- Отстань от меня! Чего ты добиваешься? Чтобы я ушла к Ксюхе? Так я уйду, смотри!
Люба горестно вздохнула. Куда подевалась её ласковая хохотушка Манюня?
Ксюха - одноклассница и лучшая подружка Маши, они дружат с детского сада. Девочки частенько вместе делают уроки, проверяя друг у друга ответы.
Люба всего лишь спросила у дочери, все ли она сделала уроки. Потому что ужин был готов, и Люба хотела сесть за стол с Манюней.
Но вместо внятного ответа получила вот такую отповедь.
- Манюня...
- Не надо называть меня этим дурацким именем!
- Хорошо. Маш, я просто спросила. Чего ты разнервничалась? Хочешь к Ксюше? Ну, иди. Я же не запрещаю. Зачем так кричать?
- Мама! Много текста! Отстань, а?
- Кушать будешь? - кратко уточнила Люба.
И нарвалась на возмущённое всплёскивание руками и закатывание глаз - демонстрация полнейшего презрения.
- "Кушать"... Мама, я давно не ребёнок! Хватит сюсюкать!
В свои четырнадцать Машка бунтовала по любому поводу. Люба знала, что так будет, пыталась подготовиться к этому периоду в их с дочерью жизни, но всё равно оказалась не готова.
- Я всего лишь хотела позвать тебя поужинать, поэтому уточнила, сделала ты уроки или нет. Что я такого тебе сказала, Маша?! Почему ты срываешься на меня?
- Потому что ты меня... душишь! Тебя слишком много! Ты можешь дать мне возможность самой решать, когда ужинать, а когда делать уроки? Я больше не маленькая девочка, пойми! Я сама могу решать. А ты вечно лезешь!
Любе очень сильно захотелось влепить Машке пощёчину. Звонкую и крепкую, чтобы она опомнилась. И усвоила, что так разговаривать с матерью нельзя.
Но она удержала своё сиюминутное желание. Только покраснела. И сжала кулаки.
- Хорошо, решай сама.
И быстро вышла из комнаты дочери.
Ужин в одиночку не радовал. Она подцепляла на вилку кусочки рыбы, подгребала ножом овощи, засовывала в рот и ...не чувствовала вкуса пищи.
Было больно и обидно. В последнее время она ужинала одна, хотя Маша была дома. Но дочь её словно избегала.
Ещё недавно они обожали вместе сидеть за столом, болтать о каких-то своих делах, Манюня рассказывала свои сердечные тайны. А как они обожали чаёвничать!
Это была настоящая церемония!
Чай для заварки они готовили сами - в многочисленных стеклянных баночках Люба хранила засушенные с лета травы. И, в зависимости от настроения, они насыпали в старинный заварочный чайник пучки разнотравья, дополняли смесь кусочками яблок, клюквой, чёрной смородиной. И пили потом ароматный напиток (взвар?) с мёдом или вишнёвым вареньем.
Маша ещё очень любила бублики с маком. Она макала их в золотистый мёд и откусывала.
Им было весело и интересно.
Иногда с ними чаёвничала Ксюша, и тогда в кухне стоял хохот. В такие минуты Люба понимала, что счастье материнства не сравнить ни с какой любовью...
Маша изменилась за последнюю неделю.
В минувшую субботу они просидели допоздна за чаем, проболтали о своих женских тайнах. А потом вдруг Машка спросила её о своём отце.
Люба очень удивилась - ведь эту тему они закрыли, когда дочери было семь лет ("Твой папа погиб в горах").
Но, вероятно, Маша весьма заинтересовалась прошлым, раз задала такой вопрос в минуты их традиционных откровений.
- Манюнь, твой отец погиб, когда ты ещё не родилась. Я же говорила тебе об этом. И мы с тобой регулярно навещаем его на кладбище...
Маша почему-то нахмурилась, буркнула что-то типа: "Почему взрослые врут?" - и ушла готовиться ко сну. Даже не попытавшись помочь матери убрать со стола или помыть посуду.
Люба очень удивилась тогда - с чего это Машка так отреагировала?
А на следующее утро её дочь проснулась замкнутой и раздражённой. Объяснять своё настроение она не желала, на вопросы Любы вдруг начинала жутко огрызаться.
- Маш, что происходит? Ты мне можешь объяснить?
Но дочь перестала с ней общаться.
Вот так вот - раз! И всё.
И сейчас, уже привычно и одиноко ужиная, Люба задумалась - может, стоит рассказать дочери всю историю?
...Любе казалось, что Олег был в её жизни всегда. Настолько они были близки и похожи.
Он называл её своей звёздочкой и утверждал, что никого и никогда так сильно не любил.
Они познакомились в детском доме, куда судьба забросила каждого после жутких событий в искалеченной взрослыми жизни.
Олег сразу заприметил черноволосую девчонку, зверьком смотревшую на любого, кто пытался с ней сблизиться. Долго он приручал Любу добротой, вниманием.
Приручил.
В большую жизнь они уже пошли рука об руку. Сыграли свадьбу, полученные от государства квартиры продали и купили одну большую. Потому что мечтали о большой семье.
Из загнанного зверька Люба превратилась в хорошенькую и весёлую девушку. Олег постоянно говорил ей, как он счастлив, что рядом с ним такое чудо.
Они оба были счастливы. Впереди их ждала целая жизнь!
Олег сначала трудился водителем, потом доработался до начальника цеха, а Люба выучилась на бухгалтера и тоже подыскала хорошую работу.
Как писал Лев Толстой, все счастливые семьи похожи друг на друга.
А что нужно для счастья семьи? Взаимная любовь, уважение, здоровье, уютный дом. У них было почти всё.
Кроме детей.
Семь лет безуспешных попыток, но Люба с Олегом не отчаивались - мало ли... Жизнь такая штука. Всё происходит в своё время.
Этой мудрости Любу научила нянечка в детдоме.
Они жили, работали, любили друг друга. Спешили домой, где им было хорошо. Ездили в отпуск, ходили в походы.
С новыми людьми Олег и Люба сходились тяжело, сказывалось детдомовское прошлое. Но Аркадий вошёл в их семью так легко, словно давно уже был их общим приятелем.
Новый друг работал вместе с Олегом, но занимал должность повыше.
Аркадий познакомил их со своими родителями, и они все вместе иногда отмечали праздники у них в деревенском доме.
Мать Аркадия смотрела на Любу с такой добротой и обожанием, что это было заметно всем.
- Вот бы нам такую невестку, - вздыхала она, адресуя сожаления супругу.
Тот отмахивался, крестясь, и ворчал, что негоже вожделеть чужое.
- Замужем девка ведь! И любовь промеж них сильная, сама ж видишь.
- Да вижу, чай, не слепая...
Люба, обделённая материнской любовью, тепло отзывалась на доброту матери Аркадия. И постепенно они очень сблизились.
Когда Аркадий с Олегом отправились в командировку в горную республику, Люба нередко скрашивала своё одиночество у его родителей.
Они созванивались с Олегом по несколько раз в день, очень скучали друг без друга.
- Я научилась печь пышную шарлотку, - весело сообщила Люба мужу, - мама Аркаши учит меня вкусно стряпать.
Это слово ей очень нравилось.
- Поскорее бы приехать, милая... Хочу отведать твоей стряпни. Но ещё больше хочу увидеть тебя!
Командировка планировалась на два месяца, полтора уже прошло. И Люба с удивлением обнаружила у себя первые признаки беременности.
Первым порывом было рассказать эту отличную новость мужу.
Но потом она удержалась от великого соблазна. Ведь мама Аркаши рассказывала ей, как неоднократно страдала от выкидышей на ранних сроках. И говорила, что до трёх месяцев ничего ещё не ясно - будет ребёнок или нет.
Люба побоялась сглазить и решила, что расскажет мужу, когда уже сходит к доктору и убедится, что с будущим ребёночком всё в порядке.
А потом Олег перестал выходить на связь.
Аркадий тоже не отвечал на звонки. И Люба вот уже два дня большую часть времени пребывала в доме его родителей, ведь переживать за близких вместе было как-то легче.
И вот субботним утром, когда Люба только приехала в дом родителей Аркадия, его матери позвонила некая женщина, назвавшаяся медсестрой больницы. Она сказала, что у них находится мужчина в тяжёлом состоянии. Установить его личность невозможно, потому что при нём не обнаружено документов. Номер телефона матери нашли в контактах, когда восстановили связь на найденном при мужчине мобильнике.
- Вы не могли бы подъехать для опознания, может, это ваш сын?
Люба увидела, как мать Аркадия теряет сознание, перехватила трубку, попутно подсовывая под голову бесчувственной женщины диванную подушку.
- Алло! Алло, девушка! Что случилось?
Медсестра повторила ей то же самое. Про опознание.
- А мужчина один? Второго нет? И что вообще произошло?
- Приезжайте, всё узнаете.
Конечно, Люба помчалась туда. Мать Аркадия была слишком слаба, чтобы ехать, отец на хозяйстве, дом и живность не бросишь.
...В палате интенсивной терапии находился мужчина, лицо которого невозможно было распознать - оно было распухшим, в гематомах и рваных ранах.
- Вам знаком этот мужчина?
Рядом с ней были заведующий отделением и сотрудник милиции.
Люба с первой секунды поняла, что это не Олег. Но и Аркадия в нём узнать было сложно.
- Какие-либо приметы особые? Может, родинки или шрамы? Вы попытайтесь вспомнить, девушка.
Люба силилась что-нибудь вспомнить. Но они с Аркадием не общались столь плотно, чтобы знать такие вещи.
Но потом она вспомнила, как Олег ей говорил: "У Аркашки татуировка в виде игуаны на груди. Цветная. Прикольная. Хочу тоже что-нибудь набить. Как думаешь?"
Люба думала, что любой рисунок на теле только портит его. Так и ответила.
И сейчас она вспомнила.
- Если это Аркадий, то у него должна быть татуировка на груди... Игуана. Я не видела, Но мне муж рассказывал. Цветная...
Татуировка была.
Люба почувствовала дурноту.
- Что случилось и где мой муж?
Оказалось, что несколько дней назад ранним утром на горной дороге произошла авария - машина упала за ограждение и пролетела пятьдесят метров. В ней находились пятеро мужчин.
В живых остался только один - Аркадий.
Олега она опознала в морге.
Долго и протяжно выла, скребя ногтями по деревянной двери, за которой на холодной полке лежало тело мужа.
Потом ей сделали укол, и боль притупилась. А вместе с ней и возможность что-либо соображать.
Она плохо помнила, как звонила родителям Аркадия, потом заполняла какие-то документы, потом проваливалась в тяжёлый сон, из которого было страшно выныривать. Потому что даже в страшном сне разум не принимал смерть Олега...
***
Спустя полгода после этой страшной поездки Люба родила девочку.
Родители Аркадия всё время были рядом - и во время похорон, и пока она ходила беременная, а когда родила, забрали её к себе в дом. Полезнее для малышки!
Аркадий долго оставался в тяжёлом состоянии, но потом понемногу появилась динамика. Его перевезли в родной город, где он проходил тяжёлую реабилитацию после нескольких сложных операций. Врачи не давали ни единого шанса на то, что он вернётся к прежней жизни.
И они не ошиблись.
Аркадий вернулся домой в инвалидном кресле.
Он слабо улыбался, глядя на дочь Любы и Олега. Но эта улыбка была лишь маской. И если бы тогда они все - и Люба, и его родители - отнеслись повнимательнее к его состоянию, то могли бы помешать его замыслам.
Аркадий принял огромную дозу препаратов и больше не проснулся...
Теперь настала очередь Любы вытаскивать из трясины трагедии мать Аркадия.
Горе столь сблизило их, что со временем его родители уверенно стали называть её дочкой, а она их мамой и папой.
Так Маша и росла до трёх лет - с мамой и бабушкой и дедушкой. А когда Любе пришла пора выходить на работу, она вернулась в город.
С родителями они виделись не так часто, как хотелось бы. Но виделись. Как минимум два раза в месяц. Маша иногда одна к ним ездила в гости. А иногда даже ездила вместе с Ксюхой. И Люба была спокойна, зная, что девчонки под надёжным присмотром бабушки и дедушки.
Время не залечило раны, но остановило поток боли.
И в какой-то момент жизни Люба поняла, что ей приятны мужские взгляды.
А потом появился Семён...
Ничего страстного и пылкого в этих отношениях не было. Просто мужчина рядом давал ощущение тепла и надёжности.
Но знакомить его с дочерью и вообще - впускать в свою жизнь Люба не планировала. Во время чайных посиделок с Машкой она, конечно, что-то рассказывала... Но никак не давала понять, что в их семью придёт мужчина.
Нет!
Поведение Маши изменилось гораздо позднее появления в жизни Любы Семёна. Но интуиция подсказывала, что каким-то образом мужчина замешан в этом.
...Люба очнулась от воспоминаний и обнаружила пустую тарелку. Как-то незаметно она проглотила свой ужин.
Она включила чайник, чтобы согреться - что-то вдруг стало зябко...
И тут вошла Маша.
Демонстративно громко гремела чашками, доставала чай в пакетиках, кромсала толстыми ломтями ветчину и сыр, вытащила из упаковки куски булки.
Чашки две. Люба это заметила. Хотела было предложить заварить "своего" чая, но благоразумно промолчала.
Дочь вышла на контакт. О, как!
- Мам... - Машка замолчала, словно собираясь с мыслями, потом продолжила, - расскажи мне правду, а? Вот прямо сейчас. За чашкой чая. Как в наши лучшие с тобой времена. А?..
И Люба рассказала. Так же подробно, как она буквально недавно всё это заново пережила в своих воспоминаниях.
- Врёшь.
Как хлестнуло это слово!
Маша сидела красная, со слезами на глазах.
- Эта твоя сказочка для дурачков. Я знаю правду!
Вот это да! Возникло сильное желание тряхнуть её как следует!
Удержалась.
- Маш, расскажи мне тогда свою - или чью там? - правду.
- Мой папа не Олег. А Аркадий! И это из-за тебя он покончил с собой! Потому что ты упрямо не хотела признавать его отцовство! И я имею право знать, кто мой отец! И эта твоя сказка... Как же ты могла?! Всю жизнь меня обманывала? Я думала, бабушка с дедушкой мне не родные, а они роднее тебя, выходит!
Слова причиняли боль. Очень сильную.
Но теперь Люба, по крайней мере, поняла, откуда растут ноги у этой Машкиной обиды.
- Дочь, я обещаю тебе - я докажу, что это правда.
- Ничего ты не докажешь! Тебе вон некогда. Займись лучше своим бойфрендом. А меня не трогай.
И дочь удалилась в свою комнату, громко хлопнув за собой дверью. Она вообще в последнее время всё делала громко.
Ситуация требовала срочного решения...
- Здравствуй, мама! - Люба обняла пожилую женщину, робко вышедшую встречать её на крылечко. - Я к вам с серьёзным разговором.
Она вошла в дом.
Отец, услыхав её слова, осуждающе крякнул и выставил на стол бутылку самогона.
- Давай, давай, - шуганул он жену, - доставай закусь и не жадничай!
Люба присела на старинный стул и с любопытством наблюдала за суетой матери, которая споро нарезала солонину, шмякнула кастрюлю с тушёной капустой, высыпала из банки маринованные огурцы, загрохотала тарелками и ложками, застучала старинными рюмками...
А глаза прятала.
Люба решила пока помолчать. И дать возможность старикам самим всё рассказать.
Они сидели за столом, чинно чокаясь и смачно закусывая пожар первача капустой и огурчиками.
- Прости ты нас, дочка, - первым начал каяться отец. - Одна дура старая глупость сделала, а другой, такой же, эту глупость допустил. Прости!
Как выяснилось, Маша во время своих визитов поделилась новостью, что у мамы появился кавалер.
Бабушка почему-то решила, что если Люба выйдет замуж, то внучка к ним больше ездить не будет.
А Машка была их единственным светом в окне! Их звоночком и козочкой. Когда она приезжала, сияли даже старые стены.
И мать выдумала эту историю про то, что не Олег, а Аркадий является отцом Маши. Ну, чтобы остаться родными бабушкой и дедушкой.
- Ведь Манюня знает, что мы ей не родные. И может забыть нас... Ну, глупые мы, Любонька! Прости! Хотели её родной сделать. Не на бумаге, а так... По жизни...
Люба простила. Ну, а как не простить? Любила она их. Роднее была только Машка.
Через неделю в дом стариков приехали Люба с Машей. На все выходные. И Маша унала всю правду.
Бабушка с дедушкой ей всё рассказали.
Сначала она им не поверила. Из чувства протеста.
Потом смирилась с тем, что оказалась не права по отношению к матери. И даже как-то неуклюже извинилась.
А поздним вечером, когда они лежали в кроватях и пытались заснуть, Маша вдруг спросила:
- Мам, а ты вот если замуж за своего чудесного Семёна выйдешь, ты заставишь меня называть его папой?
Люба чуть не расхохоталась в голос, но вовремя заглушила смех.
- Манюня... ой, Маш! Я не собираюсь замуж! Честно. Ноооо... Если вдруг соберусь, то клянусь, что ты не будешь никого называть папой. Папа у тебя один.
Машка повозилась в кровати, потом ворчливо сказала:
- Не, ну бабушка с дедушкой тоже хороши. Так меня обмануть, а?!
- Маш, не держи на них зла. Они от большой любви к тебе так поступили.
- Разве любовь толкает людей на ложь?
Люба задумалась.
- Любовь, Машунь, делает людей уязвимыми. Перед всем. И каждый защищается, как может. И защищает свою любовь. И не всегда это правильная защита. Эх... Какая ж ты у меня уже взрослая.
Но со стороны кровати уже слышалось мерное сопение - Маша крепко спала.
Завтра будет новый день, они вернутся домой. И заварят свой чай. И обязательно поговорят на эту тему.
Но это будет завтра...