Вторая жизнь (черновик)

Для тех, кто любит почитать.

Необходима редактура и корректировка.

«Хорошая жизнь не для всех»

Те, кто жил в нулевые в России, должен помнить это, без сомнения лихое время, время возможностей для одних, время выживания на краю гибели для других.

Девяностые закончились только по календарю, но жизнь еще полным ходом молотила народ своими несправедливыми политическими и экономическими жерновами.

Разделяя его на очень нищих, выживающих практически сельским, картофельным хозяйством людей и очень богатых, имевших хорошие, доходные должности в разных государственных или коммерческих структурах.

На этих хороших должностях можно было либо брать взятки, либо просто-напросто нагло и бесцеремонно воровать и воровать не по мелочи, как например канцелярию, а воровать вагонами.

Жернова времени или, быть может, правильнее сказать - жернова жизни, одних превращали в труху земную, годную только для удобрения ею кладбищ, а из других сотворяли чудо, лепили нового человека 21-го века, «хозяина жизни» в малиновом пиджаке в бронзе отливая худшие его качества, позволявшие ему добиваться успеха в это непростое, тяжелое и дерзкое для всех россиян время.

Маленький, не по росту, но по социальному статусу, молодой человек по имени Б. из маленького же, имевшего менее 100 тысяч населения города А. выживал в те лихие нулевые так, как умел.

Выгодно, как ему тогда казалось, женившись на молодой девушке с небольшим приданным он заимел в свое распоряжение авто-транспортное средство типа «каблучок» на котором и трудился, гордо определяя своё занятие модным тогда понятием «работать на себя».

В городе А, возможно по какой-то странной уральской традиции, этот ИЖ-2715 называли иногда ещё и «чебурашкой», хотя никаких схожих черт вроде больших ушей по разным бортам своего металлического корпуса данный автомобиль не имел.

Может быть, дело было в том, что за рулем его чаще всего сидели какие-то «крокодиловы гены», перевозившие разные мелкие грузы из одного места в другое? (Это была шутка рассказчика, не имеющая отношения к сюжету).

Так или иначе, истинных причин, подаривших столь странное название автомобилю нашего молодого человека сам он не знал, но был безумно рад тому обстоятельству что смог наконец-то вырваться из нищеты рабоче-крестьянского быта своей прежней семьи и влиться, после удачной женитьбы, в новую, претендуя на звание представителя модного сословного класса России 21-го века – мелкий предприниматель или, как он еще тогда официально именовался «индивидуальный предприниматель» или ИП.

Тесть его, подаривший ему после свадьбы этот «крокодиловоз», занимался в те годы частным извозом, что на рубеже девяностых и нулевых активно крышевалось местной мафией.

Пошла подобная традиция видимо со времён «горбачёвской» перестройки, когда при введении сухого закона водкой стали торговать таксисты, что называется «с колёс».

Как это было в точности тогда реализовано, молодой человек знать наверняка не мог, так как был в те годы еще слишком мал и буквально недавно пошёл по тем временам в школу.

Однако, имея некоторый жизненный опыт, к моменту нашего о нём рассказа, уверенно предполагал, что таксиста с водкой просто вызывали по адресу, оплачивали ему тариф за доставку и отдельно покупали у него втридорога «бухло».

Так это было или не так, достоверно может знать только наш пытливый читатель, живший в те времена будучи в более осмысленном возрасте нежели герой нашего рассказа.

А мы, чтобы не отклоняться от основной канвы нашего повествования зафиксируемся мысленно на том, что «каблучок» свой, вероятнее всего, наш герой получил в наследство именно с «водочных денег». Хотя сам этого не знал, да хотя если бы и знал, за большой грех почитать бы не стал.

Внешний же портрет нашего героя представлялся таким: стройный, смуглолицый, с зелеными раскосыми глазами, неглупый, всеми силами желающий обеспечивать новоявленную семью и недавно родившегося сына.

Образование как таковое в нулевые было по большому счёту бесполезно. Учили в основном на менеджеров, экономистов и юристов. Видимо это была дань моде, которую страна сама выбрала вступив на курс полного и безоговорочного слияния с западным миром.

А кто на западе сеет или пашет? Кто там на заводах работает? Кто занимается инженерными изысканиями, фундаментальной наукой, образованием или культурой?

Большая часть народа России рубежа девяностых и нулевых считала ответ на этот вопрос однозначным – никто.

На прекрасном и богатом коллективном западе все или торгуют или юристы. Так думал российский народ в своей массе и именно поэтому престиж рабочих профессий стремительно падал.

А в платных учебных заведениях учили тому, что было наиболее модно в общей массе сознания российского народонаселения – родители хотели своим чадам лучшего будущего и с радостью отдавали последние деньги за курсы экономистов и юристов.

Был подобный опыт «обучения» и у нашего молодого человека. Однако проучившись всего лишь один курс в местной шарашкиной конторе, осуществлявшей свою деятельность под лицензией какого-то непонятного московского однодневного института, коих по стране расплодилось больше, чем грибов после дождя, он это академическое обучение в конце концов бросил.

И удачно, как ему всё-таки казалось, женился, получил в наследство легковой грузовичок и начал заниматься еще одним модным занятием нулевых лет в России, а именно бизнесом, связанным с мелкооптовой покупкой мяса в одной соседней области, доставкой его на местный рынок и перепродажей с наценкой.

Ни о какой экономике или юриспруденции он тогда даже не помышлял. Когда он только начинал свою официальную трудовую деятельность, схема заработка была проста ему тогда и понятна как граненый стакан – тут с обманом купил, здесь с обсчётом продал, прибыль в карман.

В одну такую поездку за мясом напросилась, однажды, и его, новоиспечённая молодая жена.

В браке они были около года и успели уже родить за это время трёхмесячное дитя, мальчика, которым в основном занималась, его тёща.

Однако устав сидеть без мужа в одиночестве, без молодого мужа который постоянно находился вне дома, девушка выпросила себе место в кабине, о чём, впоследствии и пожалела.

Надо сказать отдельно, что будучи уже год расписанными официально, молодые люди, которым буквально накануне свадьбы исполнилось по 20 лет не знали и знать не могли, что такое счастливая семейная жизнь.

Разве это только регулярный и безудержный, животный по своей страсти секс?

Или совместные прогулки с коляской по небольшому городу?

Или быть может выезды на природу, совместные просмотры фильмов, посещения родственников на празднике и пьяные выяснения отношения между собой вовремя подобных застолий?

Конечно же нет, скажет вам рассказчик этой истории. Семья это что-то гораздо большее. Семья это еще и совместное воспитание детей, любовь друг к другу, взаимопомощь и сплетение душ настолько глубоко влияющих на мысли и поступки партнёров, что кажется, что вы уже не разные люди, но единое целое с едиными целями и общей душой, общей судьбой на двоих.

Однако часть этих истин молодоженам еще предстояло постичь. Пусть даже тогда, когда это понимание ничего уже не могло изменить в их окончательно разбитых отношениях.

Но сейчас, буквально после года совместной жизни, когда новизна совместного бытия еще сглаживала все неровности их совершенно разных и совершенно не подходящих друг другу характеров, сейчас, эта общая поездка за мясом, показалось им обоим достаточно хорошей идеей.

Таким образом, выделив своей молодой и красивой жене место по правую руку от себя, а стало быть и от руля, наш молодой индивидуальный предприниматель бросил за свое откидывающееся кресло холщовый, армейского цвета заплечный туристический рюкзак на кожаных застежках, вмещающий в себя как необходимые в дороге документы, так и разного рода полезные в долгом пути вещи. Бодро запрыгнул за руль своего «каблучка» и громко погудев на прощание родному городу. Резко ударил по газам своего автомобиля, скоро отправившись в привычный уже и обкатанный путь.

Дорога его лежала в соседнюю область, туда, где мясо стоило дешевле, а частных дворов с подсобным хозяйством и дворов с живой скотиной было гораздо больше.

Надо отметить, что преимущественно проселочная дорога в это осеннее время года была еще недостаточно хорошо, не по зимнему засыпана утрамбованным снегом и местами на ней проглядывала непривычная, для заасфальтированных дорог других городов, грязь, больше напоминавшая жидкую, хлюпающую слизь.

Однако многократно исследованный путь был для молодого водителя словно открытая книга и поэтому скользкой грязи на дороге он, на свою беду, вообще не боялся.

Сначала ему следовало по дороге своего родного городского округа добраться до бывшего, советского совхоза «Красная звезда».

Свороток, именно так местные жители величали поворот и съезд на дорогу к данному объекту заброшенного, но некогда прогрессивного сельского хозяйства, был расположен прямо за кривым, засохшим деревом, ярко и отчетливо видимым на фоне обширной, заброшенной же пашни, незаметно сливающейся с серым сентябрьским небом, да так, что наблюдателю становилось совершенно непонятно, где кончается твердь земная и начинается твердь небесная.

Дерево это не просто отмечало знак на поворот, при возвращении домой оно демонстрировало нашему герою-водителю что он практически уже дома, тем самым всем своим неказистым видом не пугая, а наоборот радуя его осознанием того, что многочасовая поездка подходит к концу.

Как правило, с учетом поездки до какой-нибудь «мясной деревни», поиска туш во время катания, забоя скотины, погрузки, оформление документов и обратного пути времени могло потребоваться более суток. И поездка эта не могла считаться такой уж безопасной или легкой.

Однажды весной, когда молодой и горячий предприниматель по имени Б из города А, только осваивался в поиске и доставке охлаждённого свежего мяса, на местный продуктовый рынок, он познакомился с хорошим «заготовителем» из местных, который за небольшую сумму подрядился заранее, по звонку за сутки договариваться о подготовке туш.

И вот в одну из таких поездок, когда его уже ждали с мясом на продажу, наш герой немного перепутал маршрут, не рассчитал время, переоценил силы и каким-то неведомым случаем угодил под самый вечер чуть ли не в центр распаханной для посевов земли.

До асфальтированной трассы было, можно сказать, что рукой подать, находилась она метрах, ну может быть в ста. Однако сумерки и полное непонимание поиска пути выхода из сложившейся ситуации заставили нашего индивидуального предпринимателя ночевать прямо в поле, и только уже утром, искать себе транспорт для спасения, который смог вытянуть его, на эту самую асфальтированную трассу.

А как-то летом, когда он вез в своем крытом кузове «каблучка» груз свиных туш, подпирающих собой потолок, из-под панели индикаторов вырвался яркий и жгучий огонь, ознаменовавший собой короткой замыкание датчика амперметра. Электрическая цепь была прервана и автомобиль встал как вкопанный. В июльскую-то жару, да с пятистами килограммами свинины в кузове.

Стоит оговориться, что герой наш права получил совсем недавно, а до этого нанимал себе в водители знакомого товарища, который возил его на этой самой «чебурашке», пока он сам права себе в пользование не заимел.

И в этой непростой ситуации, затушив штатным огнетушителем едва начинающийся под рулевой колодкой пожар, совершенно не понимая причины исчезновения электричества в проводке наш молодой водитель сначала долго и упорно голосовал себе в помощь попутчиков, согласившихся бы на прицепе отбортовать его до ближайшей автомастерской, а там уже, обещая обязательно заплатить за ремонт в свою следующую ходку, уговаривал местных автомастеров разобраться с поломкой его легкового грузовоза.

И хотя поломка оказалась копеечная и решалась прямой скруткой контактов проводки в обход сгоревшего амперметра, обещание своё об оплате он конечно-же выполнил и завёз мужикам в автосервисе в свою следующую ходку - бесплатную свиную голову на холодец.

Много было разных странных и необычных историй и до и после поездки с женой, и все их не стоит поминать прямо здесь и сейчас, однако именно эта поездка, с женщиной на корабле, первая и единственная, когда он взял с собой молодую супругу, чуть не закончилась трагедией.

Или всё-таки закончилась?

Поездка начиналась, что называется в ночь. На месте их ждали рано утром, а для того, чтобы добраться в указанное время надо было в дороге трястись около 10 часов – и машина при этом была не слишком быстрая и дорога их встречала и провожала достаточно разбитая.

В ту сторону происшествий практически не было, не считая того, что молодые слегка, по дороге, разругались.

Долгое присутствие в закрытом пространстве даже для максимально совместимых психологически людей является тем ещё нелегким испытанием. А наши герои перед женитьбой-то были знакомы всего лишь полгода, жили вместе около года, время в основном проводили порознь – муж пытался работать, жена пыталась воспитывать их совместное чадо, а сейчас они оказались скованными в тёмной кабинке грузовичка разработанного на базе автомобиля марки «москвич» фабрики автозавода «ИЖ» в котором из развлечений была одна только кассетная дека с надоевшими, до отрыжки, песнями, да ветер поющий свои странные песни в полуоткрытые окна автомобиля.

Ну. Добрались. Корявое дерево, знаменующее скорый поворот направо не пропустили.

Заброшенный совхоз «Красная звезда» проехали, выехали на тракт, по нему дали сколько положено километров, потом снова свернули на проселочную дорогу, проехали насквозь тот самый попутный город с автомастерской, и далее уже деревнями добрались до стационарного пропускного пункта ДПС с компьютером и обязательно дежурившим за шлагбаумом полицейским.

В сторону мясной области проверок как таковых не было, а вот на обратном пути, документы на мясо проверялись со всей строгостью закона: на каждой туше должна была стоять овальная печать деревенского ветеринара, такая же ставилась на выписке из реестра о том, что скотина реальная, не больная, не ворованная и перед отправкой проверенная.

Документ этот назывался «формой номер два» и подлежал обязательному предъявлению. При чем печати как на нём так и на перевозимых тушах были именными, ветеринарскими и должны были строго совпадать.

Герой наш взяток на дорогах никогда не давал. Принципиально. Всегда старался действовать по закону и все документы готовил заранее в полном порядке. Но в этот раз что-то пошло не по плану и на обратную дорогу такой «формы номер 2» на все туши не оказалась.

Большая часть скотины была оформлена как и полагается по закону, но вот какая-то одна заблудшая овца, купленная то-ли по дешёвке, то ли для личного потребления подобных сопроводительных документов не имела и для того, чтобы добраться до дома в обход данного стационарного поста ДПС, был выведан у местных знатоков контрабанды, отдельный, обходной, частично забирающий на земли Казахстана путь, по которому из соседнего государства «дальнобои» тоже, что-то такое частенько в Российскую Федерацию провозили.

Напомню читателю, что на дворе стоял 2001 год, время было мутное, все выживали как могли и идея отправится обходной дорогой казалась тогда очень даже удачной.

Сначала все шло как по плану. И даже не смотря на разыгравшуюся метель, сильный шквалистый ветер и значительное падение видимости обзора, гружёный мясом «каблучок» упорно и настойчиво плыл по волнам снежной поземки подобно контрабандному челноку.

Изредка по левому борту его обгоняли резво спешащие со своим грузом огромные фуры, создававшие сильные потоки ветра, завихрения от которых раскачивали «чебурашку» грозя ее вот-вот опрокинуть.

Но время шло, дорога, пусть и в обход, постепенно преодолевалась, бензина по расчётам хватало с избытком и все, вроде, было, как говорится «на мази́», пока бумажная карта Курганской области не продемонстрировала свою полную несостоятельность в отражении объективной реальности. Если ориентироваться на то, что в ней было написано, то впереди располагался короткий отрезок обычной проселочной дороги, преодолеть который было не сложно.

Но так виделось на бумаге. А в действительности?

А помните, с чего начинал наше путешествие описываемый семейный подряд? Поездка в ночь, по расхлябанный дороге. А вот на обратном пути значительно уже похолодало, местами выпал снег и там, где раньше была жижа, теперь появилась застывшая и крепкая мерзлота.

Было бы лучше, если бы они подъехали к указанной просёлочной дороге когда она была не застывшей? Навряд ли. Преодолеть её не получилось бы так же – слишком глубокие колеи оставили в ней регулярно снующие туда-сюда, тяжело гружёные фуры.

Зато и не было бы соблазна лезть в эту грязь и пришлось бы искать какой-то другой путь.

А так, выйдя из кабины и оставив в ней спящую от усталости жену, наш герой на глазок попытался измерить глубину колеи и внезапно понял, что с низкой посадкой его «каблучок» просто не достанет до почвы, сам он сядет брюхом на мель, а колеса провиснут в воздухе.

Однако сбрасывать «паленую» контрабандную тушку, которая ложкой дёгтя мазала весь его законный груз и ехать как полагается через таможню, нашему герою совсем не хотелось. Поэтому понадеявшись на удачу, наш горе водитель решил ехать по «камазной», трактовой колее, а по ее гребням так, чтобы углубления от грузовых колёс оставались под брюхом его малолитражного грузовичка.

Помолившись, по-привычке, всем безымянным богам которых он никогда не знал и собрав волю в кулак, не будив жену, он разогнался посильнее и выехал на данный чертов путь, проложенный контрабандистами на тяжелых фургонах.

Первые несколько секунд, а может даже минут, всё шло хорошо – машинка нашего путешественника резво ехала по гребням не теряя скорости, пропуская под своим днищем пустоту колеи, оставленную большими колесами КАМАЗов. И вот уже, в слабом свете желтых фар замелькал конец этого адского отрезка, казалось еще чуть-чуть и машина сможет выехать на нормальную, асфальтированную трассу, как вдруг одно из передних колёс предательски соскользнуло с почвы и провалилось в пустоту «камазной» колеи, а за ним и вся машина плюхнулась на центральный гребень всем своим полуторатонным весом. Грузовичок всё-таки сел на мель, но не только пузом, а еще и задним мостом полностью выбив из него все прокладки и смазку.

Это была, без преувеличения, огромная дорожная катастрофа.

Жена, разумеется, от такой встряски тут же проснулась. Начались совместные поиски решений, все переговоры происходили в очень напряжённой атмосфере, в ходе которой наш герой злился и на себя, и на автомобиль и на ситуацию и на свою, ни в чем, собственно, не виноватую женщину, которая именно в этот момент и начала жалеть о том, что присоединилась к этой поездке.

Не затягивая этот рассказ лишними подробностями, хочется сказать, что из колеи они, как-то, с горем пополам и с божией помощью, но всё-таки выбрались. Но вот ехать уже с прежней скоростью не могли – задний мост грузовичка, отвечающий за заднюю пару колес, без смазки скрипел на всю округу подобно взлетающему сверхзвуковому самолету, а скорость, которую автомобиль мог развивать в подобных условиях едва достигала 25-30 километров в час.

Так вот, оставшееся до дома расстояние в несколько сотен километров они, до самого утра и преодолевали.

Уставшие. Голодные. В холоде плохо прогреваемой кабины. На заново раскисшей с первыми лучами сентябрьского солнца дороге и засыпающие прямо на полном ходу.

И на одном из подъемов дороги, когда обзор поднимающейся машины оказался ограничен, произошло собственно то, что и должно было произойти – случилась дорожная авария.

Раздолбанная рулевая колодка старого легкового грузовичка ИЖ-2715, дающая огромный люфт, требовала к себе практически постоянного внимания, передние колеса автомобиля надо было регулярно выравнивать по центру, иначе их заносило то в одну, то в другую сторону.

Однако вместе с тем, что водитель уже изрядно клевал носом, постоянно останавливался, чтобы взбодриться и умыться холодной водой из канистры; вместе с тем, что жена его невероятно сильно устала от этой невыносимо долгой дороги, устала от той несправедливой нервотрепки, которую ранее устроил ей распсиховавшийся муж, устала от тряски по ухабам и уже беспробудно спала крепким дорожным сном, то и роль контролирующего штурмана, страхующего своего сонного водителя-мужа, она выполнить вовремя и в полном объеме никак не смогла.

На одном из холмов, поднимаясь по склону вверх, наш водитель не заметил, как машину в очередной раз увело в левую сторону и колеса увязли в той самой, склизкой осенней грязи так невовремя растаявшей под утренним солнцем. И на самом гребне этой заасфальтированной волны, на встречу им вылетел гружёный чем-то тяжелым и здоровенный по своей массе грузовик.

Вывернуть колеса вправо и уйти от столкновения с ним было уже невозможно, как из-за грязи, сковавшей колёса, так и из-за запоздалой сонной реакции, которую попытался проявить на мгновение очнувшийся от сна рулевой «ипэшник мясовоза», услышавший перед смертью гулкий, как похоронный удар в колокол, предупреждающий гудок летящего навстречу грузовика.

Случилось трагическое столкновение лоб в лоб - тяжелый грузовик смял морду легкового грузовичка как гармошку и насмерть покалечил обоих, сидящих в кабине пассажиров, которые погибли на месте.

А на календаре стояло 11 сентября 2001 года. И дома их всё ещё ждал трёхмесячный сын, которого они оставили на время поездки понянчиться у тёщи. 

«Труп Шрёдингера – жив или мёртв»

«Природа не терпит пустоты. Любое незанятое пространство стремится быть замещённым кем-то или чем-то: вода ручейками рек заполняет утопленные между гор низины; люди, как и все прочие живые существа всеми возможными способами расширяют ареал своего обитания; мысли, порой даже самые нелепые, заполняют свободную от них голову, не давая мозгу даже малейшего шанса оставаться пустым, а солнечные лучи освещают и обогревают холодный мрак вселенной. И именно во вселенной рождается космическая инфляция, заставляющая всё сущее разбегаться друг от друга на бесконечные расстояния с бесконечно увеличивающимися, воистину космическими скоростями»

«Что за дрянная аудио-лекция» - сквозь дремоту подумал я и попытался пошевелиться. Но, не тут-то было – руки и ноги были намертво зафиксированы тугими повязками, а сам я, как будто был бы привязан к кровати устаревшей конструкции, той, что предательски выдавала свой возраст скрипом панцирной сетки, раздающийся в глухой пустоте при каждом моём, малейшем движении.

А радио, поскрипев частотами, деловито тем временем продолжало: «Тяга к вечному расширению и страсть к бесконечному познанию заставляют бытие не сжиматься в сингулярность, не схлопываться в бесконечно малые космические дыры планковской величины, а наоборот, данная тяга любого разума – мыслить и, следовательно, существовать в конечном итоге и образует конструкцию вечного двигателя время в котором является всего лишь локальной, малозначительной величиной характеризующей отдельно взятую вселенную, коих на гипотетической карте «первородного бульона космической инфляции» раскидано бесчисленное множество этим вселенным - легион».

«О, как, прямо библейская проповедь…легиооон», - подумал я и попытался открыть глаза.

Однако перенос материи через пространство являлся очень трудозатратным действием и моя попытка разомкнуть веки оказалась ничем не легче попытки голыми руками сдвинуть с орбиты Луну – глаза как будто бы намертво слиплись и категорически отказывались открываться.

«Хотя, нет, - продолжало дребезжать радио, - космическая инфляция как будто бы уже мало влияет на объективное окружение текущего человеческого мирообитания, если его сознание живо и способно взаимодействовать и воспринимать окружающий его мир.

И это несмотря на то, что видимая нам часть вселенной является всего лишь малой обзорной величиной того громадного пузыря метагалактики, которая образовалась во время большого взрыва и явило собой незначительный островок упорядоченного набора космологических констант.

Констант, заставляющих мир вокруг нас развиваться и эволюционировать в неизменных и понятных нам рамках наблюдаемых физических законов».

«Так, - подумал я, - не хочет ли мне этот радиолектор неведомого пола дать подсказку о том, что видимая часть, а значит и глаза, не самое важное в моем текущем положении восприятие реальности? Что главное ощущать себя в бытие, взаимодействовать с ним и что может быть мне следует просто на просто обратить внимание на другие органы чувств и именно от них собрать информацию об окружающем меня месте»?

По передаваемым в сознание сигналам, исходящим от низшей точки моего онемевшего копчика, только лишь панцирная сетка удерживала меня от неминуемого падения в неизведанную бездну. А это значит, я был практически в весьма и весьма подвешенном состоянии, чтобы это не значило.

А радио тем временем деловито продолжало гундеть: «Но там, где-то там, за недосягаемым взгляду и, казалось бы несуществующим краем этой стремительно расширяющейся метагалактики по прежнему существует, а может быть наоборот - «не существует» в привычном нам представлении - «не пространство» той самой, первородной космической инфляции, которая как первородный же, космический бульон, постоянно вскипает спонтанными пузырями «больших взрывов» дающих начало привычному нам бытию, привычному нам пространственно-временному континууму».

«Континуум говоришь… - подумал про себя я и попытался представить, на чём и где могла стоять столь странная конструкция, удерживающая меня в своих объятиях подобно пиратскому гамаку, - либо тюрьма, либо больница». Ничего другого мне на ум не приходило. А раз, согласно радиолекции, первородная инфляция лепила пузыри метагалактик подобно пирожкам, почему бы моему предположению просто не оказаться истинным?

Ведь только в подобных режимных учреждениях до сих пор такого рода лежаки и использовались. Ну или это мог быть ещё какой-нибудь санаторий времен советского союза. Хотя, опять же, очень сомнительно. На пенсию и заслуженный отдых я еще не заработал – слишком молодо я себя ощущал.

И поэтому я мысленно пожелал себе больницу, так как оказаться в санчасти тюрьмы мне категорически не хотелось. Ну, знаете, как оно обычно желается: «господи, ну хоть бы не тюрьма» и всё в таком духе.

И стоило мне определиться с желанием, как радио мои размышления снова перебило.

«И здесь, только здесь – в мире реальных макро-объектов движущихся по орбитам нашей метагалактики в танце невероятных космических скоростей…

…здесь, только здесь – в непонятном микромире квантовых запутанностей, нарушающих законы логики и законы причинно-следственных связей…

В этом окружающем нас физическом пространстве и возникает в конечном итоге понятное и привычное нам, явно наблюдаемое и чётко измеряемое ощущение движения и покоя, которое даёт нам полное представление о том, с какой скоростью и в каком промежутке «времени» мы движемся относительно чего-бы то ни было; с какой скоростью движется окружающее нас бытие; с какой скоростью мы воспринимаем его изменения с позиции своего внутреннего, личностного «Я».

И в этот момент радиоприемник кто-то пошевелил. Я четко услышал, нет, можно даже сказать ощутил всем нутром как пространство вокруг меня пришло в какое-то неуловимое, микроскопическое броуновское движение и зажило реальной жизнью. Словно квантовая запутанность из той самой лекции пришла в движение. В точности так, как я слышал мгновение назад по радио.

Сон в руку, а радиолекцию в печать. А она не прекращало вещать…

«Время… - вот что порождает «космическая инфляция» в чреве своего первородного бульона, изрыгая вовне пузыри «больших метагалактических взрывов» в каждом из которых тотчас начинают тикать часики неизбежной энтропии и ещё большего расширения.

То самое – время, которое невозможно пощупать, отсыпать, распылить или заморозить и которое является всего лишь мерой и величиной демонстрирующей нам нестатичность бытия, его постоянную изменчивость, его беспокойство, его суматошность.

И это, воспринимаемое всеми нами время, может существовать только там, где существует движение, где есть наблюдаемая жизнь, где всех нас ждёт неминуемая и окончательная смерть».

И сразу после слова «смерть» наступила гнетущая тишина. Не было больше скрежета помех, не было голоса, рассказывающего про космические тайны, не было даже щелчка какой-либо кнопки, подсказывающего выключение радиоприемника.

Всё вокруг заполнила пустота и вакуум безвоздушного, а следовательно, и беззвучного пространства – как будто кто-то или что-то поставило на паузу то самое, броуновское, хаотичное движение квантово-запутанных частиц, неощутимо мельтешащих вокруг меня, поставило на паузу само время и дало мне возможность подумать над тем, где и как я оказался.

Дало мне возможность вспомнить о своей смерти.

И я вспомнил… я вспомнил свою смерть, вспомнил страшной силы удар от врезающегося в лоб моей легковушки здоровенного грузовика.

Я вспомнил рулевую колонку, насквозь пронзающую узкую кабину своей иглой и впечатывающую меня рулевым колесом, подобно бабочке, в водительское, откидывающееся по необходимости кресло.

Вспомнил двигатель, вероломным гостем проникающий в кабину, ломающий мне ноги на множество раздробленных костных осколков. Вспомнил застывший в сплющенной груди, свой, так и не рожденный крик ужаса и боли, который не смог из себя выдать из-за перебитых рёбер, в объятиях которых были уже намертво зажаты, опустошённые последним выдохом легкие. Мне просто нечем было уже кричать, воздух покидал моё тело вместо с душой, с последним ударом остановившегося сердца.

И вспомнил накатившую на меня, спасительную, успокаивающую и обезболивающую темноту.

«От такого удара не выживают - подумал я, лежа перебинтованный на кровати, - я определенно мёртв и нахожусь…»

Щёлк... – кто-то сменил частоту и радиоприемник начал как будто с того же места, на котором прежде остановился.

«А это значит, что находитесь вы в персональном, только что созданном вами пузыре новой вселенной, коих, в бульоне космической инфляции, возникает бесчисленное количество именем легион. И при каждом рождении новой души, и при каждом её ощущении себя в бытие пузыри эти множатся и множатся до бесконечности.

И хотя в каждой, отдельной взятой метагалактической вселенной, локальное время может идти как угодно быстро или тянуться как угодно долго, может остановиться или вообще даже пойти вспять, но в глобальном плане, относительно всего этого сборища больших взрывов являющих собой абсолютный мульти-универсум - «абсолютное время» представляет из себя «вечность» в рамках которой все события, во всех точках инфляционного бульона, происходят одновременно и единомоментно, никогда не начинаясь и никогда не заканчиваясь, т.е. вечно бегая по кругу как эпилептические, дергающиеся в стопкадре сцены, поставленного на паузу видеофильма состоящего из одного, вечно пустого кадра, кроме которого, ничего больше и нигде не существует».

Щёлк…и снова наступила тишина.

«Я определенно где-то умер. Или кто-то умер вместо меня. С точки зрения абсолютного времени, в этих параллельных вселенных всё происходит здесь и сейчас, сразу и со всеми и надо ещё хорошенько разобраться, твоя ли это была судьба, которую ты только-что вспомнил» – подумал я в тишине.

Легкий, запоздалый, поставленный на паузу в момент моей смерти, ужас начал потихоньку подбираться к моей нервной системе, посылая сигналы мозгу, чтобы в свою очередь уже тот впрыснул мне в тело конскую дозу адреналина.

Впрыснул для того, чтобы я начал запоздало бояться. Бояться неизведанного и непонятного своего состояния. Бояться уже наступившей для меня смерти, которая, не смотря на вариативность параллельных вселенных, казалась мне уже неизбежной и произошедшей непременно только со мной.

И тем ужаснее мне становилось от мысли о том, что раскрыв свои слипшиеся, от, как будто бы, вечного и беспробудного сна очи, я увижу перед своим ошарашенным от неожиданности лицом не какое-то там – приятное и ярко-радующее своими тёплыми, солнечными лучами зрелище, но с точностью до наоборот – моему мутнеющему от животного страха взору, предстанет какая-нибудь разлитая в воздухе сумрачная хмарь – гармонично дополняющая антураж и обстановку средневековой пыточной камеры.

А стены её будут грязными от копоти вечно кадящих котлов преисподней в кипящем масле которых те самые, вечно красные от непереносимой жары черти, будут прямо при мне варить себе суп из бессмертных, но безмерно грешных человеческих душ.

И длиться это зрелище будет вечно. Ведь я был грешен. Как и все на земле. А значит иного исхода для себя я и не ждал.

Страданий, страданий и вечных мук - вот встречи с чем я подсознательно опасался и именно поэтому уже не спешил так скоро открывать свои накрепко зажмуренные глаза.

Я держал их закрытыми от страха. Я ждал продолжения лекции, ждал, что она подарит мне хоть какую-то благостную надежду на то, что – всё со мной будет только хорошо. И радиолекция мне эту надежду всё-таки подарила.

Щёлк…

«Не бойся, ведь смерти нет. Её нет потому, что абсолютный мульти-универсум изначально был, есть и будет бесконечно целостным и невообразимо вечным, а все мы, все те, кто в нём существует и осознаёт себя как личность, все мы не более чем информация о форме организации материи в рамках вечно изменяющихся, от одной вселенной к другой, космологических, в кавычках, констант.

Все мы - цифровые копии цифровых копий. Бегающие по кругу. В хороводе лично для нас виртуально смоделированных и персонально расчитанных лент Мёбиуса. Лент, помещенных в невообразимо огромный вычислительный центр сразу и самостоятельно появившегося… - квантового, абсолютного мультиуниверсума… Сразу и самостоятельно закончившегося… - квантового абсолютного мультиуниверсума…

Сразу и самостоятельно начавшегося сначала и снова по своей воле завершившегося квантового абсолютного мультиуниверсума, вечно движущегося по бесконечному кругу своей собственной, квантово-персональной ленте Мёбиуса, который подобно гробу на колёсиках везет и везет наши бессмертные души в вечность нескончаемого бытия.

Ведь абсолютный мультиуниверсум навечно зафиксирован в «первородном бульоне космической инфляции», где каждый большой взрыв является всего лишь одним единственным кадром кинопленки, одной большой кинотеатральной постановки воистину божественного размаха.

И каждый такой «мета-галактический-кинокадр-пузырь» неизбежно должен быть связан подобием «квантовой запутанности» с другими, такими же себе подобными «пузырями», заполняющими этот инфляционный первородный бульон в точности так же, как кадры кинопленки связаны между собой их физическим, нитроцеллюлозным носителем.

И учитывая это бесконечное для нашего ограниченного восприятия количество кадров - больших вселенских взрывов, на этом бесконечном отрезке абсолютно глобального времени, каждая такая вселенная неизбежно должна представлять из себя зеркальную параллельность какой-то своей точной копии, в которой возможно всё и даже то, что где-то ты всё еще жив…»

Щёлк…

- Хватит, - раздалось внезапно резкое, старческое и недовольное брюзжание какого-то человека, который, по всей видимости, всё это время радиоприемником и управлял, - я думал он с собой что-то дельное принесет, этот наш новенький, а он вместо рассказов о природе, рыбалке, свежескошенной и жаркопахнущей луговой траве, какие-то заумные, бредовые и банальные мысли транслирует. Больше мы этой ерунды здесь слушать не будем, понял, Покемон?

Обращение «Покемон» относилось явно не ко мне, так как в ответ на это имя кто-то совсем рядом от меня, а конкретно справа, активно заёрзал и засуетился, заскрипел точно такой же панцирной сеткой и даже издал несколько малопонятных звуков

«Значит я в этой камере, или быть может палате, совсем не один» - точно решил я.

Не один, но и своего местоположения толком не ощущал, находился, как будто-бы в полной дезориентации, в беспомощности, с ощущением нереальности происходящего и с полным отсутствием какого-либо разумного объяснения сущему – ведь если я умер, то как я мыслю?

А если я мыслю, следовательно я существую и вовсе не умер?

Натурально, как будто в круговорот мыслей какой-то чёрной дыры угодил и выхода из неё нет. Или даже сам ей стал. И укутался страхом. Как одеялом. Чтобы от другого, ещё большего страха себя оградить.

И единственным выходом, а точнее первым шагом в борьбе с ожидающим меня и пугающим «до чёртиков» будущим, было то самое, единственно возможное в моей ситуации действие – открыть, наконец-то, свои слипшиеся от страха глаза и столкнуться с объективной реальностью – какой бы пугающе-неизведанной она для меня не оказалась.

«Опен юр айс», - сразу вспомнилось мне, - «Открой глаза, Дэвид Эймс», говорила герою Тома Круза его любимая и бесконечно недосягаемая для него женщина в художественном фильме - «Ванильное небо».

В моём одном из самых любимых фильмов.

«Открой глаза…Открой… Открой их уже наконец-то!» - подначивал меня какой-то настойчивый, внутренний голос, которому я с потрохами в итоге и сдался.

Тянуть с развязкой этого первого и возможно последнего для меня действия, действительно не имело уже никакого смысла: слишком долго, бесконечно долго лежал я в этой сковывающей все мои конечности неподвижности, слишком долго находился я в состоянии мучительной неопределенности, чувствуя себя как тот «кот Шредингера», зависший между двумя противоположными ипостасями – то ли жив, то ли мёртв.

Жив я или уже мёртв? Ответа я не находил.

А раз никакого разумного объяснения происходящему я, в таком состоянии, обнаружить не мог, то значит и глаза надо было в любом случае уже открывать – ничего бы это действие уже не изменило.

И будь оно, что будет…

Но перед этим, набрав в себя побольше откуда-то взявшегося в избытке свежего воздуха…

- Да будет свет!!! – заорал я во всю мощь своих, внезапно и без какого-либо сбоя сработавших голосовых связок, уподобляясь в этом отчаянном крике новорожденному младенцу, мечтающему подальше оттолкнуть от себя сжимающий его грудь страх перед неизведанностью своего будущего бытия.

И свет по-настоящему стал – звёздочками запрыгал и заискрил он в моих слегка открывающихся глазах, звездочками после удара, которым наградил меня мой старик-сосед игравшийся до этого с радиоприёмником.

Удар его ладони пришелся наотмашь по левой стороне моего лица. Пощечиной наградил он меня после крика и срывая свой голос сам очень грозно на меня закричал:

- Ты чего здесь орешь? Богохульник! Богом себя возомнил? Света решил всем нам дать? Он был, есть и будет с тобой или без тебя, - и уже чуть тише этот старик продолжил, - завязывай тут давай со своими истериками. А то санитары прибегут. И зафиксируют тебя. Приземлят, да так сильно, что текущее давление тебе периной пуховой покажется, но всё для того, чтобы ты слишком высоко в своих мыслях и фантазиях не улетал. Помалкивай, одним словом. Тебе все равно не улететь, ты ведь не бабочка - как то уже совсем грустно закончил свою речь старик.

А я, после открытия глаз, смог наконец-то, более-менее подробно оглядеться. 

«В больничной палате»

Легкое головокружение появившееся после оплеухи соседа стало слегка проходить. Голову уже не трясло, сознание постепенно прояснилось и блестящая муть, россыпью бегающих в глазах звёздочек тоже начала рассеиваться.

Теперь я отчетливо понял, что нахожусь в больничной палате с четырьмя стоящими вдоль стен больничными кроватями.

Всего их было по две с каждой стороны – одна, пустая и незаправленная, рябила в глазах своей панцирной сеткой ровно впереди меня, еще две, «паровозиком», заправленные, стояли вдоль правой стены.

Спереди, за моими ногами, палата заканчивалась массивным, заставленным всяким хламом деревянным подоконником, среди которого виднелся и старый, по-видимому, советский, небольших размеров продолговатый, прямоугольный радиоприемник.

Над подоконником массивно возвышалось огромное, во всю ширину больничной палаты, зарешеченное окно, просвечивающее, сквозь свои мутные стекла, зелеными ветками макушки какого-то дерева стоящего вровень за ним.

Сзади, по всей видимости, располагалась дверь и стена. Но их я видеть не мог, а мог только предполагать или чувствовать их затылком, так как шевелиться по прежнему никакой возможности не имел.

«Туго спеленали», - подумал я и осмотрел своё тело-«мумию».

Сквозь эластичные, опоясывающие мои чресла бинты не проглядывало ни сантиметра живой плоти. Даже лицо было наглухо забинтовано. Это я чувствовал кожей. Ко всему прочему я был еще и примотан какими-то кожаными ремнями к металлической раме своей кровати. Будто действительно тот, кто меня спеленал, опасался что я ненароком улечу.

Осматриваться я мог только вращением глаз. Голова как и тело была полностью неподвижна. И за то время, что я проинспектировал своё положение в пространстве, в палате ничего примечательного до сих пор не произошло.

Старик, ударивший меня, стоял лицом к окну и сгорбившись над подоконником что-то неспешно там перебирал. Одет он был в армейскую тельняшку, широкие, больничные, серого цвета пижамные штаны и стоптанные на пятках кожаные тапочки.

Если бы не тельняшка, его можно было бы смело принять за типичного, отдыхающего пенсионера советского санатория.

Похожих стариков – академиков и ученых, частенько показывали в фильмах сталинской эпохи.

Прическа его была тоже под стать стародавним киногероям – серые, клочьями взъерошенные волосы, торчали в разные стороны и видимо никогда не знали расчёски.

Вдоволь насмотревшись на этого престарелого «морячка» в тельняшке, я постарался переключиться на второго своего соседа, благо он сидел на дальней от меня кровати и мне было достаточно слегка скосить глаза вправо, чтобы разглядеть его во всех подробностях.

«Наверное это и есть Покемон» - подумал я.

И вправду, что-то неестественно игрушечное проскальзывало в его положении, которое он занял на кровати.

Поджав под себя ноги, Покемон сидел в позе «лотоса», однако не медитировал, а что-то увлеченно крутил в руках и если лица старика я еще разглядеть не успел, то лицо «Покемона» виделось мне достаточно отчетливо – зеленовато- смуглая, а может быть просто долго не мытая от грязи кожа, крючковатый нос, хищный взгляд и ряд гнилых зубов – впечатление Покемон вызывал крайне отталкивающее, однако никакой угрозы я от него не чувствовал.

Удовлетворив своё любопытство незаметным подглядыванием за вторым своим соседом я решил было переключиться на разглядывание потолка и стен, но старик, имени которого я до сих пор так и не узнал, резко повернулся в сторону сидящего на кровати «Покемона» и громким голосом задал ему простой и не по ситуации примитивный вопрос:

- Чифирок будешь?

Волшебное слово «чифирок» возымело на «Покемона» воистину магическое воздействие.

Подскочив на кровати будто ударенный током, он спрыгнул на пол и прямо босыми ногами начал отплясывать вокруг старика то ли чечетку, то ли какой то другой ритуальный танец, сродни тому, что аборигены Океании выплясывали вызывая дождь.

В подражание им, он ещё успевал и бессмыслицу какую-то петь, повторяя её слова по кругу словно ритуальное заклинание.

«Чифирок, чифирок, давай чифирок, я своей жизнью живу, давай чифирок, чифирок, чифирок, не лезь ко мне гнида, я своей жизнью живу. Чифирок, чифирок»

- Сейчас, подожди. Да угомонись ты, – несколько раздраженно отреагировал на столь бурную активность «Покемона» приоконный старик и я, наконец-то смог мимолетно увидеть его лицо.

Однако, к моему глубочайшему сожалению, лицо старика ничем выдающимся не отличалось: вытянутое, сухое и серое. Разве что морщинистое настолько, что возрастом он напоминал тысячелетнего старца.

Естественно тельняшка, как я уже повторял, весь этот гротескный вид значительно портила и вместо неё, больничных штанов и стоптанных тапочек ему к лицу больше бы подошел холщовый саван с капюшоном да пара огненных крыльев за спиной. И тогда точно, образ «ангела смерти» стал бы неоспоримо законченным.

- А ты, - прервал мои раздумья старик, - ты чая хочешь?

Странно, что в отношении меня в своём предложении он не стал использовать жаргонное слово «чифирок», на которое так бурно среагировал «Покемон». Однако и на чай я согласиться тоже никак не смог.

Вместо попытки хоть как-то осмысленно ответить на предложение соседа, рот мой, еще недавно оравший на всю палату «да будет свет», не мог сейчас издать ничего вразумительного, кроме какого-то еле жалкого кряхтения. Как будто я все силы на этот крик и потратил.

Старик на секунду задумался. А потом очень резво подошел ко мне, вплотную придвинул свое лицо к моему и вдумчиво уставился своим пронзительным взором в мои глаза.

Так мы друг на друга некоторое время и пялились.

- Да ты парень не простой, как я погляжу – промолвил старик, отодвинувшись от меня, после чего сел рядом на самый краешек моей кровати и продолжил озвучивать свой странный диагноз, - и чай-то тебе пока не нужен и бездна в твоих очах слишком глубока. Я там так ничего разглядеть и не смог. Видимо не зря твоё радио такие заумные передачи транслировало. Не каждый такое поймет. Но внутри тебя как будто бы целая вселенная. И не одна. А действительно числом легион.

Старик неторопливо встал и задумчиво направился к своей излюбленной, импровизированной полке из подоконника.

- Покемон - вон, простой как три копейки – ему в глаза посмотришь и вся его никудышная жизнь видна как белый лист бумаги. Так же, тремя строчками и читается. А у тебя там, в глазах, целая череда жизней. Разных. Запутанных. Но твоих. И скрытых от постороннего взгляда. Лишь ме́льком проскальзывают они по поверхности твоих глаз словно падающие звездочки, пронизывающие непроглядную глубину ночного неба, - как-то не к месту, но очень поэтично закончил старик.

- Ладно! – хлопнув ладонью по подоконнику, словно вынес окончательное заключение старец, - есть главврач, вот пусть он с тобой и разбирается. А моё дело маленькое, чаем всех новых гостей привечать. Фёдором меня зовут, если что. А ты своё имя потом назовёшь.

С этими словами Федор забрал у Покемона так долго мусолившийся в его ладонях предмет, оказавшимся на проверку пустым пластиковым стаканчиком из-под йогурта.

Старик плеснул в него немного горячей, коричневатой жижи и вернул этот пластиковый стаканчик обратно, прямиком в скрюченные покемоновские руки с рядами нестриженных, грязных, словно когти ногтей.

Покемон радостно попытался вернуться на кровать, но Фёдор грозными словами согнал его с насиженного места: «на свою иди, на свою, хватит на моей рассиживаться». После чего сел на своё место сам, задумчиво уставился на меня и начал неспешно потягивать горячую жидкость из своей пластиковой кружки.

А я, воспользовавшись этой спонтанной и такой удачной паузой, попробовал еще раз пошевелиться или хотя бы толком разобраться, почему мне так туго, тесно и неуютно в этом опоясывающем меня с ног до головы, импровизированном одеянии состоящим из эластичных бинтов.

Попытки пошевелить ногами или руками к какому-то ощутимому успеху не привели – все мои конечности действительно были очень туго зафиксированы и ощущение было такое, как будто бы меня не просто обмотали словно мумию, теми самыми плотными эластичными бинтами, которые я отчетливо видел и ощущал.

Но предварительно их будто растянули до недосягаемых разуму границ солнечной системы, потом обмотали ими меня до последнего кончика бинта, а затем уже «окукленнного» меня замуровали в деревянный, с закрывающийся крышкой гроб. При этом гроб был как минимум на два размера меньший, нежели представлял из себя официальный, медицинско-научный объем моего реального, физического тела.

Очень тесно было в этих бинтах, да ещё и привязанным к кровати. Чувствовал я себя очень и очень скованным.

Ну, знаете, это когда в дорожный рюкзак «надежды», собираемый перед самым последним и самым окончательным путешествием в один конец в судорожной спешке пытаются утрамбовать сначала все наворованные или даже заработанные за долгую, материальную жизнь «рубашки», ранее принадлежащие к очень дорогой коллекции чьей-то «розово-голубой мечты» над формированием которой потрудился лучший кутюрье современности по имени «алчность».

А потом, туда же, в раздутый от непомерных ожиданий «прижизненный багаж», клали ещё радиоприемник с электробритвой, чтобы всё это всенепременно там, при себе сразу и оказалось – авось пригодится!

И носки. И пару пар туфель. И бабушкин сервиз – всё туда, всё на тот свет.

И переносной телевизор. И стиральную машинку. И холодильник.

А также собаку, вредных соседей, жену с детьми и вообще всю ту бесполезную память о прожитой жизни, которая долгими десятилетиями складировалась в подкорке очень мягкого и беззащитного к ударам судьбы головного мозга, предусмотрительно спрятанного великой природой под крепкими костями черепной коробки.

Для большей сохранности.

Но в итоге, всё это «хозяйство» путешествующего в один конец человека, как будто бы раздувало физический «саквояж» его личности до, воистину, вселенских размеров. После чего всей тяжестью накопленного жизненного опыта формировало внутри своих невидимых границ давление сопоставимое по величине разве что с тем, что формируется внутри черной дыры.

И здесь же, согласно всем открытым физическим законам современности, время останавливало свой бег, как в точке сингулярности, а вечность и мгновение навсегда теряли между собой какое-либо различие. В точности, как в том пузыре метагалактики из радиолекци, вскипающем в бульоне космической инфляции.

И именно так я, по совокупности всех осмысленных факторов, сам себя сейчас и ощущал: отправленным в какие-то неведомые дали «путешественником», лишенным, при этом, какого-либо права на выбор точки прибытия, но под завязку заполненного первобытными страхами потери своей собственной личности, а именно страхом потерять тот самый рюкзак «жизненного опыта» с которым меня в эту долгую дорогу и отправляли.

Я боялся не смерти с которой уже смирился и понял, что она совсем не страшна и ничем не отличается от жизни. «Смерть — это словно вторая жизнь» - невпопад подумал я. Я боялся потери своего прижизненного, личностного Я. И именно памяти о нём в своём сознании так и не находил.

«Радиотерапия»

Щёлк…и радиоприемник снова заговорил.

«Суммарная однородность космической инфляции порождает в итоге однородность внутри пузырей вселенных – внутри метагалактик, где каждая в них частичка бытия представляет из себя неподвижную структуру пространства, но, не времени».

Фёдор зачем-то снова начал играться с радиоприемником. А я не возражал. Всяко разно лучше слушать этот псевдонаучный и космо-философский бред, чем предаваться унынию о потерянной личности.

Ведь я даже момента своей смерти в достаточных деталях, как не старался, никак не вспоминал – куда я ехал и зачем? Один или с кем-то? Я и имени своего не знал и лица своего не помнил.

Щёлк…

«Время на удивление легко и подвижно, не спрессовано и подобно ветру скользит через бесконечно разросшийся лес, в котором плотно спрессованные деревья были, есть и будут сложной структурой неподвижных веток.

Лесу, где ни один листик не имеет возможности всколыхнуться в пустоте, так как пустоты этой попросту не существует и каждая часть одного, казалось бы, индивидуально стоящего дерева окружена со всех возможных сторон такими же частями других деревьев, формирующих, в итоге, вселенское пространство внутри метагалактического пузыря».

- Это они про прессованный китайский чай сейчас говорят? – внезапно обратился ко мне с ехидным вопросом Фёдор.

Радио на это мгновение заглохло, хотя Федор к нему даже не притронулся. Оно как будто ждало моего ответа.

Кряхтя и откашливаюсь, сиплым, но уже вполне членораздельным голосом я задал Федору встречный вопрос:

- Ты меня-то, почему об этом спрашиваешь? Я за эту радиопостановку ответственности не несу. Это ты там кнопками щелкаешь. Ты его включил, оно для тебя и вещает.

Ответ как будто взбодрил меня и добавил мне сил, я почувствовал зарождающуюся жизнь под эластичными бинтами, как будто мертвое тело стало снова оживать набираясь сил в разговорах и спорах со случайным собеседником, так, как это происходит у энергетических вампиров.

- Ошибаешься, незнакомец, радиоприемник как раз твой. Тебя сюда прямо из морга вместе с туристическим рюкзаком и притащили. Санитар наш ме́льком на этот мешок посмотрел, радиоприемник оттуда выудил, мне его быстро вручил, а котомку твою унес на ответственное хранение к главному врачу. Поэтому и радиопередача она для тебя. Это то, что ты должен вспомнить, это твои собственные мысли, которые ты перед смертью обмозговывал. Ох и мудрёно ты ими заворачивал…

Щелк…

«А время, как ветер, состоящий из абсолютно нейтральных к любому взаимодействию частиц, насквозь проходит через эту намертво спрессованную и вечно неподвижную структуру леса, деревьев и веток, выбирая каждым своим ветренным ручейком только тот листик, только на той веточке и строго того дерева, которое в этот момент времени должно оказаться живым, подвижным и готовым для восприятия»,

- Ну, я же говорил – кулинарная радиопередача про китайский спрессованный чай «пуэр», который надо перед употреблением размачивать, но не водой, а временем. Отлейка мне времени чуток, Покемон – хрипло смеясь обратился Фёдор к соседу, протягивая ему свою полупустую кружку, - чая попьём.

- Чифирок, чифирок, я своей жизнью живу – привычно прочирикал похожий на чертёнка Покемон, но ничего из своей импровизированной кружки Фёдору так и не отлил, жадина.

- Ладно, не велика потеря, слушаем, что там твоё радио дальше расскажет.

Щёлк… - Фёдор крутанул там на корпусе какое-то колесико и голос существа непонятного пола привычно зазвучал в нашей нескучной палате:

«И временем этим управляет любой наблюдатель, пусть даже человекоподобного типа, который просто не понимает, что всё, что видит его глаз, есть лишь микроскопически малая часть огромного массива информации, подвластная лёгкому и практически неуловимому дыханию его жизни, ветру времени над которым он властен с момента своего появления на свет, с момента своего самоосознания.

Он видит только то, на что был настроен в момент своего зарождения, что должен, что хотел увидеть изначально, так как сам по себе, является в сути своей абсолютно нейтральной частицей времени, которая осознает себя как нечто среднее между «Я в прошлом», «Я в моменте» и «Я в будущем».

- Не, ну ты понял? - как будто обращаясь к Покемону, радостно заметил Фёдор, - а диктор-то дело говорит - мы все тут сами по себе. Каждый после смерти становится тем, в кого верил. И жизнь наша по-настоящему начинается только здесь, в посмертии. А там, до этого, до второго нашего, посмертного рождения, там, что мы считали реальной жизнью, была лишь предварительная репетиция нашего будущего бессмертного существования. И ты всё это при той, при своей нулевой жизни открыл? - посмотрел уже на меня Фёдор, - ай, молодец. Не простой ты парень, ой не простой.

Ничего не понимая и не желая присваивать себе чьих-то заслуг, я только негромко вымолвил:

- Ничего я не открывал, я вообще не понимаю, о чем идет речь и не знаю, какое ко мне отношение имеет весь этот безумный радиоспектакль.

Но Фёдор меня уже не слушал, а продолжал менять на радиоприемнике каналы, пытаясь найти побольше передаваемой в эфир информации.

Щёлк…

«Но ни одна частичка этого животворящего ветра времени не может в действительности иметь хоть какое-то движение, ведь она тоже спрессована и заморожена, и закована в намертво неподвижной и навсегда вечной структуре пространства, которое было, есть и будет всегда и имя которому абсолютная вечность.

Пространство мертво и неподвижно всегда и навсегда. А движение лишь иллюзия, создаваемая переосмыслением себя в данный момент, так как личность наблюдателя формируется за счёт того опыта, который является не более чем маршрутом, по которому его «Я в моменте» скачет как по кочкам болота времён, отталкиваясь от «Я в прошлом» и устремляясь к «Я в будущем».

Ведь время… время в болоте пространства лишь локальная, частная функция, призванная своим краткосрочным воздействием на вечность только лишний раз его монолитное постоянство и подтвердить».

- Ну все правильно. Именно так говорил тот старый ученый из мультфильма про парня из прошлого: это не наш космический корабль летит сквозь вселенную, это вселенная движется сквозь всех нас. Тут кто-то диск с записями этого мультсериала с того света притащил – поделился со мной разъяснениями Фёдор – я смотрел, мне понравилось. У нас здесь в холле, в красном уголке тогда телевизор с ДВД плеером стоял. Создатели того мультсериала тоже много чего о вечности поняли. Слушаем дальше. Мне кажется, мы приближаемся к развязке этого радиооткровения.

Щёлк…

«И жизнь. Та самая жизнь наблюдателя, является не более чем переосмыслением этой частицей «Я – себя», когда они связкой «Я – есть» проходят, в общей структуре времени, через моменты своего прошлого, в настоящем и по отношению к будущему.

И когда она, жизнь «Я в моменте», своё собственное переосмысление и видоизменение по старой доброй традиции воспринимает как эволюцию бытия, в котором несёт на себе опыт прожитого существования и где идентифицирует себя, как некий биологический объект движения, она, эта жизнь «Я в моменте», всё равно не понимает, что это не мир и не вселенная и не абсолютный мультиуниверсум движутся по космологическим орбитам и проходят через время, запущенные каким-то творцом с заранее задуманным планом.

Нет. Все с точностью до наоборот.

Движение обратно ощущениям, ведь личность это просто внезапно осознавший себя ветер времени, разбитый на части состоящие из маленьких «Я прошлое», «Я в моменте» и «Я будущее», который методом переосмысления как бы несётся сквозь непроглядную, для человеческого глаза, тьму, неподвижного и спрессованного леса и ещё до того, как глаз его успеет эту тьму воспринять, а мозг его успеет этой тьме ужаснуться, ещё до того, как сложившаяся со временем личность успеет себя в панике окончательно потерять, умереть и заковать себя в неподвижности мертвого пространства, еще до всего этого личностного апокалипсиса совершается сложный трюк под названием «куда попал, туда и целился» - мир вокруг нас становится таким, каким мы хотим его видеть, но, ещё до того, как мы поняли и успели это осознать и захотеть».

- Так много ты слов на такую банальную истину потратил, даже траннсерфинг реальности Вадима Зеланда короче-бы смог это объяснить – окружающая тебя реальность есть всего лишь проекция твоего сознания. Ты этим сознанием как фонариком из темноты тот самый спрессованный лес освещаешь, заставляя время шевелиться в угоду твоим желаниям. Просто тупой во время земной жизни мозг, тупой не по содержанию, но тупой по скорости работы своих нейронов, в этой своей задержке восприятия не успевает осознать, что мысль материальна и поэтому вечно живёт в прошлом, когда никакое желание уже невозможно исполнить. Но вот буквально материальной мысль становится после смерти. Когда нервную систему из восприятия реальности мы исключаем и воспринимать бытие начинаем всем массивом, всей вселенной, сразу и без задержки. Короче бла-бла-бла и все такое. Едем дальше. Этот кусок был слишком простым – поставил свою рецензию Фёдор.

Щёлк…

«И, чтобы не стать истуканом, неподвижным трупом и мёртвой материей, человек, бредущий сквозь тьму веков, дыханием своего разума запускает время и формирует перед собой целую вселенную, выхватывая только те листья, тех веток, строго того дерева, которое он непосредственно в данный момент хотел обойти, или же наоборот, на которое он, как по стволу, желал бы вскарабкаться, чтобы тем самым с ним провзаимодействовать и зафиксировать его как объект окружающей себя реальности.

И время, оно не линейно. Особенно после смерти, когда дыхание твоего разума оживляет вокруг тебя всё и сразу, ещё до того, как мысли твои успеют это желание осознать.

Ведь нет больше прослойки, теперь уже мёртвой материи похороненного под землей тела, которая тормозила осознавать реальность в «Я моменте» мгновенно.

И органы чувств и несовершенный биологический мозг который создавал задержки между идеями, формирующими твои последующие мысли; мыслими – трансформирующиеся в желания о том, что здесь и сейчас должно материализоваться; биологический мозг, который конфликтовал с тем пространством, которое ты своим дыханием времени как истинный и единственный наблюдатель хотел бы воочию сразу же создать и узреть – этот неповоротливый, мясной механизм-прослойка остался в условном, личном для тебя прошлом, закопанным на данный момент в землю и медленно там подгнивающим трупом, формируя более сложные химические соединения с покинутой тобой материей земли».

- Время оно может и не линейно, - подал свой голос Фёдор, - и, наверное, оно даже циклично и скорее всего им вполне себе можно управлять – но я в этом моменте пока не разобрался и не научился этого делать. Поэтому и застряли мы все здесь на веки вечные. Хорошо хоть, что умирать больше не придётся.

Щёлк…

«И этот аспект дарует свободу мысли, так как смерть тела уничтожила посредника и выпустила из оков этого закрытого ящика сознания – незамутненный и чистый, ничем не связанный и полностью нейтральный ко всему окружающему поток частиц «Я в моменте», которые звонкой вереницей неведомой музыки устремились сначала к потолку больничной палаты, а затем сделав несложный переворот мёртвой петли с легкостью пролетели сквозь дверь в больничный же коридор, дабы создатель, хранитель и владелец их смог оказаться в прошлом и сделать будущее таким, каким он его видел, каким он его запомнил, каким его зафиксировал и с каким бы взаимодействовать в дальнейшем бы хотел».

Щёлк…Щёлк…Щёлк…

Но больше из радиоприемника не доносилось не звука.

- Забавная была радиопостановка, - вынес свой вердикт Фёдор, - особенно финал. Про больничную палату. Ты как будто предвидел, что здесь окажешься, но, как и чем ты тут управлять собрался, я так и не понял. Зато я понял точно, что автор этот именно ты. И имей в виду, что ты еще при жизни выбрал себе именно такое посмертие – место в больничной палате, определив его за созданное лично тобой.

- В одном ты правда слегка или не слегка ошибся, - поправляя свои седые волосы молвил мне Фёдор, – ты тут не один такой умный, каждый хочет управлять вселенной, не привлекая при этом внимания санитаров. Но лишь самые смелые выходят за двери этого воистину сумасшедшего дома, так как проекции твоего сознания обретают на стенами данной обители слишком неуправляемую силу и надо иметь очень стойкое самообладание, чтобы своим желаниям противостоять.

- Но, это если в пустоши направишься, а если просто по Улице погулять, там тебя другая засада ждёт, сосредоточенно продолжит Фёдор, - нам подобные давно поделили этот мир на зоны собственного влияния, и чтобы просто по своему собственному городу прогуляться надо обладать либо очень ценными для обмена ресурсами, либо просто быть очень наглым и не бояться потери пары сотен лет персонального времени на восстановление после аннигиляции.

- А в остальном, - продолжал Фёдор, - ты все верно в своих рассуждениях подметил. Ты властен над своей вселенной после смерти. Но для того, чтобы в неё попасть тебе нужно проложить туда путь. Через хаос и пустоши, через огонь и воду и медные трубы, через ад и рай и только потом у тебя получится оказаться ровно в том абсолютно подвластном тебе месте, которое только тебя одного всю эту вечность и ждало.

И задумавшись на пару секунд он продолжил.

- А сейчас ты просто в отстойнике, в чистилище, в месте между мирами куда стекаются все, и те, кому по пути с традиционными религиями и те, кто верил во что-то своё, все, у кого нет религиозного мастера-проводника, все, кому выпала доля или создать свою собственную вселенную или навечно зависнуть в мешанине чужих. Даже агностиков и атеистов бывает сюда ненароком заносит. Нечасто, но такое случается. А этим то точно по судьбе не позавидуешь.

И на этих последних словах Фёдор как будто бы осунулся, сгорбился, скрючился и стал меньше. И мне стало понятно, что кто-кто, а он здесь находится уже целую вечность. И он ей уже давно не рад и по горло ей сыт.

И все что я услышал из радиоприемника, все то, что он приписал моим прижизненным догадкам, было здесь для него далеко не новостью.

Но как именно и как правильно пользоваться силой мысли в мире, где каждый владеет этим умением не хуже тебя не поддавалось для Фёдора разгадке.

А узнаю ли этот ответ я, должно было показать только время, которого у нас, как я понял, было в избытке, а именно – целая вечность.

«Встреча с главврачом»

Вечность тянулась неспешно. Сколько прошло времени с момента моей беседы с Фёдором я уловить не мог. Ничего примечательного не происходило, Фёдор продолжал сидеть задумчиво сгорбившись, а Покемон, судя по всему, вообще заснул, так как с головой закутался в одеяло и не подавал никаких звуков.

Я пытался в какой-то момент собрать все воедино, все свои разрозненные мысли и воспоминания, но они никак не хотели поддаваться учёту и каталогизации и плюнув на это дело я зафиксировался на главном: я умер, я в больнице, я не могу пошевелиться, в больнице есть главный врач и, как сказал Федор, пусть он со мной и разбирается.

И стоило мне только закончено сформулировать свою последнюю мысль, как радио собственным ходом запустилось и без посторонней помощи начало вещать нам «утреннюю зорьку», со всеми физическими упражнениями, которые следовало прилежно выполнять, предусмотрительно расставив ноги на ширине плеч.

На Покемона это ровным счетом никакого впечатления не произвело, он так и спал, уткнувшись закутанной головой в подушку, а вот Федор слегка засуетился, поднялся своей кровати и снова начал что-то там у себя на подоконнике перебирать. При этом к радиоприемнику он и пальцем не прикасался.

Продолжалась эта странная радиогимнастика очень недолго, может быть минут пять или семь, это если брать на веру ощущения моих внутренних, биологических часов. И сразу после того, как приемник заткнулся привычным уже, фирменным своим щелчком, тотчас над моей головой раздался щелчок другого рода – дверь в нашу палату наконец-то отворилась.

За время моего осмысленного здесь присутствия такое происходило впервые и мне было очень любопытно узнать, кто это там пожаловал к нам в гости. Не прошло и пяти секунд, как интерес мой был полностью удовлетворен – в поле моего обзора вступило двое санитаров в типичной белой униформе и с колпаками на головах.

Я сразу, почему-то вспомнил повесть Булгакова «Мастер и Маргарита», а также тот эпизод, в котором поэта Ивана Бездомного помещали в психиатрическую клинику. Вспомнил я и слова Федора про сумасшедший дом, которые посчитал до этого не более чем аллегорией на местные порядки. Но сейчас, глядя на этих рослых молодцов, мне стало понятно, что были они очень похожи на образы, сыгранные актерами в постановке романа Булгакова срежиссированной Бортко. И глядя на их угрюмые лица, стало понятно и то, зачем на окнах решётки и что за больница такая, в которой меня содержат.

Бравые молодцы, постояли буквально пару секунд посмотрели на меня и один другого без церемоний спросил:

- Как считаешь, он сам идти сможет?

- Может и сможет. А может и нет. Надо попробовать.

Меня они опрашивать на этот счёт даже не стали, и сразу, весьма по деловитому начали расстёгивать кожаные ремни, один из которых сдавливал грудь, а другой ноги. Еще один держал в неподвижности голову и застегнут был на лбу.

- Перчатки ему наденьте, медицинские. И носки. Олухи. Вы ведь не хотите, чтобы он раньше времени узнал о себе то, чего знать не должен? Пусть главврач его сначала подготовит – послышалось со стороны окна.

Один из санитаров злобно было зыркнул глазами на не к месту подавшего голос Фёдора, но за перчатками и носками быстро сбегал. Отсутствовал он недолго, видимо подобного добра в этом дурдоме было предостаточно и дефицита тряпья и перчаток тут не испытывалось.

Пока они оба напяливали на меня кто перчатки, а кто носки, я молча лежал и разглядывал облупившийся потолок. И думалось мне, что это как-то странно – посмертие, чистилище, где-то недалеко должны были находиться и райские кущи и геена огненная, а у них тут в дурдоме потолок небеленный. Как это так? Непорядок.

- И халат с капюшоном ему найдите. Вы голову ему в прошлый раз кое как перебинтовали, половина же наружу торчит. Капюшон накиньте. Негоже его таким через отделение вести. Другие пациенты пялится на него будут, а потом ненужные вопросы станут задавать.

И снова это был командующий Федор. И снова санитары нехотя и как-то даже зло повиновались – отыскали мне толстовку с капюшоном и на молнии, а потом уже, не дожидаясь очередной подсказки Федора догадались и штаны притащить.

И вот, после всех этих утомительных манипуляций и туда-сюда переворачиваний моего тела на кровати, одним мучениям наступил конец, но за ними тотчас последовали другие – санитары попытались меня посадить.

А я сидеть вертикально не мог. Заваливался сразу же на бок после каждой попытки прислонить меня спиной к стенке. Пробовали они раз пять, не меньше, начали даже ругаться, иногда матом и снова на помощь с советом к ним пришел уже вездесущий Федор:

- Носилки катите, те самые, на которых вы его сюда из морга и привезли. Забыли что-ли? Всему вас учить надо, охламонов, - опять пронеслось через палату недовольное брюзжание со стороны окна.

Никаких репрессий на Фёдора за последний, нелицеприятный эпитет от санитаров не последовало, а вот носилки на колесиках они привезли достаточно быстро, бодро меня на них переложили и выкатив из палаты повезли в неведомую даль.

Даль эта, к слову сказать, оказалась достаточно близкой, менее минуты мы ехали по широкому коридору, размеров которого хватило бы, наверное, еще на одну такую коляску рядом. Это, если бы двухстороннее движение потребовалось бы вдруг организовать. Но, так как моему транспортному средству была выделена отдельная полоса, никто нам не мешал, если не считать решетки с дверью, через узкий проем которой мою коляску пришлось впритык протаскивать.

А за этим заслоном, справа от решетки, нас уже ждал кабинет главного врача данного сумасшедшего дома, беседы с котором я ждал пуще, чем с самим Господом Богом. Ведь не смотря на очевидную смерть и попадание в загробный мир, последнего я так до сих пор и не встретил, а вот человек в белом халате оказался здесь на удивление главнее самого Бога.

Это и интриговало, и одновременно внушало тревогу. Что я ему скажу? А о чем он меня спросит? Скоро я должен буду это узнать.

В кабинет главного по больничке меня пропихнули вместе с коляской без каких либо происшествий, ширина дверного проема позволяла. Единственное, что кабинет этот очень сильно меня удивил своим неестественно богатым убранством, резко контрастирующим с обшарпанным потолком коридора, по которому меня сюда везли.

Кабинет, даже на кабинет-то не особо походил, скорее какая-то лаундж зона при ночном клубе – приглушенный свет, мягкие кресла, в одно из которых водрузили моё кукольное, по всем параметрам тело, прохлада кондиционера и приятная, спокойная музыка завершали картину.

Но весь этот странный антураж удивительным образом дополнял и подчеркивал странного вида ночник, возникший здесь, как будто бы из эпохи советского союза – ночная прямоугольная лампа, установленная в центре комнаты и являющаяся единственным полноценным источником света, испускала, через круглые декоративные дырочки, проделанные по четырём её сторонам, яркие разноцветные лучи, которые окрашивались в разные цвета просвечивая через разноцветные же, пластиковые листы – синий, красный, зеленый и желтый.

«В детстве мама мне покупала такую же, внезапно вспомнил я».

И крутясь по своей оси на приводе состоящим из примитивного электромоторчика, жужжание которого было еле слышно сквозь волны расслабляющей музыки, эта лампа отбрасывала замысловатые узоры, рисуя их на стенах как будто бы лазерными лучами, которые превращали темную, успокаивающую всем своим видом комнату в некое подобие космической обсерватории.

Я чувствовал себя космонавтом, вышедшим в открытый космос. И это ощущение меня удивительным образом радовало и бодрило.

- Как вам обстановка? – донесся откуда-то из дальнего угла вопрос, произнесенный достаточно молодым голосом, - располагает к беседе?

- Пока я у вас нахожусь, я больше слушать привык, беседовать трудновато – таким был мой ответ.

- И всё же, - настойчиво произнес мой невидимый собеседник, - поговорить нам с вами всё-таки придется и поговорить придётся откровенно – закончил он властным тоном и вышел в белом халате прямо под лучи крутящегося во все стороны псевдокосмического ночника.

Главврач, оказался под стать своему голосу и был действительно молод и, судя по лицу, властен и амбициозен. Темные прилизанные волосы, как будто бы чем-то умасленные, очень удачно сочетались с очками из половинок круглых линз, вправленных в тонкую, хромированную оправу, водруженную на его тонкий нос больше для придания модного стиля, нежели с какой-то практической точки зрения, так как смотрел он на меня всё равно только поверх очков.

Под белым, распахнутым халатом виднелась черная, обтягивающая водолазка, а общий демократический образ завершали простые по кройке, узкие джинсы и белые, стилизованные под кеды кроссовки.

Если бы он поднес к своему лицу красное яблоко, то стал бы похож как две капли воды на молодого Стива Джобса, основателя американской компьютерной корпорации «Эппл».

И тут, словно прочитав мои мысли, доктор без всякой церемонии и даже еще не представившись вытащил из правого кармана белого халата красное яблоко и надкусив его, обратился ко мне:

- Угощение и питье я вам пока не предлагаю. Вы ещё слишком слабы. Да и раны ваши могут начать кровоточить. Именно поэтому мы вас так туго бинтами и обмотали, чтобы наружу, знаете ли, внутренности не вывалились. Вы ведь пережили какую-то страшную катастрофу? – как бы невзначай поинтересовался у меня доктор, делая такой вид, будто бы ему и так всё обо мне известно, а он просто хочет услышать это именно от меня.

- В том то и дело, что не пережил, раз я здесь нахожусь. К тому же, у вас же история болезни должна быть, - парировал глухим голосом я, а потом уже более уверенно добавил – мы ведь в больнице, а не на кладбище. Вы должны сами знать, с чем меня сюда доставили.

- Ну, вы ведь, наверное, уже должны были догадаться, что у нас здесь не хирургическое отделение, а я вам не травматолог, - расхаживая вокруг ночника и задумчиво пережевывая яблоко продолжил разговор этот человек в белом халате, - я главный врач Психо Неврологического Диспансера, сокращенно ПНД и задача моя состоит не в том, чтобы вылечить ваше тело, которого вы уже лишились. Я должен вылечить ваше сознание! – резко закончил главврач психушки и пристально уставился на меня.

- Сознание? А почему не душу? — по простому спросил его я.

- Мы этот термин здесь не используем.

- Это еще почему?

- Потому, что души нет. Есть только тело, состоящее из органов и есть сознание, в основе которого лежит нейронная сеть головного мозга. Всё. Никакой души данный конструкт не подразумевает и все эти фантазии не более чем пережитки старого религиозного прошлого.

- Очень интересно, - пробормотал я и на минуту задумался. Попал на тот свет, а здесь концепцию души отрицают, - А как же все эти религиозные догматы? Боги и дьяволы? Черти и ангелы? Их, стало быть, тоже не существует?

Не заметив, что последние вопросы я задал в слух, я немного смутился. Однако у главврача это не вызвало ровным счётом никакого удивления, и он мне достаточно подробно на этот вопрос ответил.

- Религию здесь мы никоим образом не отрицаем. Все религии важны, все религии нужны. Вопрос возникает только в их массовости. Чем больше паства – тем сильнее вера. Дьявольщина и прочие темные силы тоже, вполне себе научная данность…

- …научная? - я чуть не поперхнулся, если было бы чем…

- Да вы и сами со всем этим столкнетесь, в своё время. Нас посещают представители всех конфессий, как в виде энергоинформационных субстанций ЭИСов, жаждущих найти свое место после смерти, так и их «покупатели» с той стороны, их религиозные проводники.

На последних словах этот психиатр для покойников громко рассмеялся.

- Не пугайтесь, мы просто привыкли называть их так по аналогии с армейской практикой. Знаете, когда на пункт сбора привозят призывников, из разных воинских частей за ними приезжают офицеры сопровождения, так называемые «покупатели», которые и конвоируют их для прохождения службы в разные рода войск. Вот и у нас тут точно также. За каждым рано или поздно кто-то приходит.

- А Фёдор?

Доктора будто передернуло. Было видно, что упоминание этого имени вызывает у него стойкое неприятие.

- И за Фёдором кто-нибудь, когда-нибудь, обязательно явится. И я очень надеюсь дождаться этого момента. Но давайте вернемся к разговору о вас.

Отложив изрядно обкусанный огрызок в сторону, доктор отошел куда-то подальше за лампу, сел в поджидавшее его там кресло и начал чем-то шуршать. Как будто занялся заполнять какие-то бумажные формуляры.

- Нам надо прояснить с вами несколько простых формальностей, прежде чем я назначу вам курс подходящего лечения. Давайте начнем с простого, как вас зовут?

«Лечения? подумал про себя я, - а от чего меня в потустороннем доме для душевнобольных собрались лечить? Тем более, если я уже умер, тем более, если у меня даже души нет»?

- Нет, не имени, ни фамилии, ни возраста своего я не помню. Всё что я помню, это последние мгновения перед смертью.

- А поподробнее можно? – с удивлением поинтересовался доктор, - обычно ЭИСы помнят о своем земном существовании гораздо больше…

Я рассказал ему всё, что помнил о последних секундах своей жизни – и гудок встречного грузовика, и удар рулевой колодкой в грудь, проламывающуюся рулевым колесом грудную клетку, ломающиеся двигателем ноги и темноту. А потом своё появление в палате.

Доктор всё подробно записывал и не перебивал, а когда я закончил, на некоторое время он молчаливо задумался.

Подумать хотелось и мне.

Я не понимал пока здешних порядков, не знал, почему я оказался в посмертном сумасшедшем доме, не разбирался в том, что со мной происходит, но что-то меня во всём этом очень сильно смущало. Как будто меня пытались запутать и обмануть, но в чем именно сами еще не разобрались. Как будто ни я, ни этот странны в белом халате субъект, так до конца и не понимали, что произошло и как это будет развиваться дальше. Но явно и понятно здесь было только одно – мы друг другу с этим доктором уже обоюдно не доверяли, и никто из нас не хотел другому чего-то лишнего сболтнуть или в чем-то ненароком проиграть.

Легкая взаимная неприязнь между нами наметилась как-то сразу.

- Доктор, - вопросительно прервал затянувшееся молчание я.

- Да, можете называть меня доктор, так что там у вас за вопрос, мой дорогой пациент – как-то очень весело ответил он мне сидя где-то там в темноте и шурша своими бумажками.

- Со мной были какие-то вещи? Я могу их получить обратно? Кажется, при мне была сумка или рюкзак.

По внезапно возникшей паузе было понятно, что вопрос мой застал доктора врасплох. Но, то ли врать он не хотел, то ли здесь так было не принято, доктор без лишних слов встал со своего места, ушёл еще куда-то глубже в темноту своего кабинета, какими-то дверцами шкафов там поскрипел и из темноты, словно профессионально брошенный баскетбольный мяч в меня внезапно полетел холщовый, защитного цвета рюкзак наподобие тех, с которыми туристы и грибники в лес ходят – объемный, тяжелый, наполненный чем-то плотным.

Реакция у меня сработала молниеносно. Несмотря на еще буквально недавнюю слабость и невозможность самостоятельно ходить, руки мои без малейшего усилия среагировали как на автомате и я мгновенно поймал ими приближающийся ко мне объект.

Да. Это определенно был он, саквояж моих надежд, заплечный груз всей моей жизни, весь мой опыт и вся моя личная информация. И это был не просто рюкзак, это был сам Я.

Трясущимися от нетерпения руками, неловко орудуя ими в перчатках, я кое как расстегнул кожаные ремешки и обомлел – внутри мешка содержалась абсолютная, беспросветная, плотная и объёмная тьма.

Даже редкие, отражающиеся от стен лучики ночника при попадании на видимое, или правильнее сказать невидимое содержимое моего рюкзака, поглощались им без остатка, словно это было абсолютно темное тело, не отражающее ни одного фотона солнечного света.

- Удивлены? - подал голос из своего кротового угла доктор, — это вы зря. Мы чужое здесь не присваиваем, обманом никого не держим, не пытаем и не издеваемся. Даже не врём! Хотя, казалось бы, как будто сам Бог велел запутывать заблудшие личности, ну, т. е., какой-то там из них, например бог Лжи. Но, нет, мы искренне заинтересованы в том, чтобы помочь вам самим разобраться в своих верованиях, определить свою религию, выбрать себе проводника и отправиться с ним в полагающееся только вам место. Такая вот у нас миссия. И она, кстати говоря, весьма неплохо вознаграждается.

Но об этом потом. А сейчас, давайте условимся на следующем – я возвращаю вас в наблюдательную палату к Фёдору, так как в общие палаты вам пока рано. Осваивайтесь, приходите в себя, старайтесь побольше двигаться. А если появятся какие-то вопросы, обращайтесь напрямую ко мне. Спросите доктора у любого дежурного санитара, пункт их дежурства находится прямо напротив вашей палаты.

Ну а я пока выпишу им рекомендации на ваш счет, пропишу некоторое лечение, подумаю над вашим питанием. Пока всё, можете быть свободны. Идите. А, и, да, рюкзак можете забрать с собой, вдруг в нём еще что-то новое обнаружится. Радиоприемник ведь там как-то оказался.

Хищным прыжком доктор внезапно преодолел разделяющее нас расстояние, за секунду промчался через всю комнату и приблизившись ко мне нос к носу, уставился прямо в глаза:

-Знаю, видите, всё знаю, и про радиоприемник знаю, и про ваши радиопередачи и беседы с Фёдором. Всё знаю и ничему не препятствую. Такие у нас тут правила. Здесь не тюрьма, а временное содержание тех, кто сам ещё не понял, куда хочет попасть… а глаза у вас и вправду бездонные…

Зачем-то и как-то неуместно невпопад закончил столь странным образом наш разговор доктор и развернувшись ко мне спиной указательным пальцем лево руки показал мне на закрытую дверь.

- Идите своим ходом, - проговорил на прощание он, - я уверен, у вас теперь это прекрасно получится.

И он оказался прав. Взяв в охапку рюкзак с непроглядной пустотой, еле двигаясь и с трудом помогая себе занятыми рюкзаком руками, я кое как поднялся со своего кресла, доковылял до двери, покинул эту странную комнату и как будто в полусне добрался до своей палаты.

Кажется, в этом пути мне кто-то даже помогал, то ли другие больные, то-ли сердобольные санитары. Кто-то меня поддерживал и указывал мне путь, а когда я уже оказался возле своей, ставшей мне как будто родной кровати, там уже и сам Фёдор помог мне поудобнее на неё улечься, любезно подложив под голову на удивление мягкий рюкзак с самостийной пустотой.

Так я некоторое время уставившись в потолок и пролежал, пока радиоприемник, по своей привычной традиции, самостоятельно не включился и не прокукарекал всем нам начало нового дня.

Время было 8 часов утра.

Новый день, новой жизни, на том новом свете, только-только начинался.

«Разговор с Федором»

- Ну что, как тебе наш аналитик? – без обиняков начал свой допрос Фёдор, - тотчас сев на кровать рядом со мной, как только санитары удалились.

- Психоаналитик, ты хотел сказать, - несколько устало ответил ему я.

- Да не, натурально, аналитик и есть. Из фильма, из «Матрицы», которого на место «Архитектора» поставили.

- Ни первого, ни второго я не знаю. Наверное, мы о каких-то разных фильмах говорим. В моём Нео просто убивает агента Смита, и история на этом заканчивается.

В этот момент в палату, не дав нам закончить разговор, вошли санитары и медсестра. Последняя несла шприц с каким-то лекарством. Мне, если честно, не очень хотелось позволять им ставить себе какие-то непонятные препараты, однако раз правила того требовали…

Федор сразу же угрюмо замолчал, пересел на свою кровать, отодвинулся подальше к окну и начал оттуда, из угла молчаливо за всем наблюдать.

Укол не получился ни с первого, ни со второго раза. Сколько сестра не старалась, иголки шприцов неизменно ломались, и вся жидкость в них заключенная просто разливалось обширным пятном по бинтам и одежде, пропитывая их своей резко пахнущей влагой.

Попытке на пятой, сломав очередную иглу шприца, медицинская компания отправилась восвояси, возможно держать совет с Доктором, или как его называл Фёдор с Аналитиком, а пока их не было, он снова резво подсел ко мне и начал что-то быстро тараторить мне в ухо, так, как будто нас кто-то посторонний мог ненароком услышать.

- Если ты не видел фильм «Матрица» дальше первой части, значит ты умер еще до 2003 года и где-то около 20 лет скитался по непонятным местам. Такого раньше здесь не случалось. Новопреставленный, как правило, максимум в течение нескольких дней из трупа выходит, у каждого по-разному, кто там каких обычаев придерживается. Но все неизменно появлялись в нормальном, не изуродованном теле, никому никакие перевязки никогда не требовались, да и по срокам никто так надолго где-то там между мирами не задерживался.

Мы и сами, если разобраться, место между мирами, - не останавливаясь продолжал шептать мне на ухо Фёдор, - есть мир Нижний, туда скоро Покемона заберут. По нему и так видно, даже внешне, что чертенком он еще при жизни был. Есть мир Высший, оттуда архангелы всякие спускаются и праведников или просто верующих к себе забирают, а есть такие как я, а возможно и как ты – неприкаянные. Каждый из нас своей дорогой идёт. Но никто и никогда с задержкой на два десятилетия сюда не попадал. На моей памяти такого никогда не было. А память у меня добрая, я, почитай, с начала времён здесь торчу.

- Не понял, - перебил я его монолог, - с каких еще начал времен? 4,5 миллиарда лет, что ли, кантуешься, с начала образования земли или того больше, с начала Большого Взрыва, который 13,5 миллиардов лет назад, судя по науке, произошёл?

- Да, нет, не настолько я древний, конечно же – слегка, отодвинувшись от меня обижено промямлил Фёдор, - и динозавров я не застал и много чего еще, но радио твоё….

- Что, радио? – внезапно заинтересовался я, - оно, что, без меня включалось?

- В том-то и дело, что включалось, и целую лекцию мне историческую прочитало, пока тебя не было.

Про Денисовского человека. Останки такого были в пещере в Алтайском Крае обнаружены. По историко-географическим меркам совсем уж рядом с нами.

- А мы, где? – с легкой надеждой в голосе поинтересовался я, чувствуя учащавшееся внутри себя дыхание. Хотелось проверить свою догадку. Знал ведь уже ответ, еще в кабинете Аналитика вспомнил, как на лампу его поглядел – у меня в детстве такая же была, она мне слегка память и прочистила - так, где мы, насколько далеко от Алтайского Края?

- Да, почитай, около двух тысяч километров, на Урале мы, радио твоё мне даже об этом рассказало. Вот я и подумал…

- Что ты Денисовский человек, - закончил с иронией я. – а ведь и меня при жизни Денисом звали. Я это в комнате Аналитика вспомнил, когда он мне рюкзак в руки кинул.

- Вот те раз... – занервничал и засуетился вокруг меня Фёдор, - а ты видел, видел все эти совпадения? То радио само по себе включится, когда не надо, то вещи какие-то странные рассказывать начнёт, когда его никто не просит…

- То Аналитик берет красное яблоко в тот самый момент, когда я от него этого жду.

- Ты это, не сходи с ума, давай, тут что-то не чисто. Я все части «Матрицы» посмотрел и мысль меня одна не покидает, что у нас тут всё как там. Один тут у нас, пациент из живого мира, затянул с жизни своей все четыре её части. Вот я сходство и уловил. А вообще, каждый тащит сюда то, что ему дороже.

- А как же – богатство на тот свет не заберешь?

- Так то богатство – золото, брильянты, счета всякие в иностранной валюте, которые тут никому и даром не нужны, - пустился в пояснения Денисовский Фёдор, - а мы забираем самое для нас ценное и дорогое, такое, что никакими деньгами не измерить – эмоции и воспоминания. Чувства. Переживания. Кусочки радостей и обломки разочарований. То, что нас трогает при жизни и не отпускает даже после смерти. Вот, например твоё радио…

- Оно не моё. Это любимый радиоприемник моего отчима. Он годами стоял выключенным на антресолях и просто мозолил мне глаза. А мне всегда хотелось его запустить и послушать. «Радиотехника», кажется, фирма называется. Дай-ка его поближе разглядеть

Фёдор не мешкая притащил мне коричневого вида продолговатый агрегат, на котором я смог прочитать следующее «ABAVA», Radiotehnika, РП-8330.

- Ну, да, точно он. А чем ты тут щелкал то?

- Ну, кнопочки вот какие-то, включить, выключить, наверное, еще вот колесико крутил.

- Да ладно, Бог с ним. Ну так что там оно тебе без меня нашептало?

- А очень много интересного нашептало, что в могиле какой-то, точнее в пещере, где долгое время обитал преподобный старец, крещеный под именем Дионисий…

- Прямо как я, крещеный Дионисием, вот потому и Денис, вот потому и Денисовский человек… ну ты извини, что перебил, продолжай…

- Ну так вот, в пещере этой были обнаружены останки каких-то доисторических гоминидов, живших 40 тысяч лет назад. Там всякие исследования над костями проводились, то да сё, и ученые уверены, что целое племя там в это время и обитало.

- И ты решил, что ты из этого племени? С чего ради?

- Так я шаманом тогда был, при вожде. Я всё помню, как мы охотились, как я отравы всякие из трав нашим воинам делал, как роды принимал, и вот, гляди – Фёдор быстро метнулся к подоконнику, что-то с него стремительно взял и так же поспешно ввернулся обратно, - вот что я с собой таскаю все эти тысячелетия.

На ладони его красовалась какая-то каменная фигурка, с отбитыми временем мелкими деталями, щербатая, но издали напоминавшая фигуру человека.

- 40 лет?

- 40 тысяч лет. Понимаешь? Я шаманом тогда был. Я сам себе веру придумывал и по вечерам, возле костра рассказывал постулатами своим соплеменникам. Я клириком был, религиозным деятелем того времени, меня почитали и просили на удачу заговоры сотворить.

- И как ты кончил?

- От старости. Банально. Но это не важно. Я как на тот, точнее на этот свет попал, не было тут никаких городов, храмов, интернетов, телевизоров ваших или радиоприемников. Я в лесу очутился, натурально, просто, и ходил с соснами разговаривал, с водой, с камнями. Я тогда думал, что вот он, мой «рай».

- Так ты тогда слова такого знать не мог, Вера Христа только через 38 тысяч лет зародилась.

- А я и не знал. Я тебе это сейчас, современными словами говорю. Тогда таких слов у меня не было. И мыслей таких не было. Кругом Сибирская тайга. Живая природа. Мои соплеменники умирали и присоединялись ко мне. Мы жили, точнее проводили загробное время в покое и достатке. Нам не надо было есть или пить если мы сами того по привычке не хотели. Не надо было спать, охотиться, бороться за выживание. Мы просто радостно существовали все вместе и так продолжалось достаточно долго.

- Ты говоришь, спать и есть было не надо. А это так сразу случилось? А то я вот, уже чувствую, что организм и первого и второго начинает просить.

- Это у тебя по привычке. Или с непривычки. Думай, как удобнее. Это проходит. Твоё тело уже мертво, но вот сознание ещё тянется выполнять заведённые ритуалы, хотя в них просто нет уже, никакого смысла. Если перетерпишь, то и сон и еда больше тебе больше в таких количествах как при жихни не понадобятся. Если сам обратно этот режим не включишь и не начнёшь отжираться и отсыпаться. От скуки или ради физического удовольствия.

- Ну. Ладно. Допустим. А как ты сюда-то попал.

- Так время то шло! Природа менялась. Новые люди появлялись. Войны, развитие, Крещение Руси, индустриализация. Я всё это видел и все наблюдал. И учился чему-то новому. 40 тысяч лет. Уж сколько разных посмертных обитель я повидал и сколько посетил. И храмы и остроги и дурдом вот теперь. Но никогда ничью сторону не принимал. Не интересен мне был загробный мир, поделённый на чёрное и белое. Не всходил я на небо с ангелами и не спускался в огненный ад. Я всегда оставался посередине.

- А кто тебя взаперти то тогда держит и за что?

- А я и не взаперти, - на удивление весело ответил мне Федор, - я в любой момент могу отсюда уйти, только зачем? Живые люди, живущие в городе за окном меня, не видят и не понимают. И уж тем более меня не почитают. Это когда святые старцы, близкой им веры промежду них ходят, это тогда верующие в них как-то их чувства, слова или мысли улавливают. А у самих старцев этих святых – конкуренция вечная, много их за тысячи лет народилось и наумиралось. Вот они между собой всё это время территорию и делят. А мне их священные войны зачем наблюдать или пуще того в них ввязываться? Я своё уже отвоевал. Я шаман сорокатысячелетний. Почитай много битв повидал. Много грязи и много крови. Но только здесь, в отстойнике этом, хоть с кем-то осмысленно и мирно пообщаться могу. Каждый из вас с собой что-то с того света приносит, вот я и изучаю без угрозы быть призванным на очередной холивар.

- Дезертир, значит. Так ты все серии Матрицы и Футурамы здесь и посмотрел? Ну, помнишь, ты мне про корабль говорил, который стоит, а сквозь него вселенная движется. Это кажется в какой-то серии про Фрая было.

- Да. Да, ты прав. Именно там. И матрицы я все посмотрел. Последняя, четвертая, вышла буквально полгода назад. Мало кому она понравилась, здешние не оценили, но был какой-то парень, ценитель, он все четыре серии с собой и принес. На флешке, а флешка в проигрыватель втыкается. Вот я и посмотрел.

- Ого, - удивленно промямлил я, - в мое время мы только на ДВД дисках фильмы смотрели. Вот уж действительно меня где-то слишком долго мурыжило. Понять бы еще где.

- Поймешь. Всё поймёшь. Именно поэтому ты здесь и находишься. От одного предостеречь тебя хочу, - Федор вдруг стал не на шутку серьёзным, - ничего здесь не ешь и не пей.

- Козленочком стану? – усмехнулся я.

- Не в этом дело. Всё, что ты в себя принимаешь, привязывает тебя к тому месту, где ты питаешься. Ты становишься его заложником.

- Но ты то, чай ведь тут пьешь. И Покемона вон, как я вижу, во всю угощаешь.

- У меня задачи другие. А у тебя своя миссия. Я еще не знаю какая, но ограничивать себя этим местом было бы преждевременно. Думаешь ты просто так бинтами эластичными обмотан? Для красоты? Он тебя задержать здесь хочет.

- Кто, Аналитик? - как-то уж очень быстро подхватил наименование, подаренное Федором, - Он сказал мне, что у меня раны там сильные. Вроде как все переломано, надо чтобы срослось и людей не пугать.

- Он врёт. Он все нагло врёт. Я видел, каким тебя сюда привезли. Все совершенно не так, как он тебе говорит. Не доверяй ему.

- А он убеждал меня, что в этом месте нет места вранью. Тавтология какая-то.

- Не было места, твоя правда. А сейчас уже есть. Я еще сам не всего понимаю, но веры ему нет. Он хочет тебя для чего-то использовать. Ты первый такой за все эти долгие годы его здесь работы. Он хочет разобраться, взять тебя под контроль и с твоей помощью…

Договорить свою фразу Федор не успел, так как дверь в палату снова отворилась и уже знакомый мне консилиум врачей в составе санитаров и медсестры посетил нашу скромную обитель. На этот раз вместо уколов мне предлагались пилюли.

Федор молча и угрюмо взирал из своего прикроватного угла, куда снова сбежал, не произнося при этом не слова. Убрался он туда сразу как услышал звук открывающейся двери.

Медсестра тоже не была особо разговорчивой. Она просто протянула таблетки и жестами попыталась мне дать понять, что я должен их выпить.

Рядом с ней стоял санитар с чайником полным воды. В руке у него уже был пластиковый стаканчик из под йогурта, на вроде того, которым накануне игрался Покемон.

Страховал их другой санитар, в руках у которого ничего не было, но вида он был весьма угрюмого.

И вот, вся эта троица стояла, вперившись в меня своими безмолвными взглядами и ждала, когда я безропотно приму их таблетки, выпью и запью их кипяченой водой из чайника.

А я, в свою очередь, также молча делал вид, что не понимаю, чего они от меня хотят.

Пауза слегка затягивалась. А результата никакого никто не получал.

И вот тот охранник-санитар, руки которого были свободны, уверенно раздвинул своих коллег в стороны, размашисто шагнул вперед, в направлении меня, схватил меня руками за голову и попытался силой оттянуть мне челюсть, чтобы открыть тем самым рот для приема лекарств.

Боли, как таковой, не было. Была просто обида от столь бесцеремонного поведения местного персонала, да, пожалуй, легкое неудобство из-за того, что кто-то своими грязными лапами лезет мне в рот пытаясь раскрыть его пошире.

А дальше произошло нечто, рот моего мучителя начал с точно такой же скоростью растягиваться челюстью вниз. И чем сильнее он пытался открыть мой, тем сильнее открывался его.

Все это стало напоминать какую-то дурную комедию – корчащийся возле меня санитар с высоко запрокинутой вверх головой пытался справиться с очень широким зевком своей собственной челюсти.

Фёдор, наблюдавший все это с безопасного расстояния, стал потихоньку хихикать, Покемон, разбуженный какой-то посторонней возней, тоже, без лишних церемоний затянул свою излюбленную шарманку про чифирок и всё кончилось бы только комедией, если бы второй санитар не возьми, да не ударь меня своей пятерней прямо по лбу.

Сильного удара я не ощутил, зато увидел, как голова ударившего меня придурка откинулась ровно на такое же расстояние назад, настолько, насколько его оплеуха откинула мою собственную голову.

Тут меня осенило – все, что они делали в отношении меня, любое физическое воздействие, возвращалась к ним в той же мере и ровно по тому же месту.

Поняла это и неглупая санитарка. Оттолкнув от меня дурака, пытавшегося до сих пор растянуть мне челюсть, взяв его и его напарника в охапку она быстро и без лишних церемоний, не произнося ни единого слова вытолкала их в коридор, закрыла дверь с той стороны на замок и оставила нас в покое.

Оказавшись после произошедшего в несколько ошарашенном состоянии, я молча переглядывался с Федором, а тот так же молча пялился на меня.

И только неугомонный Покемон все требовал и требовал себе «чифирок», доказывая, что он своей жизнью живет.

Радиоприемник, с которым Федор предусмотрительно удалился с места, проведения неудавшейся медицинской процедуры торжественно возвестил нам о том, что наступило 9 часов утра.

И это было, пожалуй, самое разумное что я за сегодняшнее утро уже успел услышать, так как все остальное больше походило на какую-то нелепую фантасмагорию и кошмарный сон.

(продолжение следует, опубликую, если будет много реакций)