…Дождик капал на рыло
И на дуло нагана
Долго плакал Гаврила
Над могилой Степана…
Мы уже третий день жили в «лагерях». Утренняя зарядка – босиком, на мокрой росистой траве перед отрядными палатками, - завтрак тут же, за врытыми в землю столами, сколоченными из едва оструганных досок. Пища готовится в трёх армейских полевых кухнях – как и палатки, это подарок наших «шефов» из ОГПУ. На боку одной из кухонь - на деревянных колёсах со спицами, с печной трубой, увенчанной «грибком» - в тонком металле выдавлен императорский двуглавый орёл и цифры «1916».
…Дождик капал и капал,
А Гаврила всё плакал,
А наутро Гаврилу
Замело ГэПэУ…
Я закончил куплет, выдал залихватский аккорд – и у костра хором подхватили:
…По тундре, по железной дороге,
Где мчится поезд "Воркута-Ленинград"
Мы бежали с тобою
Уходя от погони,
Нас теперь не настигнет
Револьвера заряд…
Получилось хоть и громко, но жалостливо - как и положено любому произведению в исполнении бывших беспризорников, коих здесь было мало, что не половина. Песня эта (исполняемая каждый раз в новой вариации) успех имела оглушительный. Здесь она пока неизвестна, что и неудивительно – автор не просто ещё её не сочинил, но даже, по-моему, не родился. А если и родился, то ещё не вышел из нежного возраста, в котором до срока на урановых рудников, где эта песня, как считали «там, у нас», была написана, оставалось ещё немало лет. Вздор, конечно - на самом деле, срока на рудниках он не отбывал, а работал там там вольнонаёмным, то ли горным мастером, то ли маркшейдером…
Впрочем, какая разница? Главное, что песня зашла.
В остальном коммуна жила почти что обычной жизнью – до обеда мы трудились на производстве, после обеда разбегались по территории – кто в главный корпус, в библиотеку или на очередную репетицию театрального кружка, кто на стадион, кто на озерко, купаться. Мы с девчонками возобновили наши тренировки, и даже у Марка начало кое-что получаться. А вечерами коммунары устраивались у большого костра; Завшколой Тарас Игнатьевич (мы звали его просто «дядька Тарас) приносил гитару и заводил тягучие романсы или украинские народные песни, до которых он оказался большой охотник. Ребята слушали; потом запевали и сами, как правило, обходясь вовсе без аккомпанемента. Репертуар у коммунаров своеобразный, во многом составлен из уличных и тюремных песен, а порой и из скабрёзных частушек. Дядька Тарас не протестовал и даже иногда пытался подыгрывать.
На второй вечер рискнул взять гитару и я. Оказалось, пальцы сохранили кое-какие навыки из «той, прошлой, жизни» -
Не бог весть что, но классические дворовые три аккорда, два баррэ всё же удавались, ну а слухом Лёха Давыдов оказался не обделён.
И – понеслась!..
Почти всё что я исполнял, здесь не известно по той же причине – попросту ещё не сочинено, не написано. Кроме блатного репертуара послевоенных лет (куда ж без него!), популярностью пользовались песни из моей туристическо-КСПшной молодости, вроде «Плато Расвумчор» и «Кожаных курток» Визбора, и розенбаумовский «одесский» цикл. А разухабистая «Батька Махно» группы Любэ даже стала у нас в отряде строевой – и надо было слышать, как уже на третий день, когда отряд в полном составе маршировал на «завод», полторы дюжины пацанских глоток разом подхватывали припев, мелодия которого по такому случаю подверглась некоторой трансформации:
…Мертвые с косами вдоль дорог стоят
Дело рук красных дьяволят!
Мертвые с косами сбросили царя
Занималась алая, занималась алая…
И – хором, дружно, в ритм босых пяток, ударяющих по пыльной дороге:
…Заря! Заря! Заря!..
Но всё же подлинным, признанным хитом стал окуджавовский «Сентиментальный марш» - его я всегда теперь исполняли под конец костровых посиделок, неважно, под гитару, или без.
Вот и сейчас:
Надежда, я вернусь тогда, когда трубач отбой сыграет,
Когда трубу к губам приблизит и острый локоть отведет.
Надежда, я останусь цел: не для меня земля сырая,
А для меня — твои тревоги и добрый мир твоих забот.
Но если вдруг когда-нибудь мне уберечься не удастся,
Какое б новое сраженье ни покачнуло б шар земной,
Я все равно паду на той, на той далекой, на Гражданской,
И комиссары в пыльных шлемах склонятся молча надо
мной...
Здесь Гражданская, правда, не так уж и далека – всего восемь лет прошло, а кое-где на окраинах, к примеру, в Туркестане, постреливают до сих пор. Но – кого интересуют подобные мелочи? Главное, что песня берёт за коммунарские души…
…Но если целый век пройдет, и ты надеяться устанешь,
Надежда, если надо мною смерть распахнет свои крыла,
Ты прикажи, пускай тогда трубач израненный
привстанет,
Чтобы последняя граната меня прикончить не смогла…
И слушал вместе со всеми вечно босоногий Тёмка, зажав под мышкой свой горн, с которым, кажется, не расставался ни на мгновение. Багровые отсветы костра плясали в мальчишеских глазах, и он наверняка живо представлял себя в роли того самого трубача: вот он из последних сил поднимается на локте, прикладывает к губам трубу - и играет самый главный в своей недолгой жизни сигнал…
Я допел и, привстав с бревна, протянул гитару дяде Тарасу. Тот принял инструмент, потренькал, подтягивая струны, и завёл свою любимую «Йихав козак за Дунай». Я же положил подбородок на руки, скрещённые на коленях и пустился в воспоминания.
Обратно, в свою спальню мы с Марком в ту ночь так и не вернулись. Пробираться мимо постового с винтовкой в вестибюле мы не рискнули, что до шанса забраться в спальню через окно второго этажа главного корпуса – увы, оно оказалось закрытым, разбив таким образом все наши планы. Остаток ночи мы провели на сеновале, на хоздворе коммуны, зарывшись по уши в душистое сено и пустились в разговоры.
А поговорить нам было о чём. Например – о «читательском» списке с грозным штампом спецотдела ОГПУ, который я сунул в карман, да так и прихватил с собой…
- Татьяна-то там откуда? Ладно, моё имя – я в библиотеке всю фантастику перечитал и все приключенческие романы, но она? Таня, насколько мне известно, читает одни учебники – хочет, когда исполнится семнадцать, поступать на рабфак, готовится…
О планах Татьяны я знал. Вообще-то на рабфак брали с семнадцати – по направлениям «производственных союзов, фабрично-заводских комитетов, волостных, уездных и губернских исполкомов» - но для выпускников коммуны делались в плане возраста некоторые послабления.
- Меня больше удивляет, откуда там моя фамилия. Книги ведь два дня назад пришли в коммуну, так?
Марк кивнул.
- Ну да. Я же говорил, Клава, библиотекарша, нашла меня за ужином и…
- Ну вот, а два дня назад я только появился в коммуне и никак не мог попасть на заметку, как читатель! Да что там, я я до сих пор в библиотеке ни одной книги не взял, только газетные и журнальные подшивки просматривал. А список этот составили заранее – и сделали это люди, которые неплохо нас с тобой изучили.
- Изучили? Почему ты так решил? И… кому это может понадобиться?
- А ты сам прикинь. Вот у тебя получается насылать на людей страх – и пожалуйста, в ящике оказывается «Машина ужаса», где как раз о таких вещах и говорится. Думаешь, это случайность?
Марк задумался, потом упрямо тряхнул головой. Сдаваться он не собирался.
- Ну, хорошо, пусть. А как насчёт тебя? Для тебя-то какая книга подготовлена? Может, ты на Марс лететь собрался? А то я там «Аэлиту» видел, как раз то, что нужно!
Я сощурился.
- Шутишь, да? А между тем ничего смешного в этом нет. Была там одна книжица, «Страна Гангури», писателя Итина. Не случалось читать?
Марк помотал головой. Ну, слава Богу, хоть что-то этот всезнайка не читал…
- Так вот, в этой книге главный герой в гипнотическом сне переносится на две тысячи лет вперёд, участвует в межпланетной экспедиции, совершает научные открытия, роман с местной красавицей крутит. Там много ещё чего, но главное – вот это самое путешествие в будущее во сне.
Мой собеседник озадаченно почесал переносицу.
- Говоришь, переносится на две тысячи лет вперёд? Любопытно, конечно, но ты-то тут при чём?
…Вот тут-то, друг мой Марк, мы и подошли к самой сути. Давно собирался рассказать, пора. Это, конечно, далеко не вся правлда – но неплохой вариант, и вполне согласуется с местными… хм… околонаучными заблуждениями…
Понимаешь, я… как бы это сказать… могу иногда заглядывать в будущее. Не на две тысячи лет, конечно, гораздо меньше. Но несколько раз то, что я там узнал, сбывалось, хотя и не в точности!
Марк резко выпрямился – точнее попытался, но в результате только сильнее зарылся в сено. Пришлось барахтаться и отплёвываться от угодившей в рот пыли.
- Так ты можешь предсказывать будущее? – глаза у него азартно блестели в свете Луны, заглядывающей через щелястую крышу амбара. - Ух ты, здорово! А ну, расскажи что-нибудь, чтос лучится – только не через сто лет, а вот сейчас, скоро, чтобы можно было проверить!
Это был не экспромт - идея выдать себя за начинающего ясновидца крутилась у меня в голове уже несколько дней. Не признаваться же, в самом деле, что я прибыл из будущего?
- Ну… вот чтобы прямо завтра-послезавтра, то ничего сказать не могу. А вот в начале июля китайская армия захватит нашу КВЖД и начнётся война.
Марк округлил глаза от удивления.
- Китайцы? Так у них же, вроде, революция? Ещё кино про это привозили…
- Кино – это, конечно, аргумент. – Я иронически хмыкнул. - Вот потерпи немного, сам убедишься.
Марк замолчал – впрочем, ненадолго.
- А ты кому-нибудь уже об этом рассказывал ?
- В том-то и дело, что пока нет, ты первый. Вот и скажи, откуда они, те, кто подсунул нам книжки, об этом узнали? Может, в той лаборатории, в Москве из нас что-нибудь вытянули?
- Вытянули? Это как?
- Ну, тебя же сажали в кресло с проводами, верно?
Да, было такое. Но..
Вот и меня тоже. Вспомни книгу, которую только что прочёл – там учёный Морев исследует «мозговые волны». А что, если там делали нечто подобное, только с другим результатом?
На этот раз он задумался на целую минуту.
- То есть, ты хочешь сказать, что нас там изучали?
- Вот именно. Облепили всякими датчиками и электродами, сняли показания приборов, записали - и отправили сюда, чтобы держать под присмотром. А книжки эти нарочно подбросили, чтобы посмотреть, как мы на них будем реагировать.
- Погоди… - Марк поднял перед собой ладони. – Но ведь тебе Клава ещё ничего не предлагала?
Я усмехнулся.
- Просто не успела. Спорим, если я завтра зайду в библиотеку – предложит, как и тебе, покопаться в новинках?
Марк выудил из сена длинную соломинку и принялся задумчиво ею лоб и переносицу. Вид у него при этом сделался озадаченный.
Я терпеливо ждал.
- И что же нам теперь делать?
…хороший вопрос - и ответ у меня есть. Только боюсь, тебе он сильно не понравится…
- Знаешь, Марк… - я сделал многозначительную паузу, – думаю, нам пора рвать отсюда когти.
Вот этого он явно не ожидал.
- Рвать когти – это значит, бежать? Откуда, из коммуны? Но зачем? Тут, вроде, спокойно, учат, кормят, ребята хорошие…
Я чуть не рассмеялся. Немного всё-таки некоторым нужно для счастья! Впрочем, осадил я себя, кто я такой, чтобы их судить? Сначала переживи страшные годы смуты, поскитайся по миру, потеряй семью и родных, посмотри в глаза смерти и унижению, поголодай, похолодай – и только тогда, потом…
Впрочем, дело это не меняет – во всяком случае, сейчас.
- Оно, конечно, так. Только не забывай об «особом корпусе», хорошо?
Марк оставил соломинку в покое и озадаченно уставился на меня.
- Да чего тебе он так дался? Ну, корпус и корпус, мало ли что там может быть? У нас на заводе всякие приспособления делают для воздушного флота - так может, там секретные авиационные конструкторы сидят? Чтобы враг не догадался, где их искать?
Я чуть не ляпнул, что до шарашек товарищи из ОГПУ пока не додумались и додумаются только лет через десять – но удержался. Погодим пока с сеансами предсказаний и ясновидения…
- Вот жо… селезёнкой чую, веришь? Здесь нас в покое не оставят, и будет это вовсе не Гоменюк а кто-то из того интересного домика.
Я мотнул подбородком в ту сторону, где по моим представлениям должен располагаться «особый корпус».
- И куда нам тогда бежать?
… вот это уже разговор по существу! Молодчина всё-таки Марк…
- Можно в Одессу или в Новороссийск. Дальше - пробраться на пароход, и за границу.
- Мой собеседник поморщился.
- Снова в Палестину? Знал бы ты, Лёха, как она мне надоела…
Я состроил удивлённую физиономию.
- ну, почему обязательно в Палестину? Мир велик, доберёмся до Стамбула, а там – куда угодно, хоть в Америку! Ты ведь знаешь английский?
Ну да. – кивнул Марк. Французский тоже, и турецкий – правда, похуже.
- ну вот, а я английский и китайский. Так что, где бы не окажемся – не пропадём, объясниться сможем.
Мысль хорошая. Только для такой затеи деньги нужны, и немалые. Или ты хочешь как беспризорные, под вагонами?
Он задумался.
- Ну… можно, конечно. Только для такой поездки нужны деньги. Или ты хочешь как беспризорные, под вагонами?
- Если и хотел бы – не выйдет. Транспортные отделы ГПУ мышей не ловят, особенно теперь, когда началась коллективизация и народ бежит из деревень от колхозного ига. Нет, в этом случае мы далеко не уедем – сцапают, как миленьких, и живо определят, куда положено.
Вот и я говорю, нужны документы! - Марк, похоже, уже забыл, что минуту назад и в мыслях не имел куда-то ехать. – А где их взять?
- С документами, пожалуй, проще. Мы же несовершеннолетние, хватит и метрик… в смысле, свидетельств о рождении. Чтобы купить билеты на поезд, документы не нужны, а дальше, если привяжутся – наврём что-нибудь о группе школьников, от которых мы отстали и теперь вот нагоняем. Не дрейфь, выкрутимся! Деньги бы только добыть…
- Тут я могу помочь. – сказал, чуть помедлив, Марк. – Только для этого сначала придётся ехать в Москву. Понимаешь, когда мы жили в Москве, отец припрятал кое-какие ценности. А когда пришлось срываться и бежать – не успел забрать.
…О как!..
- И ты знаешь, где он эти ценности …хм… припрятал?
Марк кивнул.
- Знаю, конечно. Отец ещё давно, когда мы только поселились в Иерусалиме, всё мне подробно объяснил. Говорит – может, когда-нибудь и пригодится!
…Ну как тут было удержаться?..
- Мнэ-э-э… а он, часом, не в сиденье стула эти ценности зашил?
Марк недоумённо уставился на меня – и громко, взахлёб, расхохотался.