Хорошо жить стало в Звонгороде, интересно, - думала Льнянка, глядя с кручи на яркие шатры ярмарки. Раньше что? Все пляски у костра да угощения в день летнего солнцестояния, а теперь, погляди, шатры, ярмарка! Если так дальше пойдет, то скоро, глядишь, и кремль вокруг города появится, не чета низенькой бревенчатой стене. Раньше, как оно было, смеялись все над их названием - Звонгород. Какой же он город? Деревенька, куда боле? Ан нет, город теперь и есть. Шутка ли сорок домов! В общем, сейчас определенно лучше! И все так говорят. У деда Косаря что ни предложение, все одно начинается - "Вот раньше..." Впрочем, он не единственный в Звонгороде, кто прежние временам поминает. Даже дитяти неразумному понятно, что в Звонгороде, что ни день, все жизнь лучше.
- Лыыы!
Льнянка повернулась и увидела, как на кручу поднимается Ясь. Ох, и повезло же иметь братца-дурачка. Раньше еще что, а как мать померла, совсем плохой стал. Мычит себе, глаза таращит, страх смотреть. А все же сердце нет-нет, да сожмется. Любит Льнянка это горе-луковое, даром что все над ним потешаются. Ясю уже тринадцать, а ростом выше самого Звонаря. Грудь как бочка, ножища, как столбы. Только головушка бедовая, нянька, дитятю уронила. Да что с дуры-девки то возьмешь? Отстегал отец знатно, выгнал, да сделанного не воротишь. Покрестили немощного, а там все в руках Господа. Захочет - приберет, захочет дурака оставит. Вон и отец Никифор, что приютил сирот у себя в доме, так же говорит.
- Непросто тебе Господь силу дал, - говорит он Ясю, а тот знай себе, мычит что-то довольно. Будто и сам так думает.
Вот и теперь мычит. Знает Льнянка, чего братец хочет - на ярмарку, как все поглядеть. Да только страшно с ним идти. Людей много приезжих, мало ли кто дурака обидит. Свои-то защитят, да как бы что плохого не вышло. Чует сердце Льнянки, не нужно идти. Да только как объяснишь это Ясю? Все "Лы", да "Лы!"
Да и самой Льнянке любопытно, жуть как! Говорят, на ярмарке диковинку заморскую привезли. Зеркало называется. Все в нем отражается, точно в воде. Нет, даже лучше! Отец Никифор запретил звонгородцам в то зеркало глядеть, но ведь одним глазом можно. Любит Льнянка вещи красивые, да необычные. Все мысли ее о зеркале этом запретном, просто сил уже никаких нет. Да и отец Никифор сирот не обидел - по монетке каждому дал, купите себе, детки, гостинец. Не каждый же день ярмарка в Звонгороде бывает!
Но стыдно! И так кормит их отец Никифор задарма. Льнянка как может помогает - обед приготовит, в избе уберет, а от Яся-то польза какая? Сидит на крыльце, солому пытается сплести, так только жмых в разные стороны летит. Так и лежат две монетки в тряпице под кроватью, уедет ярмарка, и подложит Льнянка монетки обратно отцу Никифору. Не серчай, батюшка, да только все мы понимаем, в долгу неоплатном у тебя.
- Лыыы! - снова позвал Ясь, да и за руку потянул. Мол, чего сидишь, идем? Хочешь-не хочешь, а не устоишь. У братца силушка богатырская, даром на голову скорбен. Того и гляди, уронит.
А как оказалась Льнянка на ярмарке, так обо всем и забыла. Чего здесь только нет! И кафтаны расшитые, у них в Звонгороде таких мастериц и не сыщешь, и сапожки блестящие, и самовары. Платки, гусли, зверь домашний всякий, сладости заморские. Все веселые, шумные. Мужики развлекаются кулачным боем, бабы визжат, дети хохочут. Ясь мычит не переставая, лишь глаза восторгом горят.
А у одного прилавка вдруг как встал - шипит. Льнянка испугалась! Никогда ее братец так не сердился, все смеется, улыбается. А тут, точно не в себе.
Глядит - а у шатра татарин стоит. Голова бритая, лицо, точно топором из ясеня вытесано да лаком покрыто. Глаз черный, недобрый. Глядит на Яся татарин, щерится, а у самого монетка на пальцах поигрывает.
Глянула Льнянка, ахнула. Монетка-то золотая! Отродясь она золота не видела. На эту монетку, почитай, весь товар купить можно. Смотрит Льнянка на монетку, а Ясь знай себе, стоит, шипит. Подбоченился, голову опустил. Насильно Льнянка его от татарина оторвала, все слова успокаивающие шептала, да по руке гладила. Не понравился Ясю татарин, что уж там!
А вечером обнаружилось страшное. Стала Льнянка Яся ко сну готовить - рубашку ночную подала, сапоги стала стягивать. Вдруг что-то - звень - на пол упало, да под лавку покатилось. Нагнулась Льнянка поднять, да так и обмерла от страха. Лежит на полу монетка золотая, у татарина виденная!
Что? Да откуда? Молчит Ясь, ни слова не скажет. Не то поднял, не то стащил. Отец Никифор испугался почище Льнянки.
- Теперь татаре придут, того и гляди, Звонгород пожгут, - говорит. - Ох, Ясь, натворил же ты бед!
И точно в воду глядел. Только в избах погас свет, заслышалась поступь конная. Не войско скачет, идет один конник, тихо-тихо.
Сперва его не заметили. Привратник, мимо которого он вошел в Звонгород, сладко спал на своем посту, упившись намертво ярмарочной медовухой. Сперва залаяли собаки, закричала бабка Аграфена, в неурочный час вышедшая во двор стариковские ноги размять. В миг ее крик подхватили соседи, а затем великий вой прошелся по всему Звонгороду. Повысыпали люди из своих домов, выскочил и отец Никифор. А Льнянка на секунду поотстала от него - монетку золотую в кулак зажала да подмышку его и спрятала.
Глянь - что за лихо? Едет меж домами всадник диковинный. Конь у него справный, высокий, статный, черный от ушей до самых копыт. А сам всадник странный, точно и не всадник вовсе, а куль муки, невесть зачем в седло саженный. Пригляделась Льнянка - ахнула!
Едет на коне карлик. Черты страшны его - нос и подбородок острые, щеки, точно у мертвеца, впалые, а глаза - ямы одни, нет глаз вовсе! Едет, принюхивается, точно влечет его запах какой невиданный. Выехал всадник на свет и ахнул люд - черен всадник, как конь его!
В прошлом году молния била по Звонгороду. Одна в колокольню попала, милость Божья, что не поубивало никого, а другая в дом купца Антипкина. Антипкина-то с женой да детьми вытащили, а служку его Тихона не успели. Льнянка в тот день с отцом Никифором пришла на пепелище убраться. Видала как Никифора из-под черепицы вытаскивали - угольки одни, просто жуть. До сих пор ночью приснится, просыпается Льнянка в холодном поту, да рука перекреститься тянется.
Вот и этот карлик, точно в огне обгорел, да из огня живым вышел. Бабы в крик, детей прячут, а этому хоть бы что, едет себе дальше, да ни куда-нибудь, а прямиком к Льнянке. Крестится Льнянка, молитву шепчет, да дело неслыханное, не страшится молитвы православной карлик. Вот и рука его уже тянется к Льнянке. А у Льнянки в кулаке монетка горит, точно уголек. Вскрикнула Льнянка и выронила монетку наземь.
Шумно вдохнул карлик, обгорелые ноздри хищно расширились, вон он уже и с коня своего спрыгнул да руку к монетке тянет.
Вдруг, откуда не возьмись, Ясь появился. Глаза сверкают, шипит, почище, чем на ярмарке. Встал он перед Льнянкой, да и накрыл ногой монетку. Карлик рычит, ярится, а подойти не смеет. Сила в Ясе великая, да неведомая. Народ только диву дается, да крестится, а Ясь знай себе стоит на своем.
Понял карлик, что не достать ему монетку, зашипел почище Яся, разъярился. Вскочил на своего коня, да пустил его вскачь на людей. Бабы в крик, мужики за вилы и топоры схватились, да где уж им одолеть черного человека? Точно заговоренный он, все ему непочем. Знай себе скачет за бегущими врассыпную людьми. Коснется кого его конь хоть бы вскользь, падают звонгородцы замертво. Много людей в ту ночь отдали богу души, да вот странность - тех, кто стоял на свету страшный карлик точно и не заметил. Будто кто ему нарочно глаза отводил. Да как тут на свету устоишь, если на тебя конь несется? Долго он ярился, а затем исчез, а как, никто и не заметил.
Днем похоронили мертвых, а ночью опять услыхали лай собак и тихую лошадиную поступь. Те, кто поумнее были, из домов не выходили. Да только все равно люди погибли. Иным не повезло затемно домой возвращаться, другие же, не выдержав криков несчастных, на помощь поспешили, да и сами пали.
Льнянка совсем голову от страха потеряла. Знает - монетку свою черный карлик ищет. Так нужно от нее избавиться! Побежала Льнянка к колодцу, что за околицей для путников вырыт, да и бросила монетку в воду. Легко стало у нее а душе.
А к обеду новость страшная наполнила Звонгород - трое деток маленьких померли, что из колодца воды попили. Отец их вдовый к бабке детей отослать хотел, прочь от черного карлика, а вон как Господь распорядил.
Услышала это Льнянка, испугалась! Бросилась в дом к иконе, глянь, - а у лампадки монетка золотая лежит, поблескивает.
Ночью снова карлик в деревне объявился, выманил из дома несколько душ христианских и погубил их.
Наутро отец Никифор разговор с Льнянкой долгий имел. Сам догадался, что монетка золотая всему виной. Да только чует сердце, нельзя монетку карлику отдавать. Только подумает о том отец Никифор, как сердце дурное предчувствие сжимает, и Ясь начинает вдруг шипеть и беспокоиться. А, значит, верно - нельзя. Забрал он монетку у Льнянки и закопал у входа в храм, место, почитай, самое святое. В храм внести не осмелился - грех.
И что же? Вернулся карлик и на четвертую ночь. На сей раз никто из домов не выходил, да только вдруг плач послышался детский. Ребенок невесть как выбрался наружу! Похватали звонгородцы, горем наученные, лампы да лучины, бросились на улицу, дитятю спасать, да только нет никакого дитяти! Карлик сидит на своей лошади и ждет. Увидел людей, да так и расплылось страшное лицо в хищной улыбке. Не успели люди спастись, не защитил их свет - подул вдруг ветер сильный, да и погасли все огоньки разом. Семерых в ту ночь погубил карлик, а монетка золотая вновь у лампадки появилась.
Уж невесть как прознали звонгородцы, что монетка золотая всему виной. Осерчали, испугались, требуют монетку эту карлику вернуть, а Яся с Льнянкой из деревни выгнать. Насилу отец Никифор защитил их, да ведь всем про монетку и предчувствие не растолкуешь. Уговорил-таки разойтись всех подобру-поздорову. Зашел в дом, а Льнянка уже вещи в узелок складывает.
- Сама пропаду, - говорит, - а людей губить не дам.
Отец Никифор скосил взгляд в угол, где под иконкой Ясь сидел, смотрит, молчит Ясь. Может, оно тогда и верно?
- Иди к отцу Силадору, - говорит он, - что живет в Малых ручьях. Много мудрости ему дано, быть может, и разрешит, как быть. Вот только как ты до Ручьев доберешься? Едва ли засветло дальше леса успеешь уйти, а там черный карлик рыщет.
Да только Льнянка уже все решила. Чувствует сердце, что пока с ней Ясь, никакой черный карлик ей не страшен. Завязала узелок, в последний раз осенила себя крестным знамением перед иконой, и, взяв братца за руку, вышла за порог.
___________________
Данная работа писалась на конкурс кроссоверов. Заданием являлось адаптация эпизода "Властелина колец" на сюжет русской-народной сказки.