Всем утра доброго, дня отменного, вечера уютного, ночи покойной, ave, salute или как вам угодно!
Ведь чем хорош практически любой русский пейзаж XIX века? Да чего уж - порой и двадцатое столетие на нём выглядит так, словно время застыло. Кто-то назовёт это "отсталостью", "запущенностью", припомнит набивших оскомину "дураков" и "дороги", а как по мне - так запущенная деревенька с покосившимися избами, да колокольный звон к вечерне где-то вдалеке, да разбитая в хляби осенняя дорога, да звенящая тишина, перемежающаяся резким сорочиным треском, - вот она Россия и есть! И вовсе не космосы, не хоккей, и не торговля газом то со всеми, а то ни с кем. У нас - свой путь. Вот, к примеру, такой, как на картине русского художника Константина Первухина. И хоть и родился он на 41 год позже нынешнего титульного месяца/года, а кто посмеет возразить, что не было такой же осени в 1822-м, и что монастырь так же не виднелся сквозь дневную хмарь?
Но довольно философствовать, пора и узнать - что же там припас нам ноябрь 1822-го? А случилось там следующее:
- Из переписки братьев Булгаковых. О, времена, о, нравы!
- Кишинёвская нелепа
- Экономика должна быть экономной: почём нынче нардек, борла и бешлык?
- Налетай - подешевело! Время закупать шали
- Погода не балует... А ноябрь только начался!
- Весёлая вдова
Увы, трогательнейший в своей любви к родителям и бесконечных просьбах то об одном, то о другом Николенька Гоголь-Яновский выпадает из нашего цикла очень надолго... Вероятнее всего, писем его не сохранилось, что косвенно доказывает его послание от 23 марта (!!) 1823 года, с котором он пишет: "Я не знаю, отчего вы до сих пор ко мне не пишете. Между тем как я уже писал к вам три письма, и ни на одно из них не получил ответа..." Какая жалость! Ведь мы так и не узнаем - что происходило с Николенькой всё это время. Скверно, когда из привычного ежемесячного течения времени уходит целый герой... да ещё какой! И мы неожиданно оказываемся в положении старой девы, увлечённо читающей эротический роман, в котором сир Роланд уже рухнул на софу с прекрасной Бьянкой... А следующая страница-то вырвана! А гдеееее??!!..
Но это ни коим образом не касается двух наших постоянных ньюсмейкеров - столичных почт-директоров братьев Булгаковых (хотя, справедливости ради, надо заметить: в описываемое время московский Александр числится при архиве Коллегии иностранных дел, где и начинал свою карьеру, в чине действительного статского советника, а почт-директором он станет лишь через десять лет) . В ноябре они по-прежнему писучи и сообщат друг другу (и нам заодно) кое-что любопытненькое.
Вот, например, Константин Яковлевич 1 ноября рассказывает брату такой анекдот... Совершенно несмешной, между прочим. Но это вполне извинительно - особенно, ежели вспомнить, что изначально anecdote - вовсе не то, что мы привыкли под этим понимать, а всего лишь краткий рассказ об интересном случае. Так вот, анекдот Константина Булгакова, рисующий нравы эпохи...
Сухозанет сказал нам анекдот, доказывающий, до какой степени может простираться скупость. Женщина одна, имевшая сына, которого очень любила, служившего офицером и женатого, умирает, не оставив ему почти ничего. Девять месяцев после того служанка просится на волю, ее не пускают; но она обещает, если отпустят, открыть важную тайну. Хотели от нее узнать ее, но она не соглашалась иначе. Воля обещана. Что же она сказала сыну? «Матушка ваша, чувствуя себя при смерти, призвала меня, взяла с меня клятву, что исполню ее волю и никому о ней не скажу. “Вот, – говорит, – в чем моя воля: чтобы эту подушку положить в гроб мне под голову”. Так и сделалось. Матушка ваша копила всегда деньги, я видела иногда, что она зашивала сама подушку; там, верно, деньги; иначе бы где им быть? Так вы попытайтесь». Сын точно удивлялся, что матерью так мало оставлено, пошел к архиерею; долго эта история продолжалась, наконец архиерей согласился, вскрыли гроб, вынули подушку и в ней нашли 380 тысяч ассигнациями. Это было где-то в губернии, но где – я не вслушался. Какова скупость? Не забудь, что старуха любила сына, сокрушалась о нем, но не могла, даже после смерти, расстаться с деньгами, между тем как при ее жизни он все был в нужде, а она о сем горевала.
Александр в ответ повествует о своей загородной поездке... вернее, о возвращении в Москву. Небольшая зарисовочка, весьма наглядно демонстрирующая некоторые... лишения и испытания, коим тогда подвергался каждый путник. Включая, между прочим, и дам - куда ж денешься?
.... Мы очень устали все, не столько от дороги, сколько от дурного ночлега в Талицах, где блохи по нам прыгали, клопы кусали и тараканы (коих принимали в темноте за мышей) нас пугали. От этих неприятных товарищей мы проснулись все в 6 часов, пили чай при свечах, ожидали дня и пустились в Москву. Здесь, правда, квартира тесненька, но зато тепла, покойна, суха, среди города, и нет ни клопов, ни блох, ни тараканов
Женат Александр был на дочери князя Василья Алексеевича Хованского Наталье (по матери она была из рода Нарышкиных). К 1822 году у них было уже пятеро детей (один, правда, умрет во младенчестве уже вот-вот, в декабре). Тесть жил на широкую ногу - по-московски, о чём и пишет Александр брату 29 ноября.
У тестя теперь понедельники. Вчера был первый; пропасть народу, князь Дмитрий Владимирович, Юсуповы (ибо и сынок был), Апраксины, князь Федор Сергеевич Голицын, комендант, множество дам, словом, весь высший свет города. Сделал я две партии в вист, зашиб 63 рубля; а жена, которую заставили силою играть, проиграла мне 15, все нет накладу, а наклад мне был от ужина, от коего хотя и спал хорошо, но теперь все кашляю.
Любопытная деталь. К родившейся в 1814-м году дочери Александра Яковлевича Ольге был неравнодушен сам... Николай Павлович! Будучи во фрейлинах, Ольга удостаивалась внимания Императора до такой степени, что последний был крёстным отцом уже её дочери от брака с князем Александром Долгоруковым. Sapienti sat!
В одном из месяцев цикла (кажется, зимою) у нас уже был одним из действующих лиц "первый декабрист" В.Ф.Раевский. Упоминался также и корпусной командир кишинёвской воинской локации генерал-лейтенант Сабанеев, имевший к делу Раевского непосредственное отношение и лично его арестовывавший (кто помнит - самого Раевского об этом предупредил Пушкин). К ноябрю 1822-го противостояние между Сабанеевым и начальником одной из его дивизий М.Ф.Орловым достигло апогея. Взрыв был вызван и историей с ротным командиром Брюхатовым, решившим воспользоваться солдатскими деньгами. Отказавший ему в этом каптенармус был по приказу Брюхатова наказан. Орлов по справедливости дело расследовав, распорядился отдать Брюхатова под суд. Сабанеев же, Орлова недолюбливавший, объединил воедино обе истории, трактовав наверх развал дисциплины в дивизии прямой причиною общего попустительства Орлова. Обо всём этом - в письме Орлова от 14 ноября брату Алексею Фёдоровичу - к тому времени командиру лейб-гвардии Конного полка (в будущем - усмирителю декабристов, шефу III Отделения после смерти Бенкендорфа и личному другу Николая).
Любезный друг и брат, посылаю к тебе важнейшую выписку из всего моего дела. Ты увидишь, что один только личный враг мог придраться к таким пустякам и сделать из мухи слона; важного ничего нет. Вот тебе слово честное и рука честного человека.
Сабанеев думал, что одним ударом меня сшибет. Ударил и подул в пальцы. Сам себя ушиб. Он надеялся, что при первом случае я отклонюсь от командования дивизии и испугаюсь, но я сам требовал исследования, и он взялся за клевету.
Я удивляюсь, как поверили человеку, которого жизнь состояла из низкого раболепства к правителям и дерзкого негодования на правительство. Конечно, что Раевский говорит о Семеновском деле, не может сравниться с тем, что врал сам Сабанеев. Это раз. Конечно — мои приказы не могут дойти до его приказов. Это два. Конечно, мои слова не были никогда, даже в моей молодости, ни столь резки, ни столь дерзки, как его. Это три. Поверишь ли, например, что он официально мне писал, что занятия фрунтовые ничто иное, как вздор, один вздор без всякой пользы? Я имею честь его знать семь лет и тогда и теперь все один человек. Кричит за глазами и дрожит перед глазами. Говорит о чести и пользе общей — ищет денег, аренду и пользу собственную. Гонит самолюбие в других, а сам самолюбивей всех на свете.
Впрочем, оставь все сие для себя. Будет время для всего. Пускай он хлопочет, ничего не найдет, и ежели Государь предал сие дело рассмотрению, я совершенно покоен. Ты читал все, что написано в газетах. Консулы в Одессе писали к их Министрам. Везде поднялся голос клеветы и раздались слухи о деле. В чужих краях возродили недоверие к положению России, внутри невыгодные толки о тайных обществах, которые бы никогда не должны дойти до народа, — все это — последствия одной ненависти ко мне. Но я надеюсь, что возмездие будет хорошо, когда узнал не только, сколько надписал вздору и вреда, но сколько еще раз он перешел данную ему власть. Еще раз, я это докажу, но ничего не говори никому. Я взял средство умеренности и умеренностию должно дело кончить. На словах тебе много перескажу.
К слову, верх тогда остался за Сабанеевым. Орлов был отстранён от командования дивизией. Отважный вояка, прошедший всю наполеоновскую кампанию, член "Арзамаса", и вообще - живое олицетворение всех вольнодумных и либеральных идей, витавших в "дни александровы" среди офицерства, Михаил Орлов, не принимавший непосредственного участия в "декабрьской нелепе", был всё же арестован и - кабы не живое участие и заступничество могущественного брата - понёс бы более суровое наказание, нежели просто отставка и ссылка в калужское имение. С 1831 года Орлову дозволено было жить в Москве, где он и скончался 59-ти лет, обожаемый "мыслящей" молодёжью (сиречь, более всего студенчеством) и всегда менее чопорным и менее официозным московским обществом. Что же до его противника Сабанеева, то он в следующем 1823-м был произведен в генералы от инфантерии, в 1827-м отправлен в отставку и скончался двумя годами позже. И что удивительно - тоже 59-летним! Как ни странно, имя его увековечено и в Одессе и в Пятигорске, благоустройством которых генерал занимался самым серьёзным образом: в Одессе, к примеру, он изрядно пополнил собрание тамошней публичной библиотеки (оказывается, был завзятым библиофилом), а в Пятигорске его попечением выстроены были ванные корпуса для лечения серными водами. Их так и назвали - Ново-Сабанеевские. Пушкин, кстати, после истории со своим приятелем Раевским переменил своё первоначальное суждение о нём. Чудны дела твои, Господи!..
Эх, немного, очень немного корреспондентов набирается у нас в ноябре! Что же, на выручку придут незаменимые "Санкт-Петербургские ведомости", придётся добирать контент оттуда - хотя, признаться, не самый плохой источник! Итак, пятница ноября 3-го дня...
Начнём, пожалуй, с новостей экономических. И хоть знаменитые (и очень, надо сказать, дельные) строки Пушкина про "чем государство богатеет" ещё, вероятно, к тому времени не написаны (а если и написаны, то уж точно не опубликованы), нам, пожалуй, небезынтересно будет узнать про "крымнаш" 200 лет назад.
- В течении минувшаго Сентября месяца производство торговли при Феодосийском порте было следующее: 1) прибыл из заграницы один Турецкий корабль, и отошел за границу также один турецкий купеческий корабль. 2) товары пропущены чрез таможню следующие: иностранныя бумажныя изделия как то: борла, выбойка, платки чемберные и проч. бумага хлопчатая,сырец и прядевая, разные товары как то: маслины, масло деревянное, рожки, нардек, табак и другия, ценою на 83.963 р. 56 1/2 коп. 3) цены на главнейшие Российские товары при Бирже состояли следующие: войлоки овечьи каждый 4 р, волос козловых 8 р. пуд, железа полосного 5 р. пуд, канату смоленаго от 8 до 10 р. пуд, несмоленаго 6 р. пуд, кож сырых от 2 до 8 р. штука, масла коровьяго от 13 до 18 р. пуд, овса 4 р.80 к. четверть, пшеницы арнаутки от 12 до 16 р. четверть, ржи 8 р. четверть, ячменю 7 р. четверть, соли 1 р. пуд и шерсти овечьей от 6 до 7 р. пуд 4) Промен монеты на ассигнации: Рубль серебреный 3 р. 75 к. Голландской червонец 11 р. Турецкой золотой монеты рубiе 2 р. и Турецкой же серебреной монеты Бешлыкъ 3 р. 90 к.
Уфф... Как говорил любознательный профессор Хансен после посещения вытрезвителя, "Я узнал много новых слов". "Борла", например... Это, оказывается, грубая хлопчатобумажная ткань. Или "нардек" - арбузный мёд. И вообще: ежели кто-нибудь теперь в застольном споре спросит вас в запальчивости - да ты хоть знаешь, почём в 1822 году пуд несмолёного канату стоил?.. Да, теперь можно гордо парировать... этак, небрежно и неспешно... Да что ж тут удивительного? Шесть рублей, конечно же... Так что краткий экономический курс мы с вами сегодня, считайте, кончили.
Прекурьёзное известие пришло "съ турецкой границы". С одной стороны задумаешься так - что за странные люди, эти турки? А с другой - ежели вспомнить, например, правление Павла Петровича с его запретами на бакенбарды, цветные жилеты, круглые шляпы, ботфорты без отворотов и вальсы... Одним словом - вот-с:
- Султан, как уже известно, дал повеление, чтобы Турки перестали носить шали; посему самую прекрасную шаль можно купить ныне за 100 пиастров.
Надо поскорее воспользоваться этим странным запретом и понакупить шалей. Вы не поверите, но по тогдашнему курсу это всего лишь... полтора рубля ассигнациями или рубль 22 копейки серебром.
Кстати, касательно шалей пришла похожая новость и из Лондона:
- В Константинополе запрещено носить и продавать Английския шали
С ума они там все посходили - должно быть!
Книжными новинками интересуемся? Есть кое-что любопытное... правда, смотря на чей вкус!
- Поучительные слова Санктпетербургскаго Военно-Сиротскаго Отделения Священника Алексея Малова, посвященныя Его Императорскому Высочеству Великому Князю МИХАИЛУ ПАВЛОВИЧУ, в трех частях, в Военной Типографии 1822 года, с эпиграфом: проповедуй слово, настой благовременн и безвременн, обличи, запрети, умоли со всяким долготерпением и учением, трезвися о всем, злопостражди, дело сотвори благовестника, служение твое известно сотвори. Цена сей книги 10 р. с пересылкою в города 12 р. Две части выдаются, а на 3ю часть билет.
Хм... Интересно, конечно... Особенно эпиграф удался: пока разберёшься, уже всякая охота читать проходит. И что за цены?! Да вы знаете, что за 10 рублей можно нынче шесть турецких шалей купить... и еще рубль останется?! Благое слово, само собою, дело хорошее, но его, согласитесь, ну, раз прочёл, ну пять... А шаль - это надолго, носи, жёнка, красуйся - всё одно за недорого!
Совершенно праздный, казалось бы, вопрос,неизменно вызывающий живейший интерес: а какие погоды стояли в столице ровно двести лет назад? Вот сегодня, например, у нас сыро и до плюс девяти днём... Но давайте вспомним Гоголя, писавшего: "При виде, то есть при мысли о Петербурге, мороз проходит по моей коже, и кожа моя проникается насквозь страшною сыростью и туманною атмосферою". Итак, как ощущали себя столичные жители ровно двести лет назад, т.е. в "середу" 1 ноября 1822 года? Так вот: утром было 0 градусов по Цельсию... Брр... Днём тоже не особо-то растеплелось - всего 1 градус при изрядной облачности. К вечеру, правда, прояснилось, а температура поднялась до 4 градусов. Кажется, в столице зима будет ранняя, тут самое главное - сговориться по сходной цене насчёт дров!
Завершаем наш ноябрь почтившим, наконец, наш скромный цикл своим поэтическим даром князя Петра Вяземского, написавшего 15 ноября 1822 года послание "К вдове С. Ф. Безобразовой в деревню". Сия С.Ф. - некоторая Софья Фёдоровна, тремя годами ранее схоронившая мужа - полковника П.М.Безобразова и, между прочим, хорошая знакомая целого перечня примечательных нам персонажей: тут и Карамзины, и Тургеневы, и Жуковский, и даже Пушкин. Александр Тургенев так откликнулся на их написание: "... Стихи твои... прелестны. Читаю каждому встречному и поперечному..." Стало быть, и нам пора!
Что делает в деревне дальной
Совсем не сельская вдова?
Какие головы кружит в глуши печальной,
Хоть, может быть, и есть в селенье голова?
Где двор, блестящий двор вздыхателей любезных,
Хоть дворня и полна дворовых бесполезных
И крепостных рабов по милости судьбы
В России крепостной искать нам не со свечкой!
Но добровольные рабы,
Которые, гордясь цветочною уздечкой,
Накинутой на них любовью с красотой,
Предпочитают плен и вольности самой...
Их нет! Не красота душами там владеет:
Ее плохие барыши!
И ловко взятки брать с души
Один подьячий дар имеет!
Какая ссылка для вдовы,
Которой вдовствовать совсем бы не у места,
Для милой красоты, которая, как вы,
Вдова случайностью, но прелестью – невеста!
Как должен длиться скучный день!
Как медленно вертит бездейственная лень
Колеса тяжкие часов однообразных!
Там скука мрачная, владычица дней праздных,
На жизнь навесть должна безжизненную тень
И на окрестность мрак кладбища!
Есть книги – знаю я – уму, занятью пища;
Но книги – всё одни бездушные листы!
Есть зеркало, последняя отрада
Уединенной красоты;
Но в нем не вспыхнет жизнь от пламенного взгляда,
Как ни сиди пред ним, не дашь ему ума,
А только влюбишься в лице свое сама.
Нужнее воздуха красавице мужчины!
Желанье нравиться с ней вместе родилось;
Оно – вторая жизнь и нравственная ось,
На коей движутся все женские пружины.
Потомства женского отлив и образец,
Прабабка Ева нам быть может в том порукой:
В раю – уж, кажется, в раю ли знаться с скукой? –
Ей стало скучно под конец!
Явился змей! Подбитый Асмодеем,
Он с яблочком умел к ней хитро подойти,
И на безлюдии, чтоб время провести,
Шутя, кокетствовать она пустилась с змеем.
Таких чудес не видим в наши дни!
В наш бедный век остепенились змеи
И, позабыв любовные затеи,
Не донжуанствуют они!
Но яблока желудок женской
Переварить еще не мог:
Красавицам оно на память и в залог!
Что ж делает вдова в пустыне деревенской,
Где Евы яблоко бессильно на умы,
Где б первенством никто не предпочел Киприды
И где уездные Париды,
Боясь красавиц, как чумы,
Для яблок лучшего не знают назначенья,
Как впрок солить их для зимы?
Пора вам разорвать оковы заточенья
И бросить скучный плен, чтобы других пленять,
Оставьте вы леса медведям и соседам –
Они уж свыклися, но вам тут не под стать!
Столица вас зовет к забавам и победам,
И зов ее услышьте вы!
Любовь без вас глядит сироткой средь Москвы,
Блестящий храм ее – заброшенная келья!
И пылкие веселья
Печально вдовствуют в отсутствие вдовы!
Кто осилил - молодец (хотя на самом деле стихи недурны), а я бонусом публикую дагерротипическое изображение этой самой "вдовы", правда, на нём она - уже далеко не та затейница, что так полюбилась столь разборчивым и всяко толк в женщинах знающим господам вроде Вяземского. Вторым браком она стала Тимирязевой.
Таким (или примерно таким) увиделся мне ноябрь 1822 года, а уж хорош он был или плох - судить всяко не мне.
С признательностью за прочтение, мира, душевного равновесия и здоровья нам всем, и, как говаривал один бывший юрисконсульт, «держитесь там», искренне Ваш – Русскiй РезонёрЪ
Предыдущие публикации цикла "Однажды 200 лет назад", а также много ещё чего - в иллюстрированном гиде по публикациям на историческую тематику "РУССКIЙ ГЕРОДОТЪ" или в новом каталоге "РУССКiЙ РЕЗОНЕРЪ" LIVE
ЗДЕСЬ - "Русскiй РезонёрЪ" ЛУЧШЕЕ. Сокращённый гид по каналу