Врачом я стать хотела лет с пяти, что-то меня тянуло к этой профессии. Наверное, мне нравились белоснежные халаты, стерильная чистота, аккуратно разложенные инструменты, поблескивающие от света хирургической лампы. Бабушка, которая была медиком и хорошо шила, сшила мне белый халат на завязочках сзади, шапочку с вышитым красным крестом и сумку через плечо. Я приходила в таком одеянии в детский сад и осматривала коллег по цеху. Все замирали и показывали язык.
И что характерно, хирургическая лампа однажды даже светила мне в лицо, когда в девять лет мне делали хирургическую операцию аж под общим наркозом. Даже это не испугало меня, я достаточно рано, лет в 12 научилась делать уколы, в те времена подготовка к инъекции было целым процессом. Нужно было взять хромированный стерилизатор, положить в него шприц и иголки, причем, одной иголкой надо было набирать, а другой, собственно, колоть. Весь это набор с водой было необходимо поставить на плиту и прокипятить. Затем все достать, остудить, смешать порошковое лекарство с новокаином или дистиллированной водой, набрать большой иголкой в шприц, выпустить воздушные пузырьки, поменять иголку на более короткую, смочить ватку в спирте и колоть. Не то, что сейчас, достал шприц из стерильной упаковки, набрал лекарство, вынул стерильную салфетку из вакуумной пачки и практически все. А какие сейчас иголочки тоненькие, вообще не почувствуешь, когда тебе колют, не то что «бревна» прошлых лет.
Так вот, как-то раз заболела я очень сильно, да так сильно, что домашнее лечение не привело ни к каким результатам, а положили меня в больницу. Диагноз балансировал между острым бронхитом и пневмонией, чего уж не смогли так увидеть в нашей хваленой поликлинике, я не знаю, но уколов в меня вонзили предостаточное количество. Лучше мне не становилось, в больнице решили перейти на более сильный антибиотик, который к тому же еще был таким болючим при введении в ту самую мышцу, что глаза выскакивали из орбит автоматически.
Местные эскулапы решили меня обследовать, отвели еще к лору, и поставили диагноз – хронический тонзиллит. А по-нашему это означало, что у тебя хреновые гланды или миндалины, как их еще называли, и во времена воинствующего социализма их обычно всем удаляли, впрочем, как и аденоиды, которые по-быстрому вырастали вскоре, но поиздеваться над детьми было делом святым. Как говорится, резать к чертовой матери!Скажите мне, вы в 12 лет знали об этом? А я каким-то Макаром знала. Тем более в нашей семье был один образец, которому уже эти самые гланды удалили, это мой папочка, который в красках рассказывал про «заморозку», таз с кровью и "хрясь", как будто сечкой крошат капусту. Оказаться на его месте я не хотела ни в коем случае.
Небольшое лирическое отступление. В отделении, где я проходила лечение, была медсестра, как сейчас помню, ее звали Галя Зайцева. Она была очень красивая и очень добрая. И даже когда я узнала, что она бегала курить с парнями, которые приходили к ней в гости во время дежурства, она не «упала» в моих глазах. Гале я сразу тоже понравилась, потому что я все время рвалась помогать. Сами подумайте, сейчас в 21 веке двенадцатилетнему ребенку доверять раскладывать бумажки, направления по ячейкам, делать йодовые сетки своим «сокамерникам», даже частично раскладывать таблетки по листам назначения? Насчет таблеток, конечно, там были не до такой степени легкомысленные, мне доверяли разносить по палатам аскорбинку с глюкозой и димедрол в порошках, они немного отличались по цвету и абсолютно были разной направленности, аскорбинка с глюкозой – это витамин Ц, а димедрол – это антигистаминный препарат, а именно средство от побочной реакции от применения антибиотиков. Димедрол был страшной штукой. Я не знаю, почему его давали не в таблетках, а в порошке, наверное, такую лекарственную форму в избытке запасли на стратегических складах и теперь его надо было срочно доедать. Во-первых, после него сразу хотелось спать, а, во-вторых, когда его высыпали тебе в рот, у тебя сразу дубел язык и ты был выбит из нормальной жизни на полчаса, как минимум. Это я еще раз про садизм советской медицины.
Галя так прониклась ко мне, что однажды, когда к ней в очередной раз прискакал ее хахаль, чего нельзя было пропустить, предложила мне немного заняться каллиграфией и заполнить медицинские бумажки, которые надо завтра утром сдать заведующей отделением. В моих глазах была такая преданность и верность, что медсестра ничуть не сомневалась, что я все сделаю в лучшем виде. В общем-то, она была права, а какой у меня был почерк, надеюсь, что Гальке за это выдали премию. Перебирая медицинские бумаги, исписанные такими чудовищными каракулями, мне попалась одна, выданная вашей покорной слуге после посещения отоларинголога, где черным по белому было написано «рекомендовано оперативное лечение хронического тонзиллита». С этого места мое настроение заметно ухудшилось.
Я дописала все бумаги, чем несказанно обрадовала медсестру Зайцеву, и пошла спать, вынашивая план спасения собственной шкуры, а именно гланд. А кто их знает, придут они утром, и скажут мне, что давай, девочка, собирайся, поедем на операцию. Опять же повторюсь, я сразу поняла, что такое «оперативное лечение», это не просто мазать миндалины люголем или керосином, а «хрясь» и в таз, все, что болело. Спала я в ту ночь плохо, учитывая, что на спине приходилось спать на теплой грелке вследствие непомерного количества инъекций в пятую точку. Главное, дожить до утра, а там будем действовать. Главное, чтобы они не смогли меня увезти силой, хорошо бы кто-нибудь успел прийти из родни, чтобы я рассказала им об этом.
В больничку эту я попала по протекции. «Завша» детского отделения была бывшей ученицей моего деда, а ему отказать не мог никто. В принципе, лечение провели адекватное и определили, что изначально не было у меня пневмонии, а был сильнейший бронхит, который не давал выйти из штопора и загонял в температурные качели от 35 до 40 градусов по Цельсию. Что это было, испытание, стечение обстоятельств, не знаю, но больше в жизни я так сильно не болела.
Что характерно, забирать и вырезать мои гланды не собирался никто, но я им устроила небольшой спектакль. На утреннем обходе я сообщила лечащему врачу и заведующей, что живой они меня не получат, если будут проявлять насилие, я сама потом решу, что мне делать с моими гландами. Тетки решили со мной не связываться. Потом когда пришла мама, она спросила, что тут было, потому что деду сообщили о том, что его внучка устраивает революцию. Я ответила, что все в порядке, было одно дельце, но все решилось в мою пользу. После этих событий я как-то быстро пошла на поправку и меня скоренько выписали домой от греха подальше.
А еще в этой больнице в меня влюбился один парнишка по имени Антон. Причем, мне сначала казалось, что я его вообще не привлекаю. Выглядела я тогда не слишком модно, учитывая тот факт, что когда после осмотра мне сразу предложили остаться, бабушка сходила домой (слава Богу дом от больницы был на расстоянии в пол-улицы) и принесла мне детский халат мамы, в котором она ходила в 60-е годы, ну, нормальный халат, но было видно, что в 1984 году он был слегка винтажным. И прическа у меня тогда была так себе, хвостик, заколочки, чистый "ботан" в халате времен "оттепели". Но лицо у меня уже в 12 лет было весьма внушающее доверие, а еще у меня было хорошее чувство юмора и, учитывая хорошую начитанность к этому возрасту, я всегда знала, когда и где нужно вставить слово. Спасибо бабушке за Чехова, Тургенева, Лермонтова. Моей любимой книжкой в те годы были воспоминания бабушки Михаила Юрьевича Лермонтова, Елизаветы Арсеньевой "Детство Лермонтова". Книга была написана потрясающе легким языком. Моя безнадежно больная бабушка, понимая, что жить ей осталось не много, старалась "шпиговать" меня полезной информацией как можно больше и насыщеннее, чтобы все-таки сделать из меня культурного человека. Очень ей благодарна за эту "повинность" чтения в хорошем смысле, просто это было по распорядку дня. Не всегда читала то, что сразу нравилось, но потом поняла, насколько это было нужно и важно. Сейчас точно нет таких бабушек, как была у меня, нет тех книжек и тех настроений, а очень жаль...
Так вот, выдавая умные фразочки с зашкаливающим снобизмом, я таки покорила Антона, что он решился на серьезный шаг, не считая закинутой пачки димедрола мне в рот. Просыпаюсь среди ночи, завернутая в бабушкин оренбургский пуховый платок, а у меня горит лицо и я не понимаю, что происходит. Дело в том, что до этого у меня горело и болело только пониже талии и сзади от сотни уколов зверскими антибиотиками. А с лицом-то что? Я не поленилась и встала, чтобы подойти к малюсенькому зеркальцу перед раковиной, что было в нашей палате. Главное, чтоб еще не разбудить соседей. Смотрю на себя в зеркало, а там ужас, щеки намазаны зубной пастой "Жемчуг", другой в то время не было, и паста уже присохла. Лицо дерет и плющит. А была та паста ядреной мятной, что после чистки зубов надо было минут пять полоскать рот. Кому же это пришло в голову?
Как потом выяснилось, Антошка так решил выразить свою любовь, ему повезло, что койка моя стояла самой крайней к входной двери. Прямо сценка из пионерлагеря. Он потом передавал мне приветы через девчонок, с которыми я переписывалась после выписки, страдал и скучал, а я вернулась домой за свой бетонный забор и забыла про него. А, может быть, это была сама судьба? Кто знает?
Еще я помню в этой больнице малютку Юлечку, которая лежала там сначала с мамой, потом мама ушла, сказав, что скоро за ней вернется, но не вернулась. Юле было всего полтора месяца. Я помню, как ее"пристроили" к одной мамашке с таким же младенцем, а после отправили в дом малютки. Я не могла тогда испытать весь спектр чувств в 12 лет, но помню, что этот случай глубоко засел мне в душу.
На самом деле, я так и не стала врачом. Наверное, это первая тема боли и душевной травмы по моим несбывшимся мечтаниям. Вторая – это неумение играть на фортепиано. Я, практически, не глядя, делаю уколы всем родным и друзьям, интересуюсь новинками фармацевтической промышленности, смотрю сериалы типа «Склифосовского», вырвала собственному ребенку почти коренной зуб. Если надо, себе точно что-нибудь отпилю. Но тоска и ностальгия по белому халату, идеально уложенной стопке медицинских карт, блестящим шпателям и корнцангам, лежащим в лоточках, готовых к процедурам, освещаемых идеальным светом медицинских ламп, порой не отпускает меня…
Подписывайтесь на мой канал, комментируйте, ставьте лайки!