XXI.
Но всё спокойно в чистом поле.
Лихих людишек не видать.
Ему тревожно по-неволе.
Не может с чувством совладать.
Однако, он увидел вскоре,
На тёмном низком косогоре,
Фигуру всадника опять;
И снова стал переживать.
К ним всадник опрометью мчится;
Рукою машет и кричит.
Тишила всё ж не различит;
Боится вновь: беда случится;
То прежний всадник иль другой;
Со злобной мыслью иль благой?!
XXII.
Вот всадник рядом оказался.
Коня смирил он своего.
С подводой первой поравнялся.
Сам с виду, вроде, ничего:
Добротного сукна кафтан;
Сапог - окрашенный сафьян;
И шапка с узкой оторочкой;
Зипун с расшитою сорочкой,
Слегка виднелись на груди,
Из-под раскрытого кафтана;
Две рукавицы из кармана,
Торчали. Слева впереди,
За кушаком заткнута плётка.
На молодом лице бородка,
XXIII.
Едва виднелася с усами;
Улыбка и весёлый взгляд;
Хотя, казалось, что глазами,
Что быстро по всему скользят,
Он всё пристрастно изучает;
Хотя речам чужим внимает,
Но мысль в уме своём таит;
И даже, если говорит,
Ничем её не выдаёт.
Он нарочито вежлив к старшим,
И всем, что с уст его слетавшим,
Словам чуть лести придаёт.
Поправив головной убор,
С Тишилой начал разговор:
XXIV.
"Здоров будь, добрый человек!
Далёко ли ваш путь лежит?
Подумал я что, уж, набег,
На вас то войско совершит!
Мы, их увидев, затаились:
За тем курганом схоронились.
Но вижу, что всё обошлось,
И крови литься не пришлось".
"Да, мы, мил человек, и сами,
Едва порты не обмочили;
Уже уверены мы были,
Злодеи разберутся с нами:
Товар, что мы везём, возьмут,
А нас всех в рабство продадут,
XXV.
Или того, пожалуй, хуже -
Злодеи жизни нас лишат:
Грустила бы жена о муже,
Не знав, где косточки лежат."
Ёрш, встряв в почтенный разговор,
Не замечал немой укор,
Которым одарил Тишила,
Которого, как видно, злила,
Ерша пустая болтовня.
Степенно бороду погладив;
Слегка терпение утратив;
Возницу мысленно браня,
Эмоции он всё ж сдержал.
Наезднику так отвечал:
XXVI.
"Чего ж таить, коль испугались?!
Но Боги не забыли нас.
На их защиту полагались,
В сей роковой ужасный час.
Беду рукою отвели.
От смерти нас уберегли.
Но только не могу взять в толк..."
Он на мгновение умолк.
"Кто ж это был?
Чья вражья сила,
К обозу нашему спешила?
Кто в небе так надрывно выл?"
Промолвил путник, прерывая,
Тишиле сразу отвечая:
XXVII.
"Сигнальная стрела летела.
Для тех, кто впереди скакал,
Она то выла, то свистела,
Командный передав сигнал,
О том, что нужно возвращаться.
Не время за обозом гнаться.
Насчёт того, кто это был?
Я, верно, б так предположил:
Что это были печенеги..."
"Кто? Печенеги? Неужели?!
Они порядком ослабели!
На Русь теперь свои набеги,
Они не смеют совершать;
Иначе им несдобровать!
XXVIII.
Князья, как встарь, объединяться;
Навалятся на них гуртом;
Когда враги остепенятся,
Уж, будет поздно! И потом,
Их выживут с родимых мест,
Где они нынче и окрест,
Пока что вольно обитают,
И притеснения не знают."
"Пусть так, я с вами соглашусь,
Насчёт того, что это странно,
Чтобы они опять нежданно,
Решились бы напасть на Русь.
Быть может, дело здесь в другом?
Я с сутью дела не знаком,
XXIX.
И потому судить не стану;
Но в том, что это печенеги, уверен.
Я говорю вам без обману.
Отсюда поскорей намерен,
Я восвояси удалиться;
И мне бы присоединиться,
Мне и обозу моему,
Не плохо б было по всему,
К кому-нибудь ещё, кто также,
С обозом едет по степи..."
"Ох, ладно, парень, не глупи..."
Сказал ему Тишила. "Как же,
Сама судьба свела нас здесь,
Проедем вместе эту весь.
XXX.
Где твой обоз? Зови скорее!
Доедем вместе как-нибудь.
Мы за беседою быстрее,
Преодолеем этот путь.
Да, кстати, как тебя зовут,
Иль прозвищем каким рекут?"
"Шестак." Представился наездник.
Они проехали березник.
Шестак достал большой манок,
И подал знак, как крик утиный:
Коротких пара, один длинный.
К нему немедля со всех ног,
Другой обоз поторопился,
И с первым моментально слился.
XXXI.
Одолевая вместе путь,
Они втроём разговорились.
Ёрш, неприминув прихвастнуть,
Поведал, где они грузились;
Кому и сколько, как давно,
Везут отличное вино.
Шестак, всех тайн не раскрывая,
Их интерес подогревая,
О новых банях сообщил,
Которые они артельно,
Богатым людям ставят сдельно;
Где и кому не уточнил.
Но доложил, что бани эти,
Отменней прочих на всём свете.
XXXII.
Ведь в "чёрной" бане дым копИтся,
Собою прогревает он.
Покуда печь ещё топИтся,
Весь воздух дымом напоён.
Затем, чтоб мыться можно в бане,
В ней двери распахнув заране,
Дым выгоняют, с ним тепло,
Частично на мороз ушло.
А в бане после той протопки,
И сажной копоти полно,
И смрадно очень, и темно;
Что толку в долгой подготовке?
Когда, уж, знаешь результат;
Когда заранее не рад.
XXXIII.
А в бане "белой" всё иначе:
Жар нагнетается сполна;
Приятно греет он и паче,
Вдруг жара чистого волна,
Тебя обдаст, ты пропотеешь,
Как-будто враз помолодеешь;
От жара, уж, сидеть невмочь.
Весь дым печной уходит прочь,
И оттого дышать свободно;
И сажей выпачкаться весь,
Уж, не боишься больше здесь;
Сиди, и мойся беззаботно,
Ведь здесь просторно и светло,
Водицы вдоволь и тепло.
XXXIV.
Поведав, как прекрасна баня,
Что всей артелью мастерят;
И, как пропарит, разрумяня;
И бодрости придаст заряд,
Шестак с волнением несмелым,
Интересуясь между делом,
Всё о купцах, о шинкарях,
Что проживают в их краях,
Расспрашивал: кто побогаче?
Чтоб их огромная казна,
Вмиг не была истощена.
Кто наиболе мил удаче?
К кому им можно подойти,
На баню чтоб заказ найти?
XXXV.
Ёрш неприминул влезть с советом,
И моментально доложил,
Клянясь, что перед целым светом,
На плаху б руку положил,
Отдав её на отсеченье,
(Молчать ведь для него - мученье),
Гордясь, о сделанной услуге,
О том, что в их родной округе,
А, может, в южной во Руси,
С времён их дедов и отцов,
Богаче остальных купцов,
Кого при встрече не спроси,
Все назовут лишь одного,
Вестимо: "Знаешь ли кого?"
XXXVI.
Купца известного - Всеслава,
Скоробогатым что зовут.
О нём давно по миру слава,
А с нею под руку бредут,
Различны были-небылицы,
Которые, как две сестрицы,
Что болтовню свою навяжут,
И всё, как есть, о нём расскажут.
Купец Всеслав богаче всех.
И даже местные князья,
Казну свою соотнося,
С его, пеняя на успех,
Признаются вам хоть сейчас:
Богаче он во много раз.
XXXVII.
Шестак, услышав о Всеславе,
Уж, загорелся встречей с ним.
"Надеюсь, что он будет в здраве,
Что сделку быстро заключИм..."
Но только, как его найти?
Шестак не ведает пути.
"Эх...," - Улыбнулся Ёрш в ответ,
Свет проливая на предмет:
"Ведь мы, как раз, к Всеславу едем.
Обоз его товар везёт.
Быть может, нынче нам свезёт,
Лихих людей уже не встретим.
Вечор минуем стены града.
Там и Всеславова ограда".
XXXVIII.
Жеребчик в упряже подводы,
Слегка качая головой,
Пофыркивал. Травинок всходы,
Искал порою пред собой.
Но только раннею весною,
Когда земля, простясь с зимою,
Лишь прогревается теплом,
И в грунте вязком и сыром,
Ничто пока что не росло;
Травинки вверх не пробивались;
И зеленью не покрывались,
Степей равнины, как назло.
Они всё также скудны, бедны.
Его усилья были тщетны.
XXXIX.
Вот стены города большого,
Уж, показались вдалеке,
Столь милого и дорого,
Воздвигнутого при реке;
И купола огромных башен;
И площади озимых пашен,
Что удивляют широтой,
Лежа пред городской чертой.
Обозы тянутся ко граду...
Держа устало путь домой,
Родной любуясь стороной,
Одни предчувствуют отраду,
При встрече любящих семей;
В объятьях милых жён, детей.
XL.
Другие ждут, что город этот,
Сверх ожиданий одарит;
За новый (ныне тайный) метод,
Он их с лихвой вознаградит.
Пройдя ворота городские,
Склады, лачуги, мастерские,
В жизнь городскую окунулись.
Обозы тянутся вдоль улиц,
И к центру града устремясь,
Где по дощатым тротуарам,
Красавицы идут по парам,
Без женихов своих томясь,
Достигли дома и ограды,
Где их приезду были рады.
XLI.
Обозы на просторный двор,
Не мешкая, уже втянулись.
Уже ворота на затвор,
Что перед ними распахнулись,
Закрыли на ночь сторожа,
Рогатины в руках держа:
И с древком крепким утолщённым,
И с наконечником точёным...
Поставили ряды телег;
Свели по стойлам лошадей;
До сыта потчуя людей,
Определили на ночлег.
С утра дела вершить вернее,
Ведь утро ночи мудренее!
XLII.
Уже клонился день к закату,
Спеша послушно на покой,
Подобно своему собрату,
Который этот шар земной,
Ещё вчера, пройдя по кругу,
Свалился в тёмную яругу,
И канул безвозвратно в ней,
Как светлый луч в стране теней.
Заря, мелькнув над горизонтом,
В образовавшийся просвет,
С собою забрала весь свет;
И, уходя в величье гордом,
Исчезла где-то в высоте,
Мир оставляя в темноте.