"Солнечный удар", Мысли по поводу
Что обсуждать фильм будут – ясно по определению. Н. М. – один из тех (литераторов, режиссёров и т. д.), чьи новые произведения, будь то хоть «Чёрный квадрат» в дюжине серий, хоть анекдот из тёх букв, неизбежно вызовут толки и кривотолки критиков и некритиков, a priori и a posteriori, слева и справа, сверху и снизу, сзади и спереди. Будут искать в фильме то, что есть, и то, чего нет, но быть должно, поскольку хочется, чтобы было. И дотошно выяснять, что же он хотел сказать своим фильмом и почему именно сейчас. И ещё много что.
А теперь перейду к мыслям. Не критика, а достаточно обычного зрителя, который завидовал тому, кто шагает по Москве (потому что был на целых пять лет младше – а в том возрасте это ой как много), и морщился на «Утомлённых солнцем», хотя и видел там интересные эпизоды.
Сценарий «Солнечного удара» написан по не самым плохим американским лекалам (вспоминаются тамошние «Титаник», «Перл-Харбор» и наши четырёхсерийный «Ленинград», «Брестская крепость» – есть в них во всех что-то общее).
Название и частично фабула позаимствованы у Бунина, что вполне допустимо. В этом Н. М. честно признаётся в титрах («по мотивам…»), так что разбираться, удачна или нет экранизация, как минимум некорректно. Экранизации нет и не планировалось. А если бы и планировалось – о мысли изреченной Тютчев высказался вполне определённо, а уж об экранизированной и говорить нечего.
Содержание рассказа сильно разбавлено разного рода событиями на пароходе: романтически летающим шарфиком, которого просто не могло быть у строгого реалиста Бунина, у кого-то позаимствованной сексуально-паровой машиной. Героиня, в отличие от рассказа, уезжает из гостиницы утром не попрощавшись (почему-то вспоминается строка из песни «…то ли девочка, а то ли виденье», которая здесь вроде бы совершенно не к месту). Закадровый поп, похожий на иллюстрацию к «Интеллигенции и революции» Блока, возжелавший содрать червонец со столичного офицера за освящение крестика (вполне современная деталь – москвичи все богатые, их доить надо). Наконец, появился отрок Егорий, по виду крестьянский или мещанский сын, прислуживающий в церкви и пытающийся разобраться в Боге и Дарвине. Честный малый Егорий, забывший вернуть поручику часы… Егорий, в котором трудно узнать Георгия Сергеевича из начала фильма. Разве что дикция…
Бунинский рассказ, написанный в 1925 году, заканчивается простой и лаконичной фразой. «Поручик сидел под навесом на палубе, чувствуя себя постаревшим на десять лет». Кинособытия на пароходе отнесены к 1907 году и представлены как воспоминания штабс-капитана тринадцать лет спустя в Крыму после разгрома армии Врангеля. Штабс-капитан эвакуироваться не смог или не захотел. Десять лет, тринадцать – какая разница… Хотя нет, десяти в фильме быть не могло (слишком примитивна параллель), это совершенно другие годы. Чёртова дюжина? Или пусть нумерологии разбираются?.. Но всё равно интересно.
В событиях 1920 года «Окаянные дни» также видны более духом, чем буквой. Всё смешалось. Трамвай с висящими на нём красногвардейцами напомнил почему-то (опять почему-то…) юнкеров на вокзале из «Сибирского цирюльника»). Серая масса ещё офицеров, но уже бывших. Из них примерно десяток в разной степени индивидуализированы – репликами, действиями, поступками. Наивный и жизнерадостный юнкер с его несколькими попытками сделать коллективное фото на память (и как смог сохранить огромный кофр?). Генерал-предатель, задушенный ночью. Казачий есаул… Весь спектр тогдашних идей и мыслей – от осознания закономерности поражения до желания в будущем найти своё место в новой России (что-то делать или просто тихо жить – кому как…). Сожаление, что мало били в своё время этих, кто сейчас у власти. К слову, некоторые «поклонники» Н. М. в интернете считают, что он этому герою отдал именно свои мысли. Что спрашивать – барин… Свои или нет – какая разница, мысль не нова. Хотя ради столь банальной мысли снимать большой фильм – зачем? Хватило бы пары реплик Бесогона. Тем более что через весь фильм проходит вопрос «Как это случилось?». Да и он не нов. В той или иной форме с разной глубиной он многократно задавался – от Аверченко в «Дюжине ножей…» до Пастернака в «Докторе Живаго».
Можно выискивать в фильме цитаты – та же вечная эйзенштейновская коляска. Постмодерн иногда весь состоит из этих самых цитат – и ничего. Так почему бы здесь не воспользоваться? Хотя коляска вроде бы та – и не та. Прокатившаяся из 1905-го в 1920-й старая рухлядь, оказавшаяся здесь по какому-то недоразумению. Давно уже в ней нет никакого ребёнка. А нет ребёнка – нет и будущего.
Два исторических персонажа с именами – Розалия Землячка и Бела Кун. Первую так соблазнительно было бы сделать Медузой Горгоной, купающейся в крови (каковой реальная Землячка скорее всего и была). А тут – вполне симпатичная молодая женщина, убеждённая революционерка, напоминающая Комиссара из полувековой давности «Оптимистической трагедии» в исполнении Маргариты Володиной. И добродушный венгр Бела Кун, забавно путающийся в плохо знакомом и неродном для него русском языке. Два вполне себе милых, чуть ли не обаятельных человека, занимающиеся судьбой пленных офицеров. Дел полно – баржу подготовить, всех погрузить (а они спокойно спускаются в трюм – не толпа неуправляемая, офицеры, всё понимают). И за кадром приказ о затоплении отдать…
И Георгий Сергеевич, с первых кадров фильма добросовестно и аккуратно записывающий в амбарную книгу всех пленных, для которых он оказывается начальником. Спокойно отвечает на их вопросы, растолковывает каждому, где, что и как писать, а что не писать. Прямо-таки доброжелательный комендант студенческого общежития, встречающий первокурсников. Штабс-капитан его не узнаёт – это понятно. А он-то явно, как потом выясняется, узнал! Но – никаких эмоций.
Таков же Георгий Сергеевич и на пирсе, наблюдает тонущую баржу. Поднимает руки к фуражке. Но не затем, чтобы снять, а покрепче надвинуть. Ветер, сорвать может.
Никаких кинострашилок вроде преступных комиссаров и душераздирающих сцен в трюме тонущей баржи. Никакого слезовыжимания вроде споров красных начальников на темы гуманности и революционной справедливости, топить или не топить… Желающие могут вообразить всё это «в закадровом режиме». А так – все поступки красных комиссаров выглядят рутинно и естественно.
И именно это действительно страшно – непреступного вида Землячка и Кун, обыкновенный и будничный Георгий Сергеевич… Хотя его эволюция от воцерковлённого и эмоционального отрока через Дарвина к атеизму и большевизму выглядит весьма прямолинейно (поверил, что человек произошёл от обезьяны, и вон чего получилось). Он вроде бы остался честным – в 1907-м бежал за извозчиком, стремясь вернуть часы, и спустя тринадцать лет всё-таки возвращает. Правда, не лично (побоялся в глаза посмотреть?), через того самого жизнерадостного юнкера-фотографа. Но ведь не о нём в фильме речь. Впрочем, история Егория-Георгия – в каком-то смысле ответ на вопрос фильма. Или тот же вопрос, но по-другому заданный?
Не длинноват ли фильм? Раза два действительно хотелось посмотреть на часы. Не так уж много. Но фильмы Н. М. вообще неспешны. Уполовинить – не вопрос, но это просто будет другой режиссёр и другой фильм. Впрочем, и в семистраничном рассказе Бунина можно урезать шесть, сохранив фабулу. Только это уже не будет бунинским рассказом. Так что…
И последнее. В своё время «Утомлённых солнцем» обсуждали много и долго. Правда, отчасти это стимулировалось выходом новых фильмов. Но и вполне разумных претензий хватало. Сейчас же разговоры среди прогрессивного и не очень интернет-сообщества, кажется, идут на спад. Поговорили о сценарии, об актёрах (достаточно сдержанно, но в целом благожелательно), о самом Н. М. (как же без этого?). Стай подброшенных в воздух чепчиков не наблюдается, равно как и фур гнилых помидоров. Спокойно проглотили обещание сериала на ТВ (я это не очень понимаю, но, говорят, давно уже такова мировая практика. Поживём – увидим). Видимо, действительно всё не так уж плохо…