По данным Управления верховного комиссара ООН по делам беженцев, в Россию приехали больше 2,5 миллионов вынужденных переселенцев из Украины. В пунктах временного размещения в Саратове, Энгельсе и Балаково находятся около 700 человек.
Федеральный бюджет перечисляет в ПВР по 1,1 тысячи рублей на питание и проживание людей. На многие другие нужды — средства гигиены, обувь, одежду, школьные принадлежности, тонометры, слуховые аппараты, бандажи и т. д. — бюджетного финансирования не выделяется. В ПВР живут пожилые люди, многодетные матери, семьи с инвалидами. Многие не могут трудоустроиться из-за болезней и преклонного возраста или работают за очень скромную плату.
Часть беженцев самостоятельно снимают квартиры. Сколько их в Саратовской области, неизвестно. Эти семьи потратили всё, что смогли увезти с собой, на переезд и аренду жилья. У многих не на что купить даже постельное белье и посуду. От государства они получают еще меньше помощи, чем постояльцы ПВР.
Беженцев поддерживают волонтеры Красного Креста и телеграм-чата «Помощь беженцам Саратов-Энгельс». Они рассказали «Свободным» о том, зачем это делают, и о людях, жизнь которых стараются облегчить.
«Я понимаю, каково это — остаться в одиночестве»
«После того, как началась спецоперация, я смотрел много новостей в оппозиционных СМИ. Видел, как люди устраивали протестные акции, но не находили поддержки большинства. Я решил выразить свое отношение к ситуации по-другому, — рассказывает энгельсский волонтер Красного Креста Аман. — Из прессы я узнал, что в Саратовскую область приехало много беженцев. Я не ожидал, что это гуманитарная катастрофа такого масштаба.
Нашел региональное отделение Красного Креста, которое собирает гуманитарную помощь. Отвез туда консервы и бытовую химию. У меня были запасные подушка и одеяло. Я их купил еще до спецоперации на случай, если приедут гости. Но я человек необщительный, друзей у меня почти нет. Я решил, что мне эти вещи не особо нужны, могу поделиться.
Мне хотелось, чтобы о беженцах узнало как можно больше людей. Я предлагал новость о сборе гуманитарной помощи в местные группы ВКонтакте. Модераторы ответили, что это не интересно.
Я не журналист, не блогер, просто обеспокоенный гражданин. Учился в интернате для незрячих и слабовидящих. После интерната меня отправили в колледж на специальность «Финансовая деятельность». Из-за плохого зрения на работу в банк меня не взяли. Больше года я искал работу. Был дворником, грузчиком в магазине. Физически я не самый крепкий человек, да и зрение постоянно ухудшается. Выполнять тяжелую работу я не смог.
До 18 лет у меня был статус ребенка-инвалида. Но после совершеннолетия инвалидность с меня сняли. В МСЭ сказали, что у них нет документов на меня. Через несколько лет я случайно узнал, что копии документов об инвалидности есть в Пенсионном фонде. Я снова обратился в МСЭ, пригрозил судом. Сейчас у меня 2-я группа. Пенсия — 17 тысяч рублей.
Я прошел через многое, но, по сравнению с тем, что переживают беженцы, мои проблемы не так серьезны. Эти люди потеряли всё. Я решил каждый месяц перечислять Красному Кресту на гуманитарную помощь по 2-3 тысячи рублей. К сожалению, я смогу это делать только до декабря, пока не начнутся зимние расходы на отопление. Я сделал не так много для помощи беженцам, как хотелось бы. Мне грустно от собственного бессилия.
Недавно у меня обнаружили туберкулез. В диспансере я познакомился с беженкой Ксенией Григорьевной Кравченко. Ей 91 год. Ксения Григорьевна родилась в Гомельской области. В 1941 году вместе с родителями переехала в Украину. Жила в поселке Владимировка в Донецкой области. Рассказывает, что у нее был огород 25 соток. Она сажала овощи и кукурузу на корм своим курам и уткам.
В марте дом Ксении Григорьевны оказался на передовой, в центре артиллерийской перестрелки. Ее подобрали ехавшие мимо солдаты. Привезли в Россию. Раньше она здесь не бывала.
Я сам сирота и понимаю, каково ей одной, в совершенно незнакомом месте, среди чужих людей. Лечение от туберкулеза длительное. Бабушка проведет в палате несколько недель или даже месяцев. Я отдал ей свой старый телефон, принес носки, фильтр для воды, чайник. В казенных учреждениях дают один стакан компота на ужин, а ведь вечером еще хочется пить. Красный Крест передал для нее ходунки. Экологическое движение «Зеленый бык» собрало посылку со сладостями и бытовой химией.
Ксения Григорьевна говорит, что ей нужна осенняя куртка, ведь она приехала в зимней одежде. Не лишними будут теплая кофта и полотенце.
Больше всего она мечтает вернуться домой или хотя бы найти родственников в России. Ксения Григорьевна помнит, что в Крыму у нее жила племянница Валя. Мы вместе звонили в Следственный комитет в Москву и в Крым, просили организовать розыск. Оттуда перенаправили в Энгельс, велели написать заявление в полицию. Потом мне перезвонили из полиции. Сказали, что родственники нашлись, но Ксения Григорьевна им не нужна».
«Разве я могла пройти мимо?»
«Мне 59 лет, я пенсионерка. В волонтерской деятельности раньше не участвовала, — рассказывает жительница Гагаринского района Ольга, волонтер телеграм-чата «Помощь беженцам Саратов-Энгельс». — Когда началась спецоперация, я нашла общероссийский чат «Жилье беженцам». Я написала, что могу предложить жилье в Саратовской области. Я живу одна, в пригородном селе, место есть. Желающих приехать не нашлось. Но тут же написала женщина-беженка из другого города, попросила прислать вещи и игрушки.
Через несколько дней в чате появилось сообщение от семьи, приехавшей в Саратов. Молодая пара с ребенком сняли квартиру. У них не было постельного белья и посуды. Мы с соседкой собрали, что могли, я повезла к ним. По дороге звонок, незнакомый женский голос спрашивает: «Вы не могли бы прислать продукты? Самые простые — какую-нибудь дешевую крупу, сало». Это была беженка из села Снежное Луганской области. Честно сказать, я впала в ступор. Трудно было представить, что люди могут оказаться в ситуации настолько тяжелой — даже без еды.
Я отправила этой женщине посылку. Мы продолжаем общаться. Она сейчас в Геленджике, работает в гостинице.
Можно сказать, сначала помощь была точечной — одной семье, другой. Потом мне прислали ссылку на саратовский чат волонтеров. Как можно было пройти мимо? По-моему, тут без вариантов.
Как куратор я закреплена за саратовским ПВР «Сокол». В первый приезд туда я привезла банки с домашней консервацией. Мужчины-беженцы не верили глазам: «А что, такое бывает?». Они сказали, что не знают, стали бы сами помогать чужим людям в такой ситуации. Одна из мамочек, воспитывающая ребенка-инвалида, призналась, что волонтеры перевернули ее мировоззрение. И в моей картине мира тоже многое изменилось. Посмотрев, через что проходят эти люди, понимаешь: у нас вообще нет проблем.
Я написала о нуждах беженцев в группу нашего поселка. Люди стали передавать вещи через меня, потом поехали в ПВР сами. Подключились мои друзья. Звонят, приглашают: «Если поедешь к беженцам, загляни ко мне, я тебе вещей набрала». Почти весь ПВР мы одели к зиме.
Я езжу в «Сокол» два раза в неделю. Бывает, и четыре. Начала уроки вязания. Это занятие успокаивает, отвлекает. Но у людей не было потребности творить. Мне кажется, всё, чего им хотелось, — забиться в уголок. Только сейчас, через несколько месяцев, они более-менее разговорились. Дети в ПВР общительные. Облепляют меня со всех сторон, так что мастер-классы летят в тар-тарары. Хочу научить их делать плетеные игрушки. Вытащила из дома всё, что можно, — все спицы и нитки.
В «Соколе» живут, в основном, жители ЛДНР, эвакуированные в феврале-марте. На днях приехали новые семьи из Харьковской области. У них нет вообще ничего, всё сгорело. Большинству некуда возвращаться, их села разрушены.
Большая часть людей, эвакуированных весной, уже работает. К сожалению, многие работодатели пользуются ситуацией и, зная, что человек находится в безвыходном положении, стараются заплатить поменьше.
Меня поражают многодетные мамы, которые, имея на руках нескольких малышей, умудряются находить заработок. Например, в «Соколе» живет потрясающая художница, мама трех детей. Она вывезла с собой материалы для творчества и принимает заказы.
Многие женщины хотят получить новые профессии. Для одной девушки мы нашли наставника по ногтевому сервису. Мама двоих детей, швея, хочет стать еще и закройщицей. Как ни удивительно, оказалось, что в Саратове нет таких курсов.
Даже те, кто трудоустроился, пока не могут уйти из ПВР. Максимальная зарплата, на которую беженцы могут рассчитывать в Саратове, — 30 тысяч рублей. Съемное жилье — это минимум 10-12 тысяч рублей плюс плата за ЖКУ. Есть еще проблема: саратовцы неохотно сдают квартиры беженцам.
В чем больше всего нуждаются беженцы? Очень плохо с лекарствами, с медицинской помощью. Одна из семей, живущих на квартире, рассказала, что почти сразу после приезда в Саратов у свекрови случился инсульт. «Скорая» не взяла ее без российского полиса. Люди обратились в платную клинику. Там с них содрали всё, что можно.
Еще одной женщине никак не могут оформить инвалидность. Это и для российских граждан непростая процедура, что уж говорить о тех, кто впервые столкнулся с МСЭ.
Активно ли саратовцы помогают беженцам? Мне кажется, у нас живут отзывчивые люди. Либо я вижу ту часть общества, которая неравнодушна. Иногда приходится сталкиваться с таким мнением: зачем им помогать, ведь из-за них у нас здесь плохо. Я стараюсь уйти от таких разговоров. Если помогаешь — спасибо. Если нет — ну и нет, лишь бы не мешали».
«Не могу исправить всё, но участвую в чем-то хорошем»
«Я работаю в IT. Волонтерством раньше не занималась, — рассказывает Наталья, одна из организаторов чата «Помощь беженцам». — Когда началась вся эта история, я переживала положенные стадии реакции — отрицание, гнев и т. д. Пришло желание что-то сделать. Что я могу, если могу немного?
Сначала я участвовала в благотворительных сборах. Потом моя подруга Катя вышла на вынужденных переселенцев, приехавших в Саратов. Мы купили для них вещи, съездили раз, другой. Решили, что нужно помогать не только одной семье. Катя нашла более опытных волонтеров из Москвы и Питера, которые помогли нам организовать чат.
Я курирую ПВР «Покровск». Это восьмиэтажная гостиница в Энгельсе. Семь этажей заселены беженцами. Их привезли в конце весны из Мариуполя. В августе приехали еще люди из Харьковской области.
Часть мариупольцев вернулась назад. У многих там остались пожилые родственники. Один из беженцев объяснил, что возвращается, чтобы построить печку бабушке и дедушке, иначе они не перезимуют. Некоторые едут, чтобы оформить документы на разрушенное жилье и попасть в программу реновации. Кто-то возвращается от безысходности, поняв, что не устроится здесь.
У беженцев есть трудности с оформлением документов. Чтобы получить временное убежище (документ, который дает право на пребывание в России, на работу и медицинское обслуживание по ОМС, — авт.), нужно перевести украинский паспорт на русский язык, оплатить пошлины. Даже поездки по инстанциям влетают в копеечку. Для примера: недавно один из беженцев поменял украинское водительское удостоверение на российское, это обошлось в 2,5 тысяч рублей.
Как в Энгельсе с трудоустройством? Сейчас все, у кого здоровая спина, копают картошку на полях. Денщина — около 2 тысяч рублей. Люди рады такой сумме.
К сожалению, у нас не получается помочь всем, но получается гораздо больше, чем я ожидала. Гуманитарную помощь передают не только саратовцы, но и жители Москвы и Петербурга. Там волонтеры открывают специальные сборы для наших беженцев. Есть ощущение, что в столицах люди закладывают в семейный бюджет расходы на благотворительность, для них это в порядке вещей.
Почему я продолжаю волонтерить? Я не могу исправить ситуацию в целом, но участвую в чем-то хорошем. Не считаю это каким-то геройством. Это просто норма. Многие думают: мы ничего не можем изменить. На самом деле, это возможно».
«Моя точка опоры в борьбе с бессилием»
«По образованию я историк. Работаю в выставочной сфере. Несколько лет смотрела в сторону волонтерства и благотворительности, но ограничивалась ежемесячными отчислениями «Ночлежке» и Всемирному фонду дикой природы — рассказывает саратовчанка Екатерина, основатель телеграм-чата «Помощь беженцам». — 24 февраля было для меня шоком. Дело в том, что в 2020 году во время карантина, когда случился перерыв в выставках, я решила учиться анимации. Записалась в школу киевского режиссера Алины Головлевой. Половина группы была с той стороны. Мы дружили в чате, кто-то успел встретиться лично. Несколько месяцев после начала СВО мы старались сохранять сообщество. Но в конце мая меня забанили, а девочки-украинки ушли в отдельный чат.
От безысходности и депрессии я стала искать информацию о беженцах. В общероссийском чате выцепила сообщения от людей из Мариуполя. Это были четыре семьи, выехавшие в Крым. Я помогала им деньгами. Мы продолжаем общаться. Сейчас одна из этих семей в Севастополе, другая — в Краснодарском крае, третья — в Воронежской области, четвертая уехала в Германию.
Я хотела узнать о том, как живут беженцы в Саратовской области, но ничего не находила. Были заметки о том, что на вокзал прибыли поезда с эвакуированными — и тишина.
В июне я случайно увидела сообщение от беременной девушки из ПВР «Ударник». Саша просила помочь собрать сумку в роддом. Я написала ей и спросила в общероссийском чате, есть ли у них саратовская «ветка»? Оказалось, что нет. В тот же вечер мы с несколькими девочками из Саратовской области организовали наш чат.
Моими первыми подопечными стали Саша и Саша из «Ударника». Девушка Саша родила чудесную девочку Лизу. Сейчас они собираются за границу. Об Александре из Мариуполя мне рассказали московские волонтеры, которые вели его с перевалочного ПВР в Таганроге. Александр с женой прятались от обстрелов в здании школы. Один из снарядов оказался настолько мощным, что пробил несколько стен. Жена Саши погибла. Он получил осколочное ранение и тяжелый перелом ноги. Их собака — йоркширский терьер Мики отделалась шоком. В Таганроге мужчине сделали операцию. Он передвигался только на костылях и не мог нести Мики. Собака оказалась в Астрахани, Саша — в Энгельсе.
Летом Мики удалось доставить в «Ударник». Для Саши это не просто домашний питомец. Это всё, что осталось от его семьи. Единственное близкое живое существо. Александр по профессии слесарь, но он еще не может работать, нужно длительное лечение. Мы собираем пожертвования на корм для Мики.
В трех ПВР в Саратове и Энгельсе живут около 500 человек. Сначала мы, конечно, сильно замахнулись. Попросили старших ПВР составить списки необходимого по комнатам — кому какие нужны продукты, белье, одежда, обувь. Наташа составила таблицу в гугл-док. Продукты и бытовую химию мы отработали быстро. Но средства гигиены быстро заканчиваются. Одежду и обувь взять неоткуда.
Сейчас мы сосредоточились на помощи наиболее нуждающимся — пожилым людям, многодетным матерям и семьям с инвалидами. Например, в «Ударнике» живет пожилая женщина, которая ухаживает за лежачей дочерью. Для нее присылают подгузники жертвователи из Петербурга.
В этом же ПВР живет Александра из Луганска, мать троих детей. На родине она работала следователем. Здесь ее не взяли работать по специальности из-за украинского гражданства.
С большой семьей эвакуировался Алексей — вывез пожилых родителей, жену, двоих детей. По профессии он 3д-аниматор. Его уже приглашают работать на удаленке, но для этого нужен мощный компьютер с выделенным интернетом.
Мы опекаем еще около 20 семей, которые живут на квартирах. Замечательная семья снимает жилье в Заводском районе. Они родом из Рубежного. Насколько я знаю, на родине у них был неплохой уровень жизни, мама работала экономистом. Семья пережила обстрелы, прятались в подвале. Здесь ребята строят жизнь с нуля. За несколько месяцев они сумели получить гражданство. Мама нашла работу нянечкой в детском саду. Они большие молодцы. Уверена, что они прорвутся.
В Энгельсе живет семья из Мариуполя с двумя детьми. Мы им привозили постельное белье, чайник, нашли для сына репетитора по русскому и английскому языкам. Мама — медсестра с 15 годами стажа. Из-за трудностей с документами она не могла подтвердить категорию. Местные больницы, которым очень нужен средний медперсонал, отказывались брать ее на работу. Волонтеры собрали ей 16 тысяч рублей на аттестацию. Сейчас семья готовится переехать в Московскую область, где им предложили работу.
Долгое время в нашей группе было около 150 человек. Сейчас уже больше 330. К нам присоединилась группа мамочек из Юбилейного поселка. Они сочувствуют беде других мам, ведь среди беженцев большинство — женщины с детьми. Активных волонтеров у нас маловато, всего около десяти. В основном, это взрослые женщины, состоявшиеся в профессии, с широким кругозором. Мужчины тоже помогают. Например, у меня нет машины, но есть друг, который берет машину в каршеринг и автоволонтерит.
Зачем я это делаю? Да, я теряю нервные клетки. Но для меня помощь беженцам стала опорой, средством против ощущения бессилия».
