“Имя и подвиги Краснощекова встречаются, как
воспоминание, и в песнях позднейших, сложенных после его
смерти. Об этом крупном историческом лице мы доселе не
имеем не только дельной монографии, но даже простого
биографического очерка, а между тем это последний русский
богатырь, с именем и лицом которого связаны последние
наши былины, он, как герой, сопровождается песнею с
молодых лет до смерти – и после него не нашлось уже никого,
кто бы вызвал в народе подобное былевое творчество”.
П.В. Киреевский (1808-1856), писатель, фольклорист, археограф.
Конец семнадцатого столетия … Время рождения Ивана Матвеевича Краснощекова. Россия, взбодренная реформаторскими начинаниями царя Петра I, обратила свои взоры к морям: на северо-западе к студеному Балтийскому, на юге – к Азовскому и Черному теплым морям.
Славное это было время! Излом эпох, время новых замыслов и свершений, время благодатных перемен в обширном российском государстве. Ивану Краснощекову посчастливилось быть ровесником и участником этих перемен.
Когда летом 1696 года полки царя Петра I взяли мощную крепость Азов, весть эта светлой радостью прокатилась по донским станицам. Радовались и стар и млад. Казачья ребятня устраивала игры, изображая азовскую баталию. Ваня Краснощеков, с ранних лет отличавшийся физической силой, ловкостью и выносливостью, верховодил малышней, изображая атамана Фрола Минаева, отличившегося под Азовом. Люто завидовал мальчонка Иван атаману Минаеву и его казакам. “Когда же наступит мое время свершать подвиги?” – терзался он. Ужель все свершено батькой Минаичем и его казаками?” Но опасения южного Краснощекова были напрасны: на горизонте времени незримо вставал 1700 год – год начала долголетней и победоносной Северной войны, принесшей известность Ивану.
…Поздней осенью 1700 года под Нарвой необученные русские полки потерпели тяжелое поражение от шведов, считавшихся лучшими бойцами Европы. Весть об этом злым эхом прокатилась по европейским дворам, и многим казалось, что это конец России, вознамерившейся так дерзко равняться с передовыми и просвещенными европейскими народами. Но в Европе рано начали хоронить Россию, нарвское поражение было началом могущества России, которое возрастало год от года. Петр I начал срочное перевооружение и переучивание своей армии, создавая боеспособное войско. На театр военных действий были призваны подвижные казачьи полки, “на великого государя службу”. И уже весной следующего, 1701 года, полки донцов под командованием Максима Фролова появились в Лифляндии, участвуя в разведке, поисках, доставляя армии продовольствие и фураж. Мелкие казачьи партии рассеялись по всей Лифляндии, были на Висле, ходили в многоозерную и неприветливую Финляндию. Донцы находились и в охране Петра I. Предание говорит, что один из казаков спас царя-воина от смертоносного ядра, летящего в Петра, который, стоя на огромном камне, наблюдал за осадой Выборга.
Все шире разворачивалась Северная война, все яростней и кровопролитней кипели сражения, в которых участвовали и донские казаки. В 1702 году вместе с русскими драгунами они разгромили сильный отряд шведского генерала Шлиппенбаха при Эрестфере, им же было поручено разорить большой рижский путь, дабы прервать коммуникации врага. Довольный успешными действиями казаков, Петр отпустил их на Дон, вручив отпускную грамоту.
Известно, что Краснощеков активно участвовал в Северной войне, что его заметил и отличил Петр, но мы не знаем точно, в каких сражениях со шведами бился Иван. Может быть, он сражался под Калишем в 1706 году, может вместе с Данилой Ефремовым участвовал в нападении на конвой и квартиру короля Карла XII в 1707 году? Может быть! Ибо царь Петр не отличал нерадивых, говоря, что должность его “смотреть, чтоб недостойному не дать, у достойного не отнять”, а Краснощекова заметил и отличил. Именно Ивану Краснощекову, вместе с Данилой Ефремовым, поручил Петр командование девятитысячным отрядом казаков в Персидском походе, начавшемся сразу после окончания Северной войны.
Стремясь расширить границы России на юге, Петр обратил свой взор на земли, лежащие на западном побережье Каспийского моря. Здесь был удобный торговый путь в Индию и Китай, столь нужный российским купцам.
Опасаясь большой войны с Персией, Петр I в конце июня 1722 года писал русскому консулу в Персии Семену Аврамову: “Предлагай шаху, что мы идем к Шемахе не для войны с Персией, но для искоренения бунтовщиков, которые нам обиду сделали … Ежели они нам уступят … некоторые, по Каспийскому морю лежащие, провинции, то мы готовы им помочь и очистить от всех их неприятелей … ежели сего предложения не примут, то турки не оставят всею Персиею завладеть, что нам противно, и не желаем не только им, но себе оною владеть. Однако ж, не имея с ними, персами, обязательства, за них вступиться не можем, но только по морю лежащие земли отберем, ибо турок тут допустить не можем”.1 Персы не дали вразумительно ответа. Заручившись поддержкой картлийского царя Вахтанга VI и армянского католикоса Есаи, стремившихся освободиться от персидского господства и успешно отразить турецкую агрессию, Петр двинулся на Каспий.
Казачьи полки под началом Ивана Краснощекова и Данилы Ефремова вышли в первых числах июля. Хотя путь был далеким, вышли налегке, намереваясь покупать фураж и продукты у союзника русского царя калмыцкого хана Дондук Омбо.
Стояла теплая погода, дороги хорошо просохли, степь волнилась серебром ковыля и во многих местах казаки шли напрямик по балкам, переходя вброд неглубокие степные ручьи. Краснощеков и Ефремов на крепких лошадях ехали рядом. Иван хорошо знал своего сотоварища, смутно помнил его батьку, войскового старшину Ефрема Петрова, казненного в Черкасске булавинцами в бунташном 1708 году. Данила был известен тем, что в январе 1707 года с отрядом донских казаков участвовал в нападении на штаб-квартиру шведского короля Карла XII. Данила любил рассказывать об этом эпизоде своей боевой жизни: “ Мы перебили охрану короля свейского; почитай, за мундир держали карла, да ловок, стерва, оказался, скок на коня, да и был таков. Только снег брызнул с под копыт! Как обкраденных нас оставил!”
Вот и сейчас, касаясь ногами друг дружку, покачиваясь в мягких седлах, Краснощеков и Ефремов беседовали о боевых схватках, и Иван в очередной раз выслушал рассказ Данилы о достопамятном нападении на квартиру шведского короля..
- А где ишо довелось сражаться тебе, Ефремыч? – повернувшись к Даниле, заинтересованно спросил Краснощеков. Ефремов оживился – любил рассказывать о своих подвигах! – и, словно продолжал тему, заговорил;
- В том же семьсот седьмом годе чуть богу душу не отдал под Калишем. Швед, ты знаешь, Матвеич, воин не слабый, эт и я не един раз чувствовал на себе, но в тот момент под Калишем, когда на наши казачьи полки поперли железные конники свейского генерала Реншильда, я думал – конец нам. Свеев, что саранчи, закованы в железо, а нас мало и все оружены кой-как. Но выстояли до подхода государевой кавалерии!” Данила возбужденно заерзал в седле и восторженно воскликнул: “Славное было время, есть что вспомнить!” Краснощеков, мощный и высокий, удивленно поглядел на Ефремова. “Четвертый десяток Ефремычу, а озорует, словно малолеток. Молодец!” – невольно подумалось ему. Потом спросил, слегка повернувшись к Даниле:
- Кой годок твоему Степану, Ефремыч? – Данила удивленно вскинул свои черные глаза на Краснощекова и, немного помедлив, сказал:
- Осьмой! Малость молодши твоего старшого, Федора, и старши Андрея и Алексея”. Помолчали, устало наблюдая за чахлым пейзажем степной дороги.
- Эй, молодцы! – обернувшись к отряду, громко крикнул Краснощеков, а ну давай песню, да новую песню! Чай много их сочинено про свейскую войну! Давай Логгин!” Высокий, стройный, молодцеватого вида казак Средней станицы города Черкасска Логгин Барабанщиков слыл за прекрасного певца, меткого стрелка и отличного рубаку. Он не спеша поправил на голове шапку с малиновым верхом и сильным голосом начал:
Да и шестого месяца июня,
Как шестого на десять во числах.
Краснощеков, приятно удивленный красивым голосом своего друга, наклонив голову, слушал новую для себя песню. А в это время мощный хор казаков подхватил запев, и степная тишина отступила:
Как во том было во чистом поле.
Пролегала там дороженька широкая,
Долиною пробойная, - краю нету.
Как по той по широкой по дороженьке
Там шел – прошел царский большой боярин,
Кавалер Борис Петрович Шереметев,
Со своим он со конным эскадроном,
Со своим он пешеходным батальоном,
Со своими казацкими полками,
Со своими донскими казаками.
Хор смолк, и в лазурную высь вновь взлетел красивый и сильный голос Барабанщикова:
Приходили они на шведскую границу
И снова задорные голоса казаков дружно включились
Вокруг Красного Мыса становились,
Казаков посылали в город Илтаворы.
Они Красный Мыс разорили,
В полон шведского майора посадили. (Исторические песни ХУШ века. Л.,1971. С.61).
Песня смолкла, но еще минуту казалось, что она звучит, уходя куда-то ввысь, к жаворонкам, восторженно ведшим свою, неведомую людям, песню.
- Добрая песня! – одобрительно отозвался Краснощеков. – Я и не ведал, что недавние годы свейской войны уже воспеты в песнях! Добре!” Он проехал еще сотню метров, потом поднял руку вверх, привстал в седле и резко двинул десницей вперед:
- Рысью!
Казачьи сотни одна за другой неторопливо перешли на рысь, тысячами копит взметывая негустую степную пыль, по которой не одно столетие проносились конники многочисленных народов, бесследно исчезнувших в глубине прошедших веков ...
Тем временем двадцатидвухтысячная армия императора Петра Великого благополучно спустилась по Волге и вскоре достигла Астрахани. Здесь Петр дал роздых войскам, собирая корабли для перевозки армии по бурному Каспийскому морю в устье Терека. К середине июля 1722 года суда Каспийской военной флотилии были готовы принять в свои просторные трюмы Петрову армию. Началась неспешная погрузка, и восемнадцатого июля в ясный солнечный день при почти полном штиле на почти всегда неспокойном Каспии, флотилии благополучно снялась с якорей. Пройдя по северо-западной оконечности Каспийского моря двести семьдесят четыре корабля русской флотилии вошли в Аграханский залив. Двадцать седьмого июля началась высадка. Петр ступил на землю первым. За мелководьем шлюпка не смогла пристать к берегу, и четверо солдат на руках перенесли царя на сушу, откуда Петр лично руководил высадкой, подбадривая солдат. Инженеры спланировали место для ретраншемента, и строители тут же приступили к его сооружению.
- На сем месте пробудем несколько дней, пока не подойдут казаки атамана Краснощекова и солдацкий отряд из Царицына. Потом двинемся к Таркам! – сказал Петр и велел располагаться и строить укрепление.
Проделав многоверстный путь, казаки Краснощекова соединились с армией Петра I. Император, узнав о прибытии донского походного атамана, лично известного ему по Северной войне, вышел к нему навстречу, погрузневший и не столь легкий в походе, как прежде. Иван Матвеевич, издалека увидев ладную фигуру императора, прибавил ходу и, не доезжая нескольких десятков шагов до царя, спешился и торопливо подбежал к нему.
- Государь! Казачьи донские полки прибыли на вашу государеву службу!” Петр широко улыбнулся, порывисто обнял Краснощекова и одобрительно сказал:
- Вижу! Молодец, Матвеич! Принимай под свою команду и калмыцкие отряды. Скоро выступаем!
Седьмого августа, разослав предварительно манифесты к соседним народам с предложением мирного подчинения, Петр с армией подошел к Туркам. Светило жаркое солнце, ветерок, столь желанный в августовской духоте, изредка радовал своими порывами солдат. Петр ехал под широким балдахином, изредка вытирая пот широким платком.
У крепостных ворот императора ждал владетель Адил-Гирей в окружении пестро одетой толпы придворных. Легкий ветерок, набегавший со стороны моря, шевелил роскошные одежды встречающих и знамена, реявшие над их головами. Петр велел остановиться и выстроить гвардию, ожидая подхода к нему Адил-Гирея. Тот почтительно приблизился, с достоинством поклонился и заговорил на своем языке. Стоящий рядом с императором бывший молдавский господарь Кантемир перевел, что тарковский владетель и до сих пор верно служил России, а отныне вечно будет верен русскому императору. Петр довольно кивнул и сказал:
- За службу твою будешь ты содержан с моей милости! Служи верно России и впредь!
В этот момент из свиты Адил-Гирея выскользнули три богато одетых человека и, быстро подбежав к императору, рухнули на колени, что-то бормоча. Толмачивший при Петре Кантемир перевел: “Государь, сии люди есть султан Махмуд Аксайский и два мелких владетеля. Они желают быть под покровительством вашего величества!” Петр, улыбнувшись, коротко сказал Кантемиру:
- Обнадежь их моей милостью!
Кантемир перевел, владетели еще раз земно поклонились и быстро и умело удалились. Адил-Гирей, увидев вблизи карету императрицы Екатерины почтительно приблизился и поцеловал землю у ее ног. Когда формальности были закончены, начался пир.
Пробыв некоторое время в Тарках, Петр шестнадцатого августа выступил к Дербенту…
Стояла жара. Теплые ветры, господствовавшие на западном побережье Каспия, изнуряли армию. Лишь изредка налетали долгожданные шквалы прохладного морского ветра, приносившие кратковременное отдохновение. Несмотря на трудности похода, Петр упорно шел вперед. В авангарде армии проворно двигались казаки Краснощекова, собирая сведения о противнике и доставляя продовольствие и фураж. Они то и обнаружили войска утемышского султана Махмуда, вышедшие навстречу русской армии. Петр послал к султану троих казаков, предлагая в письме признать его власть. Казаков умертвили на глазах армии. Разъяренный Петр тут же начал сражение. Упорно дравшийся султан был разбит россиянами напрах, а недобитые остатки его войска брызнули в разные стороны, опасаясь от полного уничтожения. Казаки и легкая кавалерия Петра бросились преследовать сокрушенного неприятеля.
Возмущенный вероломностью Махмуда, Петр велел сжечь его столицу городок Утемыш. Жестокий пример этот подействовал на соседних правителей, и двадцать третьего августа российские войска без боя вступили в Дербент. В версте от города Петру были вручены ключи от города.
Император велел армии размещаться в городе и поджидать фураж и продовольствие, которые должны были доставить корабли Каспийской флотилии. Но погода не благоприятствовала русским, штормило, море покрылось многометровыми волнами, и долгожданные корабли не появлялись. Петр нервничал, писал письма, требуя скорейшей доставки провианта. В Петербург он направил коротенькое письмо, сообщая господам сенаторам, что “марш сей хотя не далек, только зело труден от бескормицы лошадям и великих жаров”.(Соловьев С. История России с древнейших времен. Т.18. Издательство товарищества «Общественная польза». Спб., б/г. С.690).
Краснощеков некоторое время находился под Дербентом, ожидая приказаний Петра. Позже народная традиция откликнулась на этот момент в биографии знаменитого атамана песней “Краснощеков под Дербентом”:
За славною за реченькой Низовою,
За высокою горою снеговою,
Под крепким городом Дербентом,
За высокою каменной стеною,
Стояла царя белого армеюшка.
Как восплачется атаманушка,
Наш батюшка Иван Матвеевич
Его сотнички, полковнички утешают
И хорунжие с есаулом ублажают;
Ты не плачь, не тужи, Иван Матвеевич!”
Не златая трубонька вострубила,
Не серебряная возговорила,
Говорил атаманушка Иван Матвеевич:
Глупые, неразумные мои старшинушки!
Как мне, Ивану Матвеевичу, не тужить,
Как мне, Краснощекову, не плакать?
Какая наша казачья верная служба,
Что последний солдат казаков старшина
Нас в глаза ругает.
Напишу я самому царю донесение”.
Дни шли один за другим, знойные, тревожные, похожие друг на друга. Петр слегка занемог и несколько дней не выходил к солдатам. Ему доложили неприятные вести: близь Дербента отчаянные горцы напали на русский конный отряд, изрядно потрепав его. Эта победа окрылила горские народы, весь Дагестан пришел в движение, грозя опасным бунтом. Петр, обмогшись от болезни, вызвал Краснощекова.
- Матвеич! – прямо глядя в глаза атаману, негромко проговорил царь. – Пойдешь с казаками и калмыками в Утемышскую и Хайтацкую земли, надобно усмирить Усмея, иначе поднимется весь Дагестан!
- Сполню, государь! – склонил могучую голову атаман.
Подняв казачьи и калмыцкие отряды, Краснощеков углубился в земли Умея и Махмуда…
…В одном из горских селений Дагестана, прослышав о движении отрядов Краснощекова, собрались джигиты. Аксакалы заняли почетные места, и один из громко заговорил:
- “Джигиты! Аксак* (хромой: так горцы звали Краснощекова- М.А.)с несметным войском нечестивых казаков проник на нашу священную землю. Страшная беда пришла в наши аулы. Надобно убить Аксака! Только так спасем мы свои аулы, своих женщин, детей, могилы предков!” Старик замолчал, воздел глаза к небу и громко спросил:
- Кто из вас, джигиты, убьет Аксака?
Разноголосие, царившее на площади, стихло. Взоры всех обратились на высокого, широплечего джигита в папаше, с дорогим ружьем за спиной и отделанной серебром саблей на поясе. “Овчар, Овчар сможет покончить с проклятым Аксаком!” – зашелестело по толпе. Легко раздвигая мощными плечами соплеменников, Овчар вышел вперед, поклонился аксакалам и заговорил. Его голос, низкий и хрипловатый, разнесся над площадью:
- Я убью Аксака и доставлю его паршивую голову и брошу к вашим ногам. Я убью Аксака, хотя он силен и ловок. Ждите меня с победой, Я привезу славный трофей!” Овчар, довольный собой, легко вскочил в седло и его сильный конь неторопливо зацокал копытами по каменистой дороге…
…Темная августовская ночь. Казачий лагерь в степи. В дозоре, что поставлен Краснощековым со стороны леса, лежит Логгин Барабанщиков и Петро Кумшацкий. Темень беспросветная, по небу почти сплошной чередой плывут жирные темные тучи. Изредка между ними появляется узкий просвет, сквозь который на землю воровато посылает неяркий свет луна. В один из таких редких моментов Барабанщиков узрел легкую тень всадника.
- Глянь, Петро! – дернул он за рукав Кумшацкого. – Да это ж Овчар! Быть беде!” Грозный и непобедимый горский богатырь давно был известен казакам, не один донец пал от его тяжелой руки в поединках, что время от времени закипали в этих краях. И вот теперь он снова появился у казачьего лагеря. Барабанщиков и Кумшацкий поспешили к Краснощекову и, волнуясь и перебивая друг друга, доложили о появлении Овчара.
- Давненько мы не встречались! – в какой-то задумчивости протянул Иван. – Давненько! Где, гутаришь, видели ево?” И, уточнив место, где появился грозный его противник, стал тщательно и неторопливо собираться в опасный путь. Собравшись, вскочил на коня, и растворился в ночи. Только легкий стук копыт некоторое время слышался в темноте…
У опушки леса, грозно темневшего в ночи, Краснощеков увидел смутный свет костра. “Овчар!” – мелькнуло в напряженном мозгу Ивана. Он тихо остановил коня, бесшумно спешился, неслышными шагами приблизился к костру на несколько десятков метров. Приподнялся на ногах, приоткрыл рот, чтобы чутче слушать, посмотрел вперед. Овчар лежал на разостланной бурке и внешне спокойно смотрел на колеблющееся пламя костра. Казалось, он забыл обо всем на свете и не подозревал об опасности. Знаю силу и опыт Овчара, Краснощеков внимательно осмотрел богатыря. Его настороженный взгляд метнулся и застыл на руке богатыря, напряженно сжимавшей дальнобойное ружье. Холодок промчался по телу атамана: “Он знает, он чувствует, что я здесь! И ждет только одного моего неверного движения!” Иван осторожно сел на траву, уверенно ощупал ружье. “У него дальнобойное ружье, не спею я добежать до него, как буду сражен. Знать, надобно вынудить его выстрелить по мне… По моей шапке!” Краснощеков тихо снял шапку, накинул на ствол ружья и медленно высунул из травы. В предрассветной тишине гулко хлопнул выстрел: Овчар метко разрядил свое ружье по шапке атамана, полагая, что убил его. Но в следующее мгновение, приминая уверенными ногами траву, Краснощеков метнулся к горцу и почти в упор пригвоздил его к земле горячей пулей. Испуганно шарахнулся конь, тараща большие глаза на незнакомого богатыря, склонившегося над неподвижно лежащим хозяином. Краснощеков подобрал ружье противника, ласково потрепал красавца-коня по крутой шее, погрузил на него грузное и неподатливое тело Овчара и неторопливо отправился в обратный путь…
…Пять дней после этого носился атаман с отрядом казаков и калмыков по владениям враждебных России князей, пять дней не знали отдыха казаки и пощады горцы. Тридцатого сентября, разорив основные селения и стоянки Махмуда и Усмея, Краснощеков вернулся назад. С собой он привел триста пятьдесят пленных и пригнал одиннадцать тысяч голов рогатого скота. Дагестан присмирел…
Осень разыгралась в полную силу и мощь, зарядили почти беспрерывные холодные дожди. Ветер, все время дувший с Каспия, и без того усиливал холод. Верные спутницы холода и слякоти – болезни не замедлили распространиться среди солдат. Ропот, сначала тайный, а потом и явный все чаще долетал до ушей императора. Не дождавшись кораблей с провиантом, Петр велел отвести армию в Астрахань. В Дербенте и в крепости Святого Креста, заложенной на месте ответвления реки Аграхани от Сулака, Петр оставил сильные гарнизоны.
На следующий год русские войска под командованием генерала М. А. Матюшкина возобновили военные действия, заняли Баку и другие города. По условиям Петербургского договора, подписанного 12 сентября 1723 года, к России отошли Дербент, Баку, провинции Ширван, Гилян, Мазендаран, Астрабад.
На Дон с казаками отправился Иван Краснощеков…
Михаил Астапенко, историк, член Союза писателей России.