Найти тему

Последняя слеза Ленина

Последняя фотография Ленина. Из открытых источников.
Последняя фотография Ленина. Из открытых источников.

Из цикла очерков "Тень смертная"

Сказано ведь ещё в нигде не написанной книге судеб, что нельзя убить безнаказанно и самую мелкую тварь. Тем более убивать миллионами тех, кого Бог творит по своему подобию. Есть он, есть в природе тот мстительный механизм, который обязательно настигнет бессмысленного убийцу. И этот механизм отмеривает взвешенно и сполна. Гнилую ветвь, на которой вызрел, налился гнойным чумным соком плод, названный Владимиром Лениным, древо жизни исторгло целиком. Исторгло со спасительным и беспримерным тщанием, с убийственным отвращением. Брат его, Александр, виселицей успокоил свой воинственный задор. Отец его умер тоже в пятьдесят три года от того, что отнялся у него головной мозг. Поздно, но тоже от головной болезни кончилась и мать его. В глубоком маразме влачила последние дни Мария Ульянова, старшая сестра Ленина. Кровь из лопнувших сосудов мозга убила младшую сестру. Прежде чем от приступа стенокардии умер младший брат, ему несколько раз по частям отнимали в Германии в какой-то знаменитой клинике нижние конечности, потому что они гнили, поражённые жесточайшим тромбозом. Медицинские светила не помогли. Единственный оставался у Ленина племянник, который мог бы продолжить по мужской линии проклятый род, но умер от той же гнилой болезни тромбозного застоя крови.

Снился Ленину теперь один и тот же сон. Собственно, это теперь были уже не сны. Это были тёмные провалы сознания. Всякий раз, упавши в тёмную пропасть, он всегда оказывался на одном и том же месте. Никогда прежде он места этого не видал. Но, как это всегда бывает во сне, он доподлинно знал его. Обморочным страхом всего убитого тела своего понимал он, что, склонив плечи, стоит на другой, не Христовой, Голгофе. Это была долина Магидо — лобное место мира. И садился он, мучимый видениями, в самом центре этой долины, на том месте, где под полутораметровым слоем наносного праха лежал бездонный фундамент бывшей здесь когда-то Вавилонской башни. Небо над ним, без единого облачка, дышало, однако, грозой. Тяжёлое и страшное тут было небо. Отсюда предречена погибель миру — Армагеддон. Возможно, это был символ. В этом месте языки когда-то разошлись по свету. Может те, кто стремились сюда, привлекаемы были тем, что башня разрушена, а смысл её остался. Полагают, что языки когда-то опять тут соединятся в один, что здесь «воссядет на троне» тот, кто будет управлять единым миром, «рождённый в колене Дановом». Не этот ли трон видели все стремящиеся сюда. Не этим ли троном хотело подразнить Ильича сумасшедшее его воображение.

И вот чувствует помертвелый Ильич, пребывающий снова в разорённом чужом гнезде, будто бы велено ему тут кем-то неумолимым, имеющим бесконечную власть, оплакать всех, кого он убил. Хотя бы одною слезинкою каждого. И знает он точно, что не разверзнется тогда пропасть и не поглотит его. Тогда начинает он плакать. И с каждою слезою проходит перед ним прозрачная тень и кивает мёртвою головой в знак прощения. Босые тамбовские крестьяне проходят перед ним, отравленные веселящим газом и потому с мёртвою улыбкой ушедшие в вечность. Идут простреленные насквозь латышскими кровавыми гастарбайтерами кронштадтские матросы. С распухшими животами идут заморенные голодом крестьянские русоволосые поволжские дети. С выколотыми глазами кивают ему приветливо лёгкими головами священники в истлевших рясах. На всех хватает ему обильных и сладостных слёз. Не хватило одной слезинки только на чудесного мальчика с простреленной головой и исколотого штыками, в бескозырке с надписью золотом «Штандарт» и в матросском костюмчике, из ран которого течёт неостановимая и в смерти кровь. Он даже не знает и не может вспомнить, кто этот мальчик, но знает только, что вот в этом-то мальчике и таится предел бесконечному милосердию.

Последняя на ресницах повисает слеза, и ничем её уже не оторвёшь. Гибельная начинает отверзаться бездна…

Тут он всегда просыпается.

Медицинская сестра М.М. Петрашова: «Он стал слезлив в последнее время. Закроет лицо, облокотившись на стол в задумчивой позе… И вдруг из под руки катятся слёзы…»

Эту последнюю бесценнейшую слезу всегда и отнимала у него в бесчувственной исполнительности медицинская сиделка М.М. Петрашова.