чтобы мусульманин считался «хорошим», и мог цитировать подходящие айяты Корана в определенных случаях, помимо явной демонстрации преданности и благочестия, что, конечно, всегда повышало статус человека. В ряде анекдотов о Туфайле - арабском прототипе тунеядца, умные люди в ученой манере активно цитируют аяты Корана, чтобы оправдать свои действия и добиться той или иной материальной выгоды. Так, знаменитый «Туфайли Бунан» рассказывает анекдот, в котором он сам оказался замешан. Будучи приглашенным другом приготовить специальное блюдо для него и его спутников, он сначала доказывает свой авторитет в кулинарии, подробно рассказывая о различных ингредиентах того или иного блюда, которое он готовит, а также используемые кухонные принадлежности. Наконец, все садятся за стол, чтобы отведать блюдо “асида" - густую пасту, приготовленную из риса, которую подают круглой горкой на большой сковороде, а внутреннюю часть горки смазывают сливочным маслом (саман). Как только блюдо подано, начинается соревнование за то, кому достанется больше масла, и пока участники цитируют подходящие стихи из Корана, одновременно они проделывают канавки в съедобной горке риса, чтобы оттуда потекло масло. Первый цитирует: «Тогда они будут брошены в него [...]« (Коран, 86:6), другой произносит: «Так ты проделал в нем дыру, чтобы утопить пассажиров? [Тогда] ты действительно совершил ужасный поступок». (Коран, 18:71), а затем - еще один: «[Затем Мы открыли врата небес проливной воде и сделали так, чтобы земля забила фонтанами], а воды встретились, чтобы завершить предрешенное дело». (Коран, 54:12). Наконец, Бунн «приканчивает» блюдо, приводя следующую цитату: «И было сказано: "Земля, поглоти свои воды; а небеса – [вы] утихнете!" И воды утихли, дело свершилось, и Ковчег остановился на (горе) аль-Гуду“. (Коран, 11:44). Услышав это, все от души рассмеялись, а один из участников чуть не подавился кусочком пищи.
Следует помнить, что подобные «туфайлы» были не просто какими-то пришлыми гостями или заядлыми посетителями вечеринок. Скорее наоборот, во времена Аббасидов многие из них были образованными людьми. Они, по-видимому, были сведены в гильдии и обладали глубокими познаниями в области «хороших манер» (адаба) в истинном смысле этого слова, которое охватывало традиционные знания во всех основных областях, прежде всего - в Коране, хадисах и в поэзии. В этом отношении арабский “туфайл" представляет собой достойного преемника древнегреческого «колакса» - образованного и проникнутого «нарушителя обычаев», который более или менее заслужил свое право являться на вечеринки без приглашения, чтобы развлекать гостей. Конечно, “туфайл“ использовал свои знания преимущественно для того, чтобы продвигать свое «собственное дело»: «Туфайл», торопящийся закусить, оправдывает свои действия цитатой со слов Моисея: "Я поспешил, Господи, только для того, чтобы угодить Тебе". (Коран, 20:84).20 Другой «тйуфаил“, когда его попросили истолковать стих из [коранической] суры «Иосиф», изрек: «Спроси о городе, в котором мы были [...] – т.е. он перефразировал выражение: "Мы ели за столом такого-то" (akalnˆ sufrata fulаn), что, конечно, должно было означать: «Мы ели то, что было на столе» — здесь «город» означал бы «жители города».21
Бунн, мастер «туфайлизма» (прим. перев. - иными словами – детской непосредственности или «инфантилизма»), демонстрирует свое мастерство в знании Коране, цитируя стихи, содержащие числа от 1 до 12 в последовательном порядке (получая соответствующее количество кусков халвы)22. Помимо доминирующего примера “туфайлизма", немногие другие люди могли бы подобным образом использовать Коран таким «творческим манером». Некий затаившийся разбойник, пойманный во времена Насира ибн Харуна ан-Насрани“, визиря султана Ад'уд ад-Дауля, оправдывает своё занятие, ссылаясь на то, что Божье повеление - более важное, чем повеление земного правителя, — и когда его спросили, что он имел ввиду, он процитировал коранический стих: «[...]Он мог бы отсечь часть неверующих [...]" (Коран, 3:127).23 Нищий, которого упрекают в том, что он просит милостыню, в ответ цитирует коранические стихи, опровергая предъявленный упрек при помощи такого айята: “Были бы вы так же голодны, как я, вы бы попытались продать даже Гавриила с Михаилом!”24 А человека, который оказался настолько пьян, что его пришлось тащить домой на руках (на спине носильщика или в носилках, переносимых верблюдом), все же, не до конца пропил мозги, ибо смог ответить на упреки, процитировав: «[...] и остаток того, что оставили после себя люди Моисея и Аарона, ангелы, несущие это (Коран, 2:248)25.
Большая часть шутливых текстов повествует, однако, не об умных людях, а скорее изображает дураков, необразованных или глупых людей с их невежеством и неспособностью подобрать подходящие цитаты из Корана: дети, которые учатся понимать Коран, подвергаются насмешкам, когда неправильно цитируют те или иные слова или отрывки [из него]; невежественные взрослые также неуместно цитируют Коран, приводят формулировки из Корана не дословно, а только передают их смысл, смешивают различные отрывки, утрируют или искажают коранические формулировки.
Значительная часть шуток посвящена людям, особенно бедуинам, которые считают поэзию частью Корана — или, по крайней мере, заслуживающей чести быть включенной в Коран. Совершая подобные ошибки, глупцы предоставляют абсурдные оправдания своим ошибкам и часто демонстрируют очаровательно-наивное отношение к основным принципам мусульманского вероучения.
Конкретная проблема, касающаяся использования Корана в юмористической литературе, связана с курьезным разрешением древнего догматического спора о том, следует ли считать Коран извечным и богоданным или сотворенным: в случае его неверного цитирования следует вывод о том, что Коран, скорее всего, был сотворен. А, ведь, если Коран является сотворенным, то, как замечает искушенный комментатор, он тоже должен быть «смертным» [прим. перев. – как и сам человек]: поэтому ему стоит выразить свои соболезнования. В нескольких случаях толкователи сознательно уклоняются от выражения своего определенного юридического заключения, используя «нет», например, человек, который поднимает свои четыре пальца, заявляя, что «эти четыре» — после чего он перечисляет Тору, Евангелие, Псалтирь и Коран — сотворены [прим. перев. – «а не являются «божественным откровением»].
Многие шутки и анекдоты, связанные с упоминанием Корана, звучат довольно кощунственно, а некоторые в самом деле требуют глубокого знания текста Корана, чтобы быть оцененными по достоинству. С другой стороны, наиболее часто цитируемый единственный стих Корана в рассматриваемом ряду по-настоящему шутливых текстов представляет собой довольно простой каламбур, построенный на взаимозаменяемости главных персонажей, осужденных в Коране (9:97): «Бедуины - самые упрямые в [своем] неверии и лицемерии [...]. Этот стих цитируется в четырех разных контекстах: «Некий бедуин, проходя мимо нескольких евреев, сказал им: “Горе вам! Почему бы вам не стать мусульманами? Разве для вас - не назидание отрывок, ниспосланный Богом, в котором он высмеивает вас”? Они спросили его: “Эй ты, бедуин! Что Бог сказал о нас”? И он ответил им: «(я имею в виду) его слова: «Воистину, проклятие Божье - на евреях (яхве)! Евреи - это братья обезьян (Коран)! Они ответили ему: “То, что Он ниспослал о подобных вам, ещё хуже!” А когда он поинтересовался: “Что же это”?, они ответили: “Бедуины более упрямы в неверии и лицемерии [...]!” На что бедуин возразил: “Братья мои! Это все ложь, [все, что было сказано] как о нас, так и о вас”! Когда курды вошли в Багдад (madinat as-salam – город мира – прим. перев.), предводительствуемые Абу аль-Худа, и прошли через ворота «ат-Так», один из крупных старых купцов спросил: “Это те, о которых Аллах сказал в Своей книге: «Курды - «более упрямы в неверии и лицемерии»?” Кто-то ответил ему: «Ну что ты! Бог сказал это о «бедуинах»! После чего вопрошавший [грустно] заметил: “Ну, хвала Аллаху! Раз на нас напали курды — мы – что? - должны теперь плохо отзываться (буквально: лгать) о бедуинах?”
Другой [бедуин], когда услышал, как кто-то произнес: «Бедуины более упрямы в неверии и лицемерии [...], заметил: “Нас оскорбляют!” Позже (в той же коранической суре) он услышал, как тот же человек прочитал: «И некоторые бедуины верят в Бога и в Последний день. (Коран 9:99) На что он отреагировал, произнеся: “Не [стоит] беспокоиться: сначала они поносят вас, а потом хвалят!”32 И, наконец, цитируются слова Абу Махдия: «Мне рассказывали, что словесные оскорбления что у бедуинов, что у неженатых мужчин – одни и те же. С таким же успехом вы могли бы заявить, что: «Неженатые мужчины (аль-азиб) «более упрямы в своем неверии и лицемерии [...]" вместо "бедуинов». Неженатые мужчины не должны обманывать вас (своим неверием), даже если они соблюдают пост и молятся (регулярно)”.
В общей сложности около 150 из общего числа 5600 исследованных «шутливых» текстов, что составляет 3%, так или иначе касаются Корана или упоминают его. Интерпретируя эту цифру, возникает искушение принизить важность Корана как источника «шутливой» литературы. Правда, с точки зрения количественных показателей, в нем есть более популярные темы, например, такие, как обширный корпус стихов «сексуального» юмористического характера или высмеивание маргинальных групп, особенно бедуинов. В этом отношении Коран не является излюбленной темой, если вообще можно говорить о нем, как источнике юмористических метафор. В этом отношении даже сравнительно небольшое число шуток, упоминаемых Кораном, может быть воспринят как указание на важную характеристику средневекового исламского общества. Если смотреть с точки зрения «шутовской» литературы, средневековое исламское общество было довольно либеральным в том, что касалось догматической интерпретации основных принципов ислама.
Но в нем содержится большое количество айятов о пьянстве, прелюбодеянии и асоциальном поведении, в целом противоречащих религиозным установлениям. Даже если мы примем во внимание, что «шутливая» литература в силу своего жанра не дает точного изображения современного общества, все равно впечатляет, насколько терпимо рассматривались даже некоторые из самых щекотливых вопросов. Кроме того, нужно отдавать себе отчет в том, что совокупность «юмористического» материала, сохранившегося в литературе, лишь в определенной степени отражает устную традицию - многие шутки в литературе отличает более повествовательный характер, предназначенный, по-видимому, для образованной аудитории. Но даже в этом случае огромное количество шуток в классической арабской литературе в определенной степени связано с устной традицией. Эта устная традиция, согласно теоретической оценке, проанализированной современными исследованиями народного творчества, в свою очередь, скорее всего, являлась не столько спонтанной, сколько более агрессивной. В этом отношении анекдоты средневековья, сохранившиеся в письменной литературе, являются лишь слабым отголоском прежней реальности. Учитывая эти обстоятельства, можно справедливо предположить, что социальные, религиозные и моральные ограничения, связанные с «вездесущностью» Корана, не помешали распространению Священного Писания на сферу занимательно-развлекательного, они скорее способствовали созданию «шуточного выхода», о котором литература сохранила лишь сравнительно небольшое число отголосков.
_________________________________________________________________________________
Понравилась статья? Не стесняемся, пишем письма признательности переводчику, разместившую её здесь для вас, благодарим его добрым словом, денежным знаком и/или ценным подарком. Первичные обращения направлять на адрес: goulkin @ yandex.ru (Пробелы - от ботов, при написании писем - убирайте их)