«Меня сам Сунгоркин как-то пригласил после одного из эфиров на радио. Пригласил в кабинет, познакомились. У нас оказалось много общих друзей близких. Мне посчастливилось бывать и у него дома. Это была настоящая мужская дружба. Я практически ни одной поездки в эфир не пропускал, чтобы не зайти к Владимиру и не пообщаться с ним. Очень тепло, очень сердечно. Громко звучит, но мы, действительно, любили друг друга и дорожили отношениями.
Сунгоркин очень честный человек. Он удивительно честно разбирал мои спектакли и удивительно внимательно слушал мое мнение о развитии «Комсомольской правды». Понятно, что «Комсомолка» была для него чем-то... даже не знаю, как сказать.
Абсолютно уникальная личность. И ничего близкого в нашем медиа-мире наемных медиа-менеджеров близко нет. Он сделал то, что никто не смог сделать.
Мой пока самый главный спектакль, который мы скоро будем восстанавливать под маркой нового театра - это «Лавр». Я очень хорошо помню его даже не столько слова, сколько эмоции по поводу этого спектакля. Ведь Сунгоркин - человек энциклопедический, очень эрудированный, очень знающий и интересующийся историей, географией. Он очень интересно со мной обсуждал путешествие моего героя по русским местам силы, по русской Ойкумене.
В романе Водолазкина «Лавр» и в моем спектакле герой идет сперва по русскому Северу, потом совершает паломничество в Иерусалим. И это путешествие - абсолютно сюжет Сунгоркина. Он очень подробно со мной говорил про эти места, говорил, где он был вместе с моим героем.
Однажды была удивительная его реакция на эпизод спектакля, который случился прямо перед антрактом, там герой теряет свою любимую это происходит достаточно жестко. И Владимир прямо в антракте начал на меня чуть ли не кричать. И вот эти эмоции его переполняли. Он говорит: «Мне очень тяжело, тяжело, зачем ты так?» Это была очень дружеская реакция. Но это чувство его было тоже уникальным».