Зинаида появилась на пороге неожиданно. Открытая улыбка на красивом, но каком-то измятом лице.
- Здравствуйте, меня зовут Зина, я новая жительница, может быть, видели, мы поселились в доме у пруда, - заявила она с порога, городским говорком.
В северной деревне, где все жители разговаривают на местном диалекте, с твердым «О», слышать речь на «А», очень необычно. Человек привлекает внимание, хочется узнать его поближе.
- Здравствуйте, проходите, - щелкнув кольцами, сдвинулась кухонная занавеска, появилась приветливая хозяйка, в такт гостье изменяя голос, вспомнив свою городскую жизнь.
Шурочка была рада познакомиться с новыми соседями. Все только и говорят о новоселах. Приехала семья с детьми с дальнего Урала. По деревне сразу разнеслись слухи, что-то кроется неясное в этом переезде из сибирского города. Что их сюда привело? Сходились люди в одном, долго не задержатся. Все едут в город, а они в деревню из города. Да и чужих деревня не принимает, если к ней с худыми помыслами да нечистым сердцем.
Зинаида держала в руках трехлитровую банку с красной жидкостью:
- Вас Шура зовут? Давайте знакомиться. Я вот квасу принесла, свеженький!
Она поставила на стол банку, жидкость заколебалась пенкой, со дна ринулись тонкие ниточки пузырьков.
Шурочка принесла чашки, стаканов она не держала, кружек не любила. За чашками появился шумный самовар. Подгадала гостья к чаю, значит, не зря вилка упала утром.
Незаметно стол заполнился яичными пирогами, запахло малиновым вареньем, сдобными баранками. Шурочка шагнула в сени, вернулась с солеными огурцами и рыжиками. Снова проплыла в кухню, достала из печки чугунок с супом. Принесла две тарелочки прозрачных мясных щей. Порезала толстыми кусочками ржаной хлеб. Последний поход в кухню завершился сахарницами с желтыми лимончиками и шоколадными конфетами весна. Снова ринулась в сени за студнем, острым ножом сдвинув жирок, нарезала квадратиками прямо в тарелке.
- Извините, Зина, я гостей не ждала, знала бы заранее, приготовила бы стол как надо, купила бы вкусненького в магазине.
А Зина, с каждым появлением Шурочки, удивлялась, столько еды! Но она ничего не сказала. Богатая крестьянская еда пробуждала сумасшедший аппетит. Ее тощее тело застонало, нос сам собой потянулся к аромату щей, мяса больше, чем овощей, а бульона почти совсем нет.
-Ой, Шурочка, Вы такая приветливая, - церемонилась по-городскому гостья, поднося ложку к тонким губам.
Разговоры, разговоры! Когда женщины встречаются, можно о времени забыть. Неохотно расстались новые подруги спустя часок, другой. Да и квасок у Зины оказался излишне веселящим.
Зина ушла довольная знакомством. Шура тоже была рада встрече с городским человеком. Для нее было приятно пообщаться в давно забытом стиле. Она снова ощутила себя веселой девчушкой. Даже муж вечерком заметил ее изменившуюся, какую-то совсем новую, светлую. В движениях тела виднелись изгибы, на плечи лег платок с розами, который носила в праздничные дни. Даже чашку снова держала своим фирменным жестом, отставив колечком мизинчик, и подносила чашку одной рукой, а в другой держа блюдечко на весу. Вся выпрямившаяся и волнующая. Ему вспомнились дни, когда он ухаживал за этой бойкой городской девушкой, такой тростиночкой, с пышной каштановой косой. Была в ней какая-то «милая косточка». Вспомнил, как пришлось отбивать ее у парня из соседней деревни. Ранним утром, на подушке Шурочки лежали лепестки красной мальвы.
Дружба подружек крепла, то Зина забежит, то Шурочки постучит к Зине в окошко, и они поболтают минутку, другую.
Зина с Колей временно поселились в старом доме, помнящим еще прежний век. Зина стала работать в совхозе, а Коля устроился в мехколонну. Дети двух подружек подружились и вместе ходили в школу, бегали гулять по горам, рекам и долинам.
Шурочка помогала Зине освоить быт, снабдила картошкой, луком, какой-то посудой, мебелью. По вечерам Шурочка все чаще стала засиживаться у Зины. Приходилось детям вызывать ее домой. Муж Шурочки, был очень ревнивым, однажды рассердился и запретил ей ходить в гости.
-Шурочка, последний раз говорю, перестань болтаться к Зинке. Дел в доме много, а ты беседы беседуешь.
Шурочка поняла, ее вольная жизнь закончилась. Она решила, что будет видеться с подругой, когда хозяин куда-нибудь уйдет, чтобы не пробуждать в нем дурные чувства.
Но вскоре ничего придумывать не пришлось. Зина реже и реже заглядывала, все торопилась куда-то. Шура не могла понять причины. Но в русской деревне шила не утаишь. В одном конце деревни думают, а на другом конце уже новости рассказывают.
-Шура, зачем ты Зину привечаешь? Она еще покажет тебе дружбу, - говорили односельчане.
Шура отмахивалась, но новые слухи, застали ее врасплох.
- Слышала, Зинаида шуры-муры с Валеркой Дороговым крутит, - шепнула на ухо сменщица.
-Не может быть, Валерка в сыновья ее годится, да и не может Валерка на нее позариться! - ахнула Шурочка.
-Да, не может быть, давно уж у них любовь, у сеновалов ребятишки видели.
Шурочка обхватила ладонями щеки. - Как же так! Как же так!
Деревня не щадит, деревня покоя не дает. Не положено худого в деревне помышлять. Хозяйство надо вести добро и ладно, ленивых нет, тоскливых нет, есть всякие, веселые, есть мудрые, есть поглупее, добрые, есть крикливые и злобливые. Но чтобы любови на стороне крутить, такое раз в сто лет встречается.
Валерка Дорогов, молодой парень, на год старше Шуриной дочки. Школу восьмилетку закончил, учиться дальше не пошел, работал конюхом в соседней деревеньке. Молчаливый, смотрит искоса, как сощурит глаза, становится непонятно – смеется, или издевается. Коренастый, широкой спины парень слыл не очень хорошей партией для местных невест. Уж больно он угрюм. Кто его знает, что у него на уме.
Все чаще стали видеть Валерку в их деревне, а вскоре совсем перебрался в новый дом на две квартиры. Квартиру выделили Валерке, как хорошему работнику. Щитовые дома стали появляться на крайних улицах старой деревни. Вот и Зинаида с семьей тоже перебрались в новую квартиру. Хороший дом, все устроено по-городскому, три комнаты, кухня, терраса и туалет, все отдельно. Да и земельный участок расположился поблизости.
Совхозные квартиры выделялись всем нуждающимся бесплатно. И все же, деревенские жители считали, что свой дом лучше и стремились построиться поскорее.
Улица новоселов расположилась за аллеей старых тополей. Тополя те, жители берегли, потому что, они напоминали уклад старой деревни. Тогда дома-терема были, большие, двух-избовые, имели летнюю и зимнюю избы. У некоторых два отдельных крыльца, с разных сторон. Также были дома на два этажа. У каждого дома обязательно высокое, с резной крышей крыльцо, крутая лестница украшалась узорами. Стояли дома по летнему, зимнему и заднему порядку, смотрели окнами друг на друга через улицу. Проулки между домами были маленькие, поэтому о жизни односельчан, и спрашивать не надо, глянешь в окно, и новости тут как тут. Тополя те парковой зоны были, теперь тополей не высаживают в деревне. Только березы рядами обозначают улицу. Да и старые дома разрушились, исчезли даже улицы летнего и заднего порядка.
За тополями выросла новая улица, там и поселилась Зинина семья. Возле дома Зина разбила палисадник с цветами. Красные мальвы, принесенные корешками заботливой Шурочкой, красовались стройными рядами.
Мальвы в палисаднике Шурочки никто выпросить не мог, у нее одной красные шляпки красовались. Шурочка берегла эти цветы, а Зине говорила:
- Я слышала, что цветок этот хранит в семье верность и любовь, да бережет от дурного взгляда. Мне их старшая дочка из города привезла. И ты тоже храни их как зеницу ока. Люди всякие бывают, - искренне надеялась Шурочка защитить новую подругу от разных напастей.
Всё у Зины было красиво, да не уберегли ее цветочки, слава о ней пошла нехорошая.
Шура прибежала к подружке темным вечером, опасаясь встретить соседок.
-Зина, Зина, правда ли что люди говорят? – шептала с боязнью, не хотела верить.
-Что ты, Шурочка, что ты! Врут все, завидуют красоте моей.
Зинаида действительно была красива, высокая, тонкая как струна. Но какая-то нервная дрожь ее пробирала, когда она говорила Шуре «не верь».
Зина скрывала свою любовь, неожиданно открывшуюся к молодому парню. Ведь он прохода ей не давал. Идет мимо, да как прижмет к стенке, в лицо дышит горячим ртом. Ручищами ползает по плечам, талии, грудь давит… Сдалась Зина под напором Валерки. Стала бегать к нему на свиданки. Совсем забыла и стыд и совесть. Только бы снова оказаться в Валеркиных ручищах.
Как обычно бывает, муж узнает последним. Николай появился в доме на выходной. Чернее тучи темнели его глаза. Черные кудри упали на лицо, когда он грозно склонился над головой жены.
-Отвечай Зинка, тебя за околицей с Валеркой видели?
- Нет, не верь, не верь, - визжала Зина.
Она знала, что Николай не простит, не забудет. Один раз простил, больше не простит. Ведь уехали они с Урала из-за ее былых похождений. Клялась верой и правдой искупить свой грех.
- Что ж ты делаешь, Зина, как же жить нам свете?! – бубнил Николай, тяжело опираясь на стол.
- Голубчик мой, не верь людям, они понапраслину несут, завидуют нашему счастью! – ворковала над Колей Зина. Всю ночку темную целовала она глаза своего Коленьки, пытаясь вымолить прощение, да усмирить гнетущие думы.
Заснул тяжелым сном Николай. На утро, хмуро глянув, бросил хрипя:
- Узнаю! Если, правда! Убью!
Захлопнулась дверь, отскочив обратно, и как то жалобно заскрипела, не закрывшись.
Зина устало опустила лебединые руки. Шлепнулась на стул и завыла. А под сердцем уже билось другое сердце. Неизбежность расплаты близка!
Потянулись тревожные недели. Николай уехал на месячную вахту.
Зинаида, в районной больнице опросталась, вернулась тихая и охрипшая.
-Зина, ты, что же не заходишь, - окрикнула проходящую мимо дома увядшую подружку.
-Не когда, Шура, - просипела Зина.
-Потом зайду, потом.
И не было на ее лице красивой улыбочки.
Шура проводила недоуменным взглядом бредущую, какую-то старую, еще больше похудевшую Зину.
Шура взглянула на себя, она и сама была худой, только грудь была высокой полной. А вот ноги, как спички, в резиновых сапогах как мутовки болтаются. Односельчане посмеиваются:
-Деревенская баба должна быть мягкая, добрая.
Добрая, значит пухлая. Но, как же эту доброту накопить, когда вертишься волчком среди набегающих дел, думала Шура.
Наступил новый день. Утро незаметно сочилось в приоткрытую штору. Зина сладко потянулась, раскрывая окно. И отшатнулась! Раннее солнце осветило скамейку во дворе. Валерка сидел, подперев голову рукой, смотрел на Зину в окне. Ничего не говорил, только смотрел искоса.
-Валерка! – охватила голову руками Зина. На цыпочках подошла к окну, может показалось. Нет, не показалось.
Валерка махнул рукой, зовя ее. Накинув на острые плечи длинную кофту, выскочила босиком на крыльцо.
И закружилась земля в объятиях, замелькали кроны берез, заблестели солнечные лучики прищуренных глаз. И никакие силы не могли отнять их друг от друга. Они медленно уходили в луга, бредя по холодной утренней росе. Обреченные разлукой, но единые в любви.
Незаметно прошел счастливый месяц, месяц открытой любви. Они говорили друг другу, что как-нибудь Николай поймет и отпустит ее.
Сквозь сон Зина слышала твердые шаги Николая. Она не встала его встречать, пусть думает, что еще спит его женушка.
Николай подошел к кровати, Зина вскочила, вскинула руки, но Николай отбросил ее на кровать, отмахнув ее хрупкие руки. Подушка закрыла лицо…
Как все было, никто не знает. Люди нашли Николая, повешенным на солдатском ремне.
Схоронили Зину и Николая, смолкли злые языки.
Опустела квартира, детей забрали родственники.
Валерка покинул деревню, завербовавшись на Север, больше о нем ничего не слышали.
Одиноко качаются красные мальвы. Шурочка тоскливо шепчет им:
-Зина, Зиночка, какая ты смелая, моя веселая подруга.
Полетели листья с берез, значит, близится осень. Лепестки красных мальв свернутся жгутиками и завянут. Весной проснутся опять, поднимутся высокими стройными стеблями, распустятся красным бархатом чашки цветков, словно приглашая к поцелую.
Неведомая сила любви, необъяснима, порой нелепа, иногда не к месту, не вовремя, не с тем, не очень кстати, но всегда волшебная и хрупкая как хрусталь.
-Где ты любовь, заблудилась? Иди скорей домой, тебя здесь очень ждут, дверь закрою за тобой, проходи, садись рядом, живи! – шепчет Шурочка, заливаясь слезами.
Случается, что любовь и верность смотрят в разные стороны. Шурочка думала о своей любви к мужу. Пусть ссоры бывают, но даже в ссоре любовь. Она задавала себе вопрос за вопросом. Почему, когда случается в других семьях разлад, глядя на них все, становятся ближе, будто боятся, что чужая беда невольно коснется их?
Шурочка бережно взяла в руки красную чашку цветка, утонула губами в красном бархате, и шептала имя своего мужа и свято верила - красные мальвы верность любви берегут.