XXVI.
У бани нет мастеровых.
Нет тех телег, что здесь стояли:
Своих хозяев деловых,
С утра в упряжках поджидали.
Лишь на земле, блеснув на свет,
Лежали несколько монет,
Из золота: точь-в-точь, как те,
Что сохранялись в темноте,
Отцовых потайных подвалов,
По сундукам большим и малым,
В мешках, изрядно обветшалым;
И просто - грудами развалов,
Прельщая мысленно всех тех,
Кто в пасть готов был в смертный грех.
XXVII.
В расстройстве Велимудр злится,
Себя ругая и браня;
Готов во гневе распалиться,
Себя за промах свой виня:
Ту "пташку", что была в руке,
Что сжал почти что в кулаке,
Он так бездумно отпустил,
Хотя совсем уверен был:
Ей некуда теперь деваться;
Не отвертеться Шестаку -
На лихоимства мастаку...
Однако ж, вот, как может статься:
Ушёл из рук его злодей!
Догнать его! Догнать скорей!
XXVIII.
Немедля, Велимудр стремится,
Веля коня быстрей седлать.
Он на него уже садится,
Чтоб супостата отыскать.
Но замер. Мчать куда, не знает.
Коня нервозно он взнуздает.
Жеребчик на дыбы встаёт.
Храпит. Копытом землю бьёт.
Куда, коня пришпорив, ехать?
Вдруг Ёрш, сметливо подсказав;
Рукою парню указав,
Чтоб ненароком не проехать,
И сбивчиво, и торопливо,
Ему вещает особливо,
XXIX.
Что, дескать, слышал ненароком,
Артельных ноне разговор,
Приспичило, каким-то боком,
На Стешкин постоялый двор,
Им непременно заявиться.
Зачем? Что там могло случится?
Неведомо сие Ершу.
"Занятно! Ладно, поспешу!"
И Велимудр коня торопит,
Туда, куда Ёрш указал.
День постепенно угасал.
Вот-вот, и град во тьме утопит.
Ну, а пока вокруг смеркалось,
И солнце к долу опускалось,
XXX.
Шестак, действительно, с артелью,
На постоялый двор прибыв,
Беспечно предался веселью,
И всех своих опохмелив,
С бутыли новой разливает;
Свою удачу восхваляет -
Не всякий раз им так везёт!
Хвалу судьбе он воздаёт.
Шестак опасности не чует;
Гордыней преисполнен весь.
Решил, что ночью этой здесь,
Артель спокойно заночует.
Они пируют, не таятся.
Им некого теперь боятся.
XXXI.
Погиб Всеслав Скоробогатый.
Погибла вся его семья.
Лишь сын его придурковатый,
Остался жив, но окромя,
Своих смешных переживаний,
И горестных пустых терзаний,
Он не способен ни на что.
Коль о жене страдал так, то,
За всю семью страдать возмётся,
Он точно во сто крат сильней.
Ведь в этот раз ему больней...
Ему костры ещё придётся,
Для всех в семействе возводить,
И тризну после проводить.
XXXII.
"Сын - Велимудр не опасен".
Считает так мастеровой.
Сошедший вечер так прекрасен!
Он наполняет кубок свой,
И снова пьёт с своей артелью,
Отдавши дань хмельному зелью.
Но в этот раз все меру знают,
И сверх, уж, не употребляют.
Ведь завтра им в обратный путь.
С утра всем нужно быть тверёзым,
Чтоб с огромаднейшим обозом,
(Удачу чтобы не вспугнуть),
За город выбраться, а там...
Взять курс к родным своим местам.
XXXIII.
Добравшись, Велимудр тихонько,
Чтоб не бряцали удила,
Седло покинул, и легонько,
Чтоб поступь шум не подняла,
Подальше привязав коня,
Тьму непроглядную кляня,
Что, уж, на город опустилась,
И чернотой вокруг сгустилась;
На Стешкин постоялый двор,
Таясь средь выступов ограды,
Минуя в темноте преграды,
Добрался, и через забор,
Когда в волнении вздохнул,
Удачно враз перемахнул.
XXXIV.
Что видит он во свете лунном?
Весь Стешкин постоялый двор,
(В духмяном запахе тархунном),
До куда в тьме мог видеть взор,
Заполнен множеством телег,
Артели, вставшей на ночлег.
Телеги плотно друг пред другом,
Ни в линию, ни полукругом -
Рядами ровными стоят,
Почти впритык двумя бортами,
Соприкасаясь. Лишь местами,
Зазор виднеется. Хранят,
В своих утробах те телеги,
Большие сундуки - ковчеги.
XXXV.
Чтоб от телег и сундуков,
Отбить смердящий дух навозный,
Артелью хмурых мужиков,
Всегда имевших вид серьёзный,
Навоз уже водою смыт,
А груз в телегах тех покрыт,
Драконьей свежею полынью -
Травой ценимою богинью,
Зеваною. Сия трава,
Не только запах устраняет;
От сглаза люд оберегает,
(Так говорит о ней молва).
Когда полыни наложили,
Поверх солому настелили.
XXXVI.
Спустившись, Велимудр присел,
По сторонам поворотился;
Вокруг всё с тщаньем оглядел,
И под телегой затаился,
Что ближе всех к нему была.
Давно забыв про удила,
Вдали двора стояли кони.
В сколоченном большом загоне,
Их очень много находилось.
Их смысла не было счетать;
В подсчётах время убивать.
Уж, время за полночь клонилось.
Луна светила, как всегда...
Увидел Велимудр тогда,
XXXVII.
Как распахнулась настежь дверь;
Неровным шагом из корчмы,
Рыча в хмелю, как дикий зверь,
Попав тот час в объятья тьмы,
Шестак прошествовал, икая,
А с ним, друг другу помогая,
Шли два артельных мужика,
Качаясь на ходу слегка.
Из чрева дома ор был слышен,
Бряцанье кубков, песни звук,
Какой-то непонятный стук...
Был Велимудр неподвижен,
В своём укрытии простом.
Шестак же, указав перстом,
XXXVIII.
На, здесь стоявшие, телеги,
Изрёк, что будет нынче спать,
Сомкнувши сладко свои веки,
И эту ночку коротать,
В соломе посреди двора,
До самой зорьки, до утра.
Артельщики, что с ним брели,
Как ни старались, не смогли,
Его в обратном убедить,
Чтоб он забыл о мысли этой.
Шестак, нарядно разодетой,
Не дал себя отговорить.
Артельщики же быстро сдались:
С ним во дворе они остались.
XXXIX.
Улёгшись на телегах рядом,
Между собою разговор,
Любуясь редким звездопадом,
Они затеяли. Весь двор,
Уж, тишиною был объят;
Лишь было слышно, как храпят,
В корчме товарищи их дружно.
Они ж, расслабившись, радушно,
Беседу позднюю вели,
Чреду событий обсуждая,
И Велимудра принуждая,
Ползти между телег в пыли.
Он к ним по-ближе подобрался.
Расслышать разговор старался.
XL.
"Гляди-ка, вот ещё звезда,
По небу тёмному скатилась!
Событий нынче череда,
Столь неожиданно случилась!
Теперь я точно знаю, брат,
Бывает к счастью звездопад..."
"Ты, как мечтатель, Миролюб.
Тебя мы знаем. Ты - не глуп."
Артельщику сказал Шестак.
"Не звёзды путь нам указали;
Не Боги всем нам помогали.
Могло всё выйти так и сяк...
Мы сами знатно потрудились,
Вот оттого обогатились!
XLI.
Ведь все мы из одной округи.
Мы - с трёх соседних деревень.
Есть родичи, есть братья, други...
Пытаем счастье, где не лень.
Здесь нам удача улыбнулась,
И работёнка подвернулась.
Такого не было б конца,
Коль не узнали б про купца,
И про несметные богатства,
Которые тайком хранит.
Пусть сам себя он в том винит...
Мы б не взялись за казнокрадство,
Когда б о нём совсем не знали...
Что ж делать? Слуги разболтали!
XLII.
Кого ж сокровища такие,
Во искушенье не введут?
Хоть не бандиты мы лихие,
Которых ценности влекут;
А ведь и то не удержались;
Хоть все вы долго сомневались,
Но всё ж послушали меня,
Не пожалев о том ни дня.
И мы всё верно расчетали,
Устроив у стены поджог:
Зардев там маленький стожок...
Подвалы нам доступны стали.
Когда же тайный склад нашли,
То все богатства увели.
XLIII.
Богатства в сундуки сгрузили,
Излазив вдоль и поперёк;
Под самым носом вывозили,
А им то было невдомёк,
Что там лежит в глубинах воза,
Под смрадной кучею навоза?!
Навоз, рассыпав у реки,
Отмыв везли мы сундуки,
Сюда - на двор сей постоялый,
Который прежде откупив,
Здесь свой оплот соорудив,
Сокрыли свой доход немалый,
От любопытных глаз храня;
Защиту золоту чиня.
XLIV.
Сокровищ груды сберегали,
Нас дожидаясь до поры,
Покуда золото таскали,
Мы из Всеславовой норы,
Два наших верных человека.
Их неустанная опека,
Для нас всё это сохранила,
От расхищенья заслонила.
Всеслав спросил меня однажды:
Где двое из мастеровых?
Ему ответил: дескать, их,
Услышав их моленья дважды,
Я с миром отпустил к родне.
Без них мы справимся вполне.
XLV.
Благодаря усильям нашим,
Свершился скорбный этот труд.
Не будем мы скорбеть по павшим.
Хоть думал я, нас проклянут,
В семействе у купца Всеслава;
Как вдруг жестокая расправа,
Их семью разом погубила;
Нам путь домой освободила.
Теперь не будет ни погони,
Ни мести, что я тоже ждал,
Забрав Всеславов капитал;
Помчат нас вороные кони,
Отсюда прямиком домой,
С богатством в милый край родной!
XLVI.
По-утру, съехав за ворота,
Растянется большой обоз.
Здесь постоянно возят что-то,
И золотом набитый воз,
Вниманье вряд ли привлечёт.
Хотя подвод несметный счёт,
Невольно вызовет расспросы.
На все докучные вопросы,
Негоже будет нам молчать.
Не вызывая подозренье;
Являя дружное смиренье,
Мы будем, вот что отвечать:
Что, дескать, мы везём пушнину,
Да инструмент, да солонину.
XLVII.
Под вечер, если доберёмся,
Мы до лощины "трёх ручьёв",
Потом до озера пробьёмся,
Наполним кубки до краёв;
Ведь непростую часть пути,
Удастся нам уже пройти.
Коль здесь никто не будет встречен,
Обоз не будет наш замечен;
Дорога дальше по-спокойней,
Проляжет серой полосой,
А там песчаною косой,
Пройдём вдоль брега. По достойней,
Приняв тот жребий, что суждён,
Минуем путь за десять дён."
XLVIII.
Так, вдоволь, уж, наговорившись,
И, всё артельным разъяснив,
Тщеславьем, как вином, упившись,
Сквозь дрёму что-то пробубнив,
Шестак, пристроив афедрон,
Спокойно погрузился в сон.
А Велимудр, от них таясь,
В безмолвном иступленьи злясь,
Услышав Шестака рассказ,
Для них невидим оставался.
Он, значит, верно догадался:
Шестак всё подтвердил сейчас;
Во всём признался он невольно.
Уж, было этого довольно,
XLIX.
Чтоб Велимудр, вскипев от гнева,
Себя едва в руках сдержал;
Чтоб из клокочущего чрева,
Рёв возмущенья прозвучал.
Но Велимудр свой рот рукою,
Зажав, неведая покою,
Вопросом прежним задавался,
И мыслею одной терзался.
Себе твердил он вновь и вновь:
"Так что ж мне делать? Как мне быть?
Как все богатства возвратить?"
Взывала убиенных кровь,
К нему и, требуя отмщенье,
Спослала в помощь провиденье.
L.
Всё также под телегой сидя,
Он, будто замер на мгновенье,
И, ничего вокруг не видя,
Нашёл желанное решенье:
Как действовать ему умело,
Чтоб совершить со мщеньем дело.
И далее без рассуждений,
Утратив толику сомнений,
Он тихо выбрался с подворья;
Коня галопом припустил;
Мрак его вскоре поглотил.
Он не искал ни в ком подспорья.
Копыт же конских мерный стук,
Пропал в ночи, как прочий звук.
LI.
С отмщеньем замысел коварный,
Стремится он осуществить -
Жестокий, хитрый и кошмарный,
Способный всех врагов сгубить.
По-мимо тех мастеровых,
Что с кучей денег дармовых,
Из их обширного поместья,
Сумели скрыться без возмездья,
Причислил Велимудр в врагам,
Свершавшим множество набегов,
Отряд тех самых печенегов,
Молившихся иным богам;
Подобно дикому зверью,
Убившим всю его семью.