Хлеб и слёзы (повесть) Части 23,24,25. В. Фоменков

18 сентября 202218 сен 2022

624

13 мин

В райцентре Глазок Клавдия не была почти год. Село большое, раскинулось на берегу реки Лесной Воронеж. Если смотреть с дороги, которая ведёт своё начало от деревень Гомзяки, Мало-Монтвидово, Языково, мимо Дубравы, Глазок лежит внизу, будто в котловане. В правой стороне села находится разработанный песчаный карьер.
Осенью, рано утром, Клавдия с дочерью ходили пешком на воскресный рынок. Стоял конец сентября, погода была тёплой и ясной. Они шли полевыми дорогами, кругом поля с уже вспаханной зябью, со скирдами соломы. С другой стороны дороги яркая зелёная озимь, изумрудная от яркого солнца, высоко стоящего на юго-восточной части неба.
Клавдия и Вера несли тяжёлые, на перевес через плечо, перевязанные друг с другом сумки, доверху набитые яблоками – антоновкой и пахучей осенней терентьевкой.
Рынок всё время, как помнит Клавдия, был в центре Глазка, был он тут и в вой_ну. Помнила об этом и Вера. Урожай яблок в этом году был хороший. Было время, когда сады вырубали зимой, якобы на дрова. На самом же деле причиной вырубки был объявленный правительством налог на каждую яблоньку. А платить часто было нечем, вот люди и избавлялись от яблонь. В Гомзяках многие лишились садов в то время, а Клавдия этого не сделала, оказавшись чуть ли не единственной во всём селе, сохранившей свой сад.
В избе у них под замком, как обычно, остался в мучительном одиночестве Пётр Шумилов. В Гомзяках в политике разбирались слабо, да никто и не старался делать этого, все жили своей жизнью. Знали, что уме_р Сталин и теперь новый вождь народов Н. С. Хрущёв на съезде партии объявлен, а товарищу Сталину присвоен культ личности. Знал об этом и Шумилов из газет, а теперь и из радио, оно было в каждом доме. Перемены в стране шли, но Пётр этого не видел, да и боялся он, не верил им…
… Клавдия с дочерью пришли на рынок. Люди были, а торговок было мало, стояли со своим товаром вдоль центральной дороги села, у магазина и столовой общепита.
– Где бы нам встать, – оглядев рынок, спросила Клавдия не то себя, не то дочь, – а давай, дочка, вот здесь встанем, с краюшку.
Они сбросили тяжёлую ношу с плеч и глубоко вздохнули, сумки оттянули все плечи.
– Яблоки, яблоки, – начала призывать к себе покупателей Клавдия. Дочь стояла рядом и внимательно смотрела на мать, – наливные, сладкие.
Первым подошёл мужчина средних лет.
– Откуда яблоки? – спросил он, – из какой деревеньки, красавица, а?
– Из Гомзяков.
– Барские, – сказал он с ухмылкой, – ну что же, дай одно покушать.
Клавдия подала яблоко. Мужчина откусил, стал жевать.
-Хороша.
– Да.
– Ну что же, хороша барыня.
– Были барские мы.
– А теперь?
– Советские.
– Ну что же, красавица советская, свешай мне три килограмма.
У Клавдии быстро заработали руки. Она набрала в сетку яблоки, а Вера уже держала, приготовленный заранее, безмен.
– О, какой у вас безменчик новый, – сказал шутя покупатель, – а вы, бабёнки, на меня злобу не держите.
– За что?
– За то, что вас барскими назвал.
– Ну нет, какая тут злоба, если мы были барскими.
Мужчина взял яблоки и отошёл. Недалеко стояли две торговки, тоже с яблоками. Они переглянулись, к ним-то никто не подходит, а к этим, только что встали, сразу подошли. Вот ещё две женщины подошли, а за ними старуха в очередь встала. А мужчина ещё идёт и говорит:
– Яблоки хорошие, барские, из барских садов.
– Барские, – сказала злобно одна из женщин, – а наши-то чем хуже этих?
Другую, что стояла рядом и молчала, Клавдия знала, она была с махорсовхоза. Знать-то она её знала, но не очень, просто по работе приходилось встречаться, но по имени друг друга знали. И эта знакомая не выдержала, подошла к Клавдии:
– Здравствуй, – сказала она.
– Здравствуй, Настя.
– Здравствуй, Клава, – и, взглянув с недоверием, спросила, – цену то держите?
Клавдия не поняла её.
– А при чём здесь цена, яблоки мои, по какой хочу, по такой и продаю цене.
– Ну уж нет, – ответила Настя, – вы нам, пожалуйста, цену не снижайте, – и назвала цену, по которой надо торговать.
– Хорошо, – ответила Клавдия.
Настя взглянула на Веру.
– А что же дочка молчит? – спросила она.
– Не хочет, – ответила мать.
– Вон оно что! Молодая, а не приветливая.
– Иди, Настя, не буду я цену сбавлять.
Настя ушла на своё место. А покупатели вновь повалили за яблоками к Клавдии и Вере. Стоящие торговки, не понимая, почему это происходит, досадуя, пожимали плечами, тихо переговариваясь:
– Во, барские, как будто слово знают, – недружелюбно говорила Настя, – а дочь то у неё, как немая!
– А ты что же, её знаешь? – спросила в ответ другая.
– Да так, немножко. Бывает она у нас, бригадир она там в Гомзяках, колхозный.
– А, барские они…
– Что?
– Все такие, морда кирпичом, и всё ни по чём.
– Да ну тебя!
Клавдия понимала, что разговор ведут о ней с дочерью, ей почему-то стало неловко, что люди идут именно к ней. Она и цену не снижала, а даже чуть повысила, но яблоки шли нарасхват, и вскоре их сумки опустели. Всё продали, а значит прошли они эти пятнадцать километров, надрывая плечи, не зря.
– Неплохо у нас на этот раз вышло, – радостно воскликнула мать, – теперь идём в столовую, поедим что-нибудь.
Вера кивнула. Они быстренько собрались и пошли. Идя к столовой, мать говорила дочери:
– А потом по магазинам пройдёмся. Продали мы хорошо, в следующее воскресенье вновь пойдём.
Дочь радостно кивала. В час дня они навестили брата Клавдии. Побыли они у него в гостях не очень долго, и отправились пешим ходом домой. Этому гомзяковцам не привыкать, в вой_ну по этому пути два, а то и три раза приходилось ходить за сутки, ну а ездить на гужевом транспорте и того больше. Сейчас вон машины и трактора пошли в колхоз, но Клавдия привыкла ходить пешком, да и никого не хотелось беспокоить делами и заботами, привыкла всё решать сама. К вечеру, в густых сентябрьских сумерках, они подходили к своей избёнке.

24

В этот раз в Глазок Клавдия приехала по нужде. Заболел брат, он лежал в больнице. Об этом она узнала под вечер от сестры Галины, которая очень редко навещала Клавдию, да и сама Клава не навещала сестру. Всё это из-за Ивана Кузнецова – мужа Клавдии, погибшего в вой_ну. Галина очень уж старалась, чтобы Иван взял её в жёны, не просто старалась, а бегала по пятам за ним, словно дворовая собака, но Иван выбрал младшую сестру. С тех пор и ведётся эта неприязнь сестёр друг к другу. Хотя Галя и вышла замуж за другого парня из соседней деревни Языково, да и живут они хорошо, а вот злоба ещё держится и по сей день, хотя Ивана уже нет в живых. Получив извещение о гибели мужа, Клавдия пролила немало слёз, но всё равно ждала, надеялась, да и по сей день ждёт. Галина тоже долго оплакивала см_ерть Ивана тайком от посторонних глаз.
Клавдия встретила сестру у своей избы, специально поджидала её, когда увидела, что Галина идёт к ней.
– Клава, Клавдия, – подходя, сказала Галина, – а ты знаешь, что брат лежит в больнице?
– Нет.
– Так я тебе говорю.
Клавдия ещё хотела что-то сказать, но та повернулась и пошла.
– Ну и ладно, – тихо произнесла Клавдия, – не хочешь разговаривать, так и не надо.
На следующий день она с Сажиным поехала на председательской машине в Глазок. Его вызвали в райком. Доехали быстро. Машину Василий Сергеевич оставил перед райкомовским парком с высокими тополями, где стояли машины других председателей колхозов. Сажин и Клавдия шли по тёмной аллее парка к райкому и, проходя мимо памятников, Клавдия увидела, что памятника Сталину нет на привычном месте.
– И давно, – спросила она Сажина, – убрали Иосифа Виссарионовича?
– В конце марта, – ответил он.
Клавдия больше не стала спрашивать его. Она вообще не хотела об этом говорить, но её разволновал непривычный вид парка без памятника «вождю народа».
– Я пойду в больницу,– сказала она, когда подошли к райкому.
– Иди, Клава, – ответил Сажин, посмотрев ей вслед, крикнул, – я буду тебя ждать здесь, или у машины!
– Хорошо.
Слухи о любовных отношениях председателя колхоза и бригадира уже были небеспочвенными. Но любви в их отношениях пока ещё нет, а народ считает, что эта любовь уже есть. Сажин приглашал Клавдию на свидание и не раз, но она каждый раз не решалась прийти к старым вётлам на берегу Польного Воронежа, где было назначено. Но в последний раз всё же пришла, долго думала, а потом решила: «Не век одной теперь куковать, а Иван теперь, видно, уже не вернётся, прошло уже почти пятнадцать лет. Раз человек ко мне льнёт, да и я не молодка, и мужиков особо нет, чтоб бросаться ими. Надо идти».
И, всё обдумав, пошла на свидание.
Сажин её уже ждал в вётлах в назначенное время. Увидев её, встрепенулся. Клавдия тихо подошла.
– Я думал, что вы, Клавдия, вновь не придёте, – сказал он.
– Что же, вот пришла, – ответила она, – мне то по годам… – и самой стало не ловко, будто не то сказала, – вот.
А он слушал, она продолжала говорить.
– Ну хватит, – сказал Сажин, перебивая её, – и я не молод, но не старики же ещё!
– Вам-то сколько? – спросила Клавдия.
– Сорок два.
– А мне... – и не ответила она.
– И что? Не старуха ещё?
– Нет. А вы что же, Василий Сергеевич, не женились до сих пор? Девок-то незамужних и вдов после вой_ны вон сколько, было и есть ещё.
Он пожал плечами и, приобняв Клавдию, ответил:
– До вой_ны об этом и не думал, да и после вой_ны не задумывался, а тут вы, Клава, приглянулись.
– Странный вы человек, Василий Сергеевич, до того меня не замечали, вон сколько лет у нас в деревне живёте.
Сажин не сразу нашёл, что и ответить.
– Видно, так уж судьбой уготовлено, не сразу разгадал в вас свою половину.
Она усмехнулась:
– Не уж-то так?
– Выходит так, – ответил он, – надежда уми_рает последней.
Клавдия ответила Сажину не сразу, сняв его руку со своего плеча.
Таким был разговор при их последней встрече, проходившей в сумерках наступающей летней ночи, при восходе полной луны, отражающейся в реке.

25

После райкомовского заседания из актового зала второго этажа Сажин спускался с надеждой, что у райкома его ждёт Клавдия, но её ещё не было. Уже шла вторая половина дня, но на улице было жарко, солнце нещадно палило. Сажин закурил, мимо него шли председатели колхозов, а он всё ждал Клавдию и не заметил, как к нему сзади подошёл директор махорсовхоза, единственного совхоза в районе.
– Здравствуй, Василий Сергеевич, – произнёс он.
Сажин обернулся:
– Здравствуй.
Директор заметил неуверенность и растерянность Сажина.
– Что с тобой? – спросил он.
– Ничего.
– Там в актовом зале не успел с тобой переговорить, быстро ты ушёл. Хочу сказать спасибо за бригаду девчат и женщин из твоего колхоза, прошу тебя ещё оставить их на неделю.
– Нет, не могу. У меня же, сам знаешь, уборка зерновых.
Сажин задумался.
– Что же, мне опять этот вопрос через райком решать?
– Не знаю. Я же уже помог.
– Василий Сергеевич…
И тут они увидели идущую к ним Клавдию. Директор махорсовхоза хорошо знал её, и решил взять неприступного Сажина через неё. Когда Клавдия подошла, директор сказал:
– Василий Сергеевич, ты не против, если я этот вопрос утрясу с ней. Ведь в основном люди из её бригады?
– Решай, – ответил недовольным тоном Сажин.
Директор понял, что решение зависит от неё.
– Привет, Клава! Мы тут без тебя, как говорится… ну ты меня поняла, о твоих девчатах речь вели.
– Плохо работают? – спросила она.
– Да нет, совсем наоборот. Вот прошу Василия Сергеевича оставить их хотя бы на неделю. Пусть денег подзаработают, расценки на табак хорошие. Приличный заработок получается, не трудодень же колхозный.
– А как же мы? – вступился Сажин. – Справимся? – спросил, глядя прямо в глаза, Клавдию, давая понять, чтобы не соглашалась. Директор продолжал говорить, перетягивая Клавдию на свою сторону.
– Как брат? – спросил он.
– Хорошо.
– А что с ним? Слышал, в больнице он? – спросил директор. Что со здоровьем?
– Сейчас хорошо.
– И слава Богу! Но как всё же насчёт девчат?
Сажин не стал давить на Клавдию, подумав, решил: «Она бригадир, люди из её бригады, пусть сама и выкручивается».
Клавдия спросила:
– На неделю?
– Ну, а если…
– Нет, только на неделю, в крайнем случае, на полторы.
– Хорошо, – согласился довольно, улыбаясь, директор. – К уборке зерновых они будут дома. Спасибо вам, Клава.
Домой Клавдия вернулась в расстроенном состоянии, с какой-то обидой на Сажина. Она никак не могла понять, что на неё нашло тогда, в Федькиной гати.
А произошло вот что. Василий Сергеевич остановил машину, чтобы поговорить с ней наедине, одним словом, решил сделать ей предложение. Это, по-видимому, и подожгло душу Клавдии, не готовой к такому повороту дела.
– Выходи за меня, – сказал Сажин.
Она не знала, что и ответить ему, а с языка быстро сорвалось:
– Нет.
Этим ответом она больно задела самолюбие Сажина.
– Не нравлюсь?
Клавдия почему-то вспомнила о Шумилове. Если сойтись с Сажиным, то жить они будут у Клавдии, ведь он стоит на квартире у Федота Ивановича. А как же их постоялец?
– Я…
– Что? Женщина, а мнёшься, как девочка, – сказал он, – как кукла.
Слово «кукла» и обидело Клавдию, не говорил бы он этого, всё может было бы по-другому. А тут она неожиданно вышла из машины и пошла вдоль дороги через глубокий лог Федькиной гати.
Сажин понял, что обидел, но не понял, чем, каким словом. Вроде бы ничего плохого он не сказал. Он завёл машину и догнал её.
– Ты, Клава, уж извини меня, если обидел. Садись, – предложил он, открыв переднюю дверцу машины, – ладно, насильно мил не будешь.
Она, не говоря ему ни слова в ответ, села в машину.
– Поехали? – спросил он.
Клавдия в ответ кивнула.
Несмотря на сложности и противоречия любовь Клавдии Кузнецовой и Василия Сажина с каждым днём разгоралась всё сильнее и сильнее. Слухи о их отношениях передавались из уст в уста гомзяковцами, наконец, они дошли и до бабки Меланьи. Это и привело её в избу племянницы. Дома Клавдии, как обычно, не было, пришлось ждать её у дома в вечерних сумерках. Вера пришла первой, но Меланья в избу не пошла, осталась ждать на улице, усевшись на лавку у сенцев. От дневной жары на улице стоит духота невыносимая. Комары атаковали тётку Меланью, она не успевает отмахиваться от назойливых кровососов, но в избу уходить старуха упорно не хочет.
Дождавшись Клавдию, Меланья осторожно, с подходом, чтобы не обидеть племянницу, завела разговор о сокровенном, бабьем.
– Из-за этого ты, тётушка, так поздно и пришла? – спросила Клавдия.
– Да. А что?
– А что же Вера не пришла ещё? – вдруг спросила Клавдия.
– Пришла, – ответила тётка, – в избе она.
Перед уходом тётка сказала ещё раз:
– А ты, Клава, Ивана не жди, не вернётся он. Да и этот, что у тебя живёт, вроде как призрака, надежды на него никакой.
Клавдии стало неудобно перед тёткой:
– Ладно, а в гости разве не зайдёшь?
– Нет, поздно уж, чтобы в гости ходить. Пойду я.
– Ну раз так, иди.
– А ты подумай, не век одной куковать. Хорошенько подумай, что я тебе сказала, разве я не права? Нечего остаток своей жизни портить. Ты на Веру-то не гляди, – тётка Меланья сделала паузу, видно обдумывала, что сказать, – не гляди, обустраивай свою жизнь. Без мужика то ох, как трудно жить, хватит горюшко хлебать.
– Да что ж, тётка Меланья, меня и впрямь замуж отдаёшь?
– Ну гляди, гляди.